— Щекотливая ситуация, отец..
— Но не безвыходная! И я удивляюсь, как ты, большой начальник, превеликий грамотей, не можешь решить простого вопроса.
— У меня ведь нет твоего векового опыта, — поддел отца Бабалы.
— Вот и положись на меня. — Артык, видно, про себя уже все ушел решить. — Завтра же я отправлюсь в Ашхабад. Остановлюсь в доме Мергена. На правах будущего родственника.
— Отец, он-то, может, и не подозревает, что мы скоро породнимся. Я ни разу у них не был.
— Если Аджап — любящая, примерная дочь, то, я уверен, родители посвящены во все ее тайны. К тому же мы с Мергеном приятели. Наведайся он в наш аул — у кого бы поселился?
— Ну… у нас, конечно.
— Вот то-то же. Значит, я заявляюсь к Мергену, мы все с ним обговариваем и начинаем заниматься вашими делами. Раз сами вы такие беспомощные.
— Погостил бы у меня, отец.
— Я не так терпелив, как ты, сынок. Говорят, доброе намерение — это половина дела. Для других — уже половина. Для меня — только еще половина. И я должен довести его до конца!
Артык допил свой чай, вид у него был довольный.
— Я рад, что решил навестить тебя. Ты утолил давнюю мою надежду. Мать-то, чую, будет на седьмом небе от счастья. — Он лукаво прищурился: — Сынок, а ты и вправду подумал, будто я приехал, чтобы женить тебя?
— А… а разве не за этим?..
— Да Айна мне рассказала, что ты собираешься жениться. Ты подтвердил ее рассказ — принимаю это как премию за мое паломничество. А торопился я сюда с одной, надеюсь, приятной для тебя вестью: наши колхозники готовы оказать стройке любую помощь — и людьми, и деньгами, и ресурсами. Они поручили мне передать это строителям. Один твой земляк уже должен был тут появиться…
— Аннам? Да, он был у меня.
— Пожалуют вскорости и другие. А ты поторопись со строительством: колхозы ждут воду!
— Спасибо, отец, за добрую весть.
— А еще я приехал, чтобы пожелать тебе: не уставай, сынок!.. Пусть всем делам твоим сопутствует удача!
Глава тринадцатая
ЗОТОВ СПЕШИТ
абалы все-таки удалось уговорить отца, чтобы тот задержался у него на денек, осмотрел участок.
Ранним утром Артык вышел из дома. Веяло прохладой, хотя солнце уже рассыпало над землей свою позолоту — в его лучах искрился даже песок.
Улицы поселка Рахмет, несмотря на раннюю пору, полны были шума и движения. Люди торопились по своим делам, проезжали мимо машины, пустые и доверху нагруженные, слышался визг пил, стук топоров, скрежет механизмов…
В Артыке Бабалы сразу угадывался человек сторонний: он никуда не спешил и одеждой отличался от строителей — парусиновые сапоги, голубые старые галифе, выцветший до желтизны китель, на голове соломенная шляпа. Все поношенное, но чистое, аккуратное.
Взобравшись на высокую песчаную насыпь, Артык оглядел поселок. Внимание его привлек энергопоезд, стоявший на путях неподалеку от станции. Толстые провода тянулись от него далеко к горизонту, и вдоль них торчали, словно верблюды на привязи, длинношеие экскаваторы. Ковши их вгрызались в грунт, взмывали вверх, проплывали по воздуху в сторону, и из раскрытых их пастей, напоминавших луку верблюжьего седла, лились на насыпь потоки земли.
Прежде-то говаривали, думал про себя Артык, что ежели хочешь увидеть чудо, сотворенное аллахом, — погляди на горы. Нынче же, чтобы подивиться на разные чудеса, надо ехать на. строительство канала. Длинная рука экскаватора заменила, поди, тысячи дайханских рук…
Занятый своими мыслями, Артык не заметил, как к нему, с трудом вытаскивая сапоги из песка — словно из болотной топи, приблизился худощавый, неряшливо одетый мужчина в старой, приплюснутой кепке.
Мужчина тронул Артыка за плечо:
— Артык Бабалы!.. Какая нелегкая тебя к нам занесла?
Артык, вздрогнув, повернулся к мужчине, прищурился, силясь его узнать.
Лицо мужчины было все в пыли, глаза скрыты за темными очками… А нижняя губа чуть отвисла. По этой безошибочной примете Артык угадал в подошедшем мужчине Зотова и радостно, изумленно воскликнул:
— Иван Петрович! Дружище!..
Они знали друг друга еще с конца войны — Артыку довелось тогда работать вместе с Зотовым на строительстве первого Тедженского водохранилища. Зотов был старшим прорабом, а Артык, как районный уполномоченный, руководил колхозниками, присланными на помощь строителям. Они жили вдвоем в тесной комнатушке, но бывали там редко, целыми днями пропадали на стройке.
Тогдашняя стройка не похожа была на нынешнюю. Все ресурсы страны поглощала ненасытная война. На стройке остро ощущалась нехватка техники, запасных деталей, Зотов то и дело хлопал себя в отчаянии по бедру: какая это техника — старье, утиль, металлолом? Поскрипев день-два, механизмы выходили из строя, и, пока их ремонтировали, они торчали недвижно и мрачно, словно в ожидании приговора. Работать в основном приходилось вручную, землю к плотине таскали на носилках, возили на тачках. Люди выбивались из сил, а зачастую им и подкрепиться-то было нечем: то горячие обеды не поступали на участки, то хлеб… Тогда Артык брал с собой две грузовые машины, мчался в пустыню Чэче и набивал там за ночь по тридцать — сорок джейранов, ослепляя их фарами грузовиков. Оружия-то в ту пору у местных жителей не было, и джейраны стадами носились по пустыням…
Не понимая, почему вдруг замолчал Артык, Иван Петрович с беспокойством спросил:
— Ты что, не рад встрече?
Артык, очнувшись от своих раздумий, крепко обнял старого друга:
— Рад, еще как рад, Иван!..
Он произнес это имя с какой-то нежностью и тут же повторил его:
— Иван… Сколько у меня было настоящих друзей — Иванов…
Зотов посмотрел на него с опаской, боясь, что старик сейчас ударится в воспоминания. Так оно и случилось. На лицо Артыка набежала тень, он задумчиво проговорил:
— И первым я всегда называю Ивана Чернышова. Хочешь — верь, хочешь — нет, дорогой мой Иван Петрович, но тридцать шесть лет назад я стоял вот на этом месте с Иваном Чернышовым. В мае девятнадцатого года мы вышибли отсюда белых…
Зотов с удовольствием бы потолковал с Артыком и о прошлом, и о днях, проведенных на строительстве
Тедженского водохранилища, но его ждала машина, чтобы отвезти на пятый участок, он спешил и потому, видя, что рассказ Артыка может затянуться, с невольной досадой хлопнул себя ладонью по бедру.
Артык поднял брови:
— Ты что это, с комарами воюешь? Вроде нет их тут…
— Понимаешь… ногу иногда сводит.
— Лечиться надо, Иван. Да… Смотрю я вот на тот энергопоезд, а перед глазами — бронепоезд белых, разбитый, обгоревший. Он там же стоял. Наш снаряд разгрыз его посередке, словно бедренную кость. Как сейчас вижу — торчит из-под обломков ствол орудия, как загнутый кабаний клык.
— Артык, — перебил его Зотов, — может, мы вечером повидаемся, поговорим не торопясь…
— А я и сейчас не тороплюсь. Да… Стоим мы с Иваном Чернышовым, оглядываем искореженную снарядами землю, а он и говорит: «Вот кончится война, и край этот преобразится. Мирные годы станут годами великих строек. По тем вон рельсам, где скорчилась вражеская броня, помчатся пассажирские, товарные поезда — может, и электрические!.. Сейчас трудно даже представить, какие чудеса преподнесет нам мирная жизнь!»
Зотов томился.
Артык обвел рукой окрестности, увлеченно воскликнул:
— Вот они — чудеса!.. Далеко вперед глядел Иван Чернышов. Святой был человек…
В это время к Зотову подбежал молодой парень;
— Иван Петрович, Бабалы-ага уже в машине. Велел вас позвать.
Зотов повернулся к Артыку:
— Видишь — ждут меня. — Он кивнул на парня: — Это мой шофер. Мы должны с Бабалы Артыковичем ехать на один участок…
— Подождет твой участок. Подождет Бабалы Артыкович. — Строго глянув на парня, Артык приказал: — Ступай, скажи Бабалы Артыку: Иван Петрович беседует с Артыком Бабалы.
Шофер переводил растерянный взгляд с незнакомого старика на инженера:
— Бабалы-ага велел…
— А я тебе велю: ступай к машине и передай Бабалы Артыку, что я сказал. Ну?!
Парень опрометью бросился обратно. Артык, нахмурясь, проговорил, обращаясь к Зотову:
— Уж раз свела нас судьба, ты так легко от меня не отделаешься. Имеются у меня к тебе вопросы. И пока ты не ответишь на них, я тебя не отпущу, даже если небо на нас обрушится.
— Что ж ты сразу не начал со своих вопросов?
— А ты даешь мне их задать? Все рвешься куда-то да по ляжке себя хлопаешь.
— Артык, ты же видишь, мне некогда. Выкладывай поскорей свои вопросы.
— А ты убери-ка руку со своей ляжки да очки сними — окинь неторопливым взглядом расстилающиеся вокруг просторы, и тогда снизойдет на тебя покой, и покажется тебе, что мои слова касаются твоего слуха как легкий ветерок.
— Ну, снял, — теперь Зотов сердито похлопывал себя по бедру темными очками.
