Теперь-то мы привыкли, что на заводах ребят, которые хорошо работают, зовут Сергеевичами, Петровичами. Но впервые такое уважительное обращение к подростку я услышала из уст Бажова и уверена, что пошло это с его легкой руки.
_____
Вот у меня уже появился «последний в очереди». Он пишет: «Поставьте меня в конец, пусть я буду последним на объявление розыска… я ведь понимаю, что другим много труднее, чем мне…»
Как бы я хотела, чтобы он был действительно последним, чтобы поиски завершились и всех, кого можно найти, были бы найдены. Но пока об этом могу только мечтать.
_____
Странное дело, — название передачи «Найти человека» оказалось гораздо более емким, чем я себе представляла.
Вначале оно звучало для меня как чисто деловое, объясняющее цель передачи — найти определенного человека, потерянного родными во время войны. Но когда почта и не приносит конкретных «находок», они все-таки есть. Сколько хороших людей нахожу я, открываю для себя. В одном из писем прочла:
«По вашему совету, написала все, что помню, Ивановой В.Ф., которая ищет дочь, и послала свою фотокарточку. Она ответила, что как ни жаль, но я ей не дочь…
…Иванова В. Ф. приглашает меня к себе и советует мне поискать родных в Ленинграде».
Никогда я не видела Иванову В. Ф., но уверена, что еще один хороший человек живет на ленинградской земле…
_____
Как только немцы вошли в деревню, шестнадцатилетняя Нюра Рюмина сказала бабушке и младшему брату (которого она теперь разыскивает):
— При фашистах не останусь, так и знайте. Уйду к партизанам.
Письмо ее долго не выходило у меня из головы не только потому, что она с необычайной наблюдательностью описала и зимний лес, по которому когда-то пробиралась ночью, совсем одна, и жизнь партизанского отряда, полную опасности. Меня поразил сильный характер Нюры. Она во что бы то ни стало хотела быть разведчицей и день за днем настойчиво добивалась своего.
Ее письмо я прочла одному из моих друзей. Он сказал:
— Замечательная дивчина была. И все тут правда, я-то знаю, воевал в тех местах.
Тогда мне захотелось прочесть ее письмо совсем молодым, нынешним шестнадцатилетним, и посмотреть, как они его воспримут.
Два моих соседа, десятиклассники, выслушали рассказ бывшей разведчицы внимательно, заинтересованно, но их волнения я не ощутила.
«Суховатые парни», — решила я. Но тут же вспомнила студентку-первокурсницу, которая в ответ на упрек матери, что она выросла сухой, безразличной, сказала:
— Не все переживания надо обязательно обсуждать вслух, можно что-то оставить и для себя.
Я все ждала, вернутся ли мои десятиклассники к письму бывшей партизанки. Нет, разговор перешел на другую тему.
Видимо, они тоже что-то оставили для себя.
ДЕСЯТАЯ ИСТОРИЯ В ПИСЬМАХ
Из письма Владимира Анатольевича Лисецкого
«…Помогите, пожалуйста, в моих розысках, так как я уже отчаялся, что когда-нибудь смогу хоть что-нибудь узнать о своих родных. У меня сохранилась метрика № 204 825, выданная Будаевским бюро загса в том, что первого апреля 1936 года у Лисецкого Анатолия Петровича и Сушкевич Оксаны Давыдовны родился сын Владимир. На обратной стороне метрики есть интересные пометки: в одном углу круглая печать: «Профспiлка робiтникiв МТС — Робiтком Киiвськоi МТС». Печать эта под резолюцией: «Бух. Оплатите на кормление двадцать руб. и уход тридцать два руб., всего пятьдесят два рубля. 2.5.36 г.» И другая подпись: «Выдан ордер на 50… (непонятный значок) и заверена прямоугольным штампом… Завком «Лен-кузня».
Разыскал я бывшую Будаевку (ныне г. Боярка, под Киевом) и послал туда запрос. Ответили, что архивы нз сохранились, фамилии Лисецкий в городе нет, а Суш-кевич живут, но моей матери Оксаны Давыдовны никто не помнит.
В архивах Киевского завода «Ленкузня» будто бы, как мне сообщили одни знакомые, сохранились какие-то данные, что моя мать работала там перед войной несколько месяцев уборщицей.
Родителей я не помню совершенно, хотя по метрике мне было лет пять, когда началась война… Помню, мы жили с детским садиком на даче под Киевом, в Буге. Помню гул самолетов утром в воскресенье двадцать второго июня, я еще подумал, что это гудят тракторы. Помню, как детсадик эвакуировали — старшие дети шли пешком по песчаной дороге, к станции, через лес. Малышей везли на подводе. Затем нас погрузили в поезд, в нем было всего два пассажирских вагона, затем была платформа с зениткой, и дальше шли товарные вагоны. Мы поехали, но вскоре началась бомбежка, поезд остановился, и нас всех потащили в лес. Когда вернулись в поезд, то оказалось, что уцелели только два пассажирских вагона. Вместе с нами ехали ребятишки из другого, Чернобыльского детсадика. Это я хорошо запомнил еще и потому, что очень сдружился с мальчиком из Чернобыля, с Колей Казимиренко. С ним мы не расстаемся до сих пор — вместе были в спецдоме во Львове после возвращения из эвакуации. Затем вместе учились в Ужгороде, в ремесленном училище, одновременно ушли в армию.
Странно, что Коля Казимиренко, который по документам из Чернобыля, хорошо помнит наш детсад в Буге (он на год моложе меня). Несколько лет назад он побывал в Буге и нашел этот детсад, показал нянечкам, где стояла его кроватка и где была вырыта щель, в которой нас кормили манной кашей во время тревоги. Коля тоже хорошо помнит начало войны: ему приснился сон, что в саду, в песочнице, горит волк. Едва одевшись, кое-как, он тут же побежал в сад посмотреть, горел ли в песочнице волк в самом деле. Но там волка не оказалось. Зато гудели в небе самолеты и плакали нянечки: «Война, война началась!»
Я вспоминаю все так подробно потому, что меня иногда берет сомнение: а по своим ли документам живу я? Почему более молодой Коля больше меня помнит? Почему он, чернобылец, помнит Бугу? И еще потому, что мне никогда не хотели давать моих лет, давая лет на пять меньше. Но и это абсурд, так как тогда пришлось бы признать, что я чуть ли не четырнадцати лет пошел в армию. Сейчас я учусь на вечернем отделении Ужгородского университета и работаю столяром на фанерно-мебельном комбинате. Жена Наташа в этом году окончила химфак. Недавно у нас родился сын Андрей, мы его очень любим и думаем, как ©то страшно — потерять сына. Вот отчасти и поэтому сейчас с новой силой так захотелось отыскать родных или хотя бы узнать о них что-нибудь… И если вы можете нам помочь в этом — помогите…»
Из второго письма В. А. Лисецкого
«Спешу поделиться с вами огромной радостью: благодаря передаче «Маяка» нашелся мой родной брат Виктор Лисецкий! И хоть у нас не совсем сходится отчество — он Антонович, а я Анатольевич, — у всех, кто видел нас вместе, не оставалось и тени сомнения, что мы родные братья, так мы с ним похожи. Он родился в 1939 году, воспитывался тоже в детдоме (сперва в селе Плютенце, возле г. Белая Церковь, позже в Умани) и никого из родных не помнит. Метрики у него не сохранились…
Велика наша с Виктором радость. Но остается еще много неясного в нашей с ним истории, главное же — что случилось с родителями? Живы ли они? Нет ли у нас еще братьев и сестер? Почему я ничего не помню о младшем брате? Ведь мне было три года, когда родился Виктор. Почему он оказался во время войны в Плютенцах, а я в детском саду в Буге? Все это мы будем теперь выяснять вместе с ним.
Виктор живет в Луганской области, работает проходчиком в шахте. Узнав мой адрес, после вашей передачи, Виктор написал мне письмо, но заочно мы никак не могли убедиться, родственники ли мы. И вот он приехал ко мне, познакомились, и оказалось, что мы братья».
Иное письмо прочтешь и чувствуешь — тут можно отыскать человека. Таково первое письмо Владимира Лисецкого, где есть воспоминания, и факты, и точная фамилия. Человек в самом деле отыскался. Но воспоминания на этот раз не могли помочь, — то, что помнил Владимир, не сохранилось в памяти Виктора. Не помогла и метрика с пометками на обороте, потому что у Виктора Лисецкого метрика вообще не сохранилась. Единственным доказательством родства оказалась фамилия — Лисецкий. Но одной фамилии мало, однофамильцев тысячи! Не случайно паспортные столы не приступают к розыску, если нет имени, отчества, возраста тех, кого ищут, а известна одна только фамилия.
Но, увидев друг друга, Владимир и Виктор убедились в том, что они братья: «У всех, кто видел нас вместе, не оставалось и тени сомнения, так мы с ним похожи». Значит, решающую роль в данном случае сыграло сходство. Конечно, я не помышляю о том, чтобы вдаваться в проблемы генетики, но о сходстве как об одном из подтверждений в розыске задумывалась не раз.
Вспоминаю такой случай.
В 1944 году под Москвой, совсем рядом с железнодорожной платформой, мать двух мальчиков копала грядки. Время было военное, и каждый клочок земли копали под картошку. Мальчики играли тут же, возле матери. Прошла электричка в Москву. Когда мать невзначай оглянулась, четырехлетнего Юры не было, он исчез. Вернее всего, мальчик каким-то образом очутился в поезде и уехал. Тщетно искала его мать, и только теперь, после передачи по радио, через двадцать два года, получила письмо и фотографию Юры маленького. «Я как посмотрела на карточку, на меня глядит мой сын, я просто не могла оторвать от фото взгляда».
