— Чего так? — Лицо тети Зины сделалось внимательным, серьезным.
— На ту ли доску я ступила? Так хочется что-то хорошее, значительное сделать! Ребятишек к себе привязать. Навечно! А как?..
Тетя Зина понимающе закивала головой: это верно, такая нынче детвора верченая.
— И жизни без этого не представляю, — продолжала Лида.
— Понимаю. Сердце ты на них, оборванцах, испортишь...
Лида задумалась. Ей бы хотелось для детей стать необходимым человеком. Компасом, словарем, советчиком, нянькою, спасительной соломинкой, надежной пристанью... Но как это сделать? Мысли мешались, горячили лоб, а сказать их вслух — слова не те, беднее и холоднее мыслей.
— ...Директор-те сорвал на них сердце... Сгорело у него в интернате двое. Печник виноватый был, а директора на Север уволили. Десять лет безвыездно! — сквозь легкую, расплывчатую пелену слышала Лида.
«Директор?.. Ах, наш директор... Сухарь»,— думала Лида.
— ...Богдан все больше за поварами следит, а директор за вашим братом, учительством... Ха-а-роший человек Богдан! Придет, поговорит...
«Богдан... Завуч... Он правда хороший. Такой черненький, гладкий... и голос нешершавый. Что я для него? Хромуша-новичок, без педа-го-ги... без педаго-гического опыта...»
Мысли о завуче не были неприятны Лиде. Он должен стать ее поддержкой! Так нельзя — чтобы никто не был ей поддержкой.
— Пойдем на волю, милая...
Вышли в сад. Тетя Зина принялась показывать свои владения: вот здесь, под тремя вишенками, она сеет первую редиску, вот здесь — пятачок лука, морковь...
— А картошка? — спросила Лида, поискав глазами некоронованную владычицу сибирских огородов.
— Что ты?! — удивилась тетя Зина. — Спекается, сердяга! Садила раз — уродилась сморщенная, чупотная. Больше и не стала; землю переводить, что ли?
— Покупаете? — понимающе сказала Лида.
— С рынка! Дороже яблок...
Она обняла Лиду за плечи, и Лида почувствовала, что этот вроде бы пустяковый разговор про огород, про картошку окончательно сблизил их.
«Ох, вы, старые, что малые! Так доверчиво слушаете, так в общем-то немного вам надо — внимания да участия душевного...»
— Тетя Зина, — забормотала Лида, — вы хорошая... Я от вас не уйду... Всю жизнь буду у вас на квартире...
Лиду разбудила воркотня под окном, в пристроечке.
— С места тебя не сдвинешь, чурбан нехрещеный! Да еще плати за тебя...
Лида подошла к растворенному настежь окну и выглянула.
— Доброе утро, тетя Зина! С кем это вы?
— А ты иди сюда — увидишь. Накинув халат, Лида вышла из комнаты. Холодный осенний воздух заставил все тело вздрогнуть.
Лида заглянула в пристроечку. Там не было никого, кроме хозяйки. Красный газовый баллон торчал возле плиты. Тетя Зина пекла блины. Увидав Лиду, она пожаловалась:
— Вот юбилейный рубль завалился за этот мотоцикл...
— Отодвинем? — предложила Лида.
Подергали. Пошатали. «Мотоцикл» стоял неколебимо на своем месте.
— Ладно, поди, сменяльщики скоро придут... Мужики, они сорвут. А ты садись, я блинов тебе
напекла. Голова болит?
— Болит, — созналась Лида.
— Вылечу.
И тетя Зина достала откуда-то из-за стола темно-зеленую бутыль.
— Чистый виноград. Небродное вино... Пей! — сказала она.
— А на работу?.. — забеспокоилась Лида.
— Для против запаха и даю, все отшибет и голове полегчает...
Лида выпила полстакана «небродного» вина. И правда, запах у него был легкий, приятный, как у незнакомых духов.
— Ешь, — тетя Зина подсунула тарелку с блинами.
«Из-за меня встала», — подумала Лида.
— Ну, теперь ступай, оденься почище. Видимо, нравилось тете Зине заботиться и командовать.
Путь на работу Лида всегда выбирала не самый короткий, но зато возле моря.
В это утро море было тревожным, хотя на его поверхности перекатывались небольшие, почти без пены, барашки.
Вдруг откуда-то вырвался плотный, сильный шквал — и вот уже в неустойчивый берег бьют энергичные, высокие валы.
«Ветер!..» — радостно подумала Лида.
Но тут же вспомнила, что в палате у девочек разбита форточка. «Попростывают!» — забеспокоилась она, И тотчас ветер стал безрадостным и холодным, раз он был опасен для детей. Лида поспешила в школу.
В палате у девочек было прибрано и тихо. Одна Наташа Артюхина сидела возле своей кровати и что-то шила.
— Здравствуй, Наташа, — поздоровалась Лида. — А где остальные?
— Здравствуйте, Лидия Афиногеновна, — девочка поднялась ей навстречу.
— Сиди, сиди! Мы же не в классе, и у тебя работа... Где же все-таки наши?
— На кукольный ушли...
— А ты?
— Я... Марь Степанна не позволила, — тихо сказала Наташа, опуская голову с безукоризненным пробором.
— Почему?
— Воротничок пришила косо.
Лида заметила оборванные нитки на форменном платье Наташи, — она, видимо, перепарывала уже не один раз — и покачала головой.
— Ты бы объяснила... — неуверенно заметила Лида.
— Нельзя. Она же мной руководит.
Лида не могла удержаться от удивленной улыбки. «Руководит», — и девочка честно, не прибегая к бунту, исполняет свою обязанность: ею руководят, и она подчиняется. Нравится это или нет, но распоряжение Марии Степановны Лида отменить не могла. Не имела права.
— Давай вместе, — Лида присела рядом. — И на спектакль еще успеем.
Вдвоем они быстро справились с воротничком и поспешили в актовый зал.
Своих нашли скоро — у каждого класса было постоянное место — и пристроились сбоку.
Мария Степановна, заметив появление Лиды, кивнула ей, поднялась и на цыпочках вышла. Так состоялась передача смен.
Лида оглядела своих. Она знала, что ребята на месте, но ей хотелось еще раз, пока они сидели смирно, охватить взглядом всех сразу.
Над ширмой на сцене потешно мотались самодельные куклы. Спектакль очень нравился ребятам и волновал их; они вытягивали шею, переговаривались, смеялись, хлопали в ладоши. Лида заметила, что и Наташа, едва войдя в зал, подчинилась общему настроению.
А Лида — нет. Она была вынуждена признаться, что еще не может вот так, сразу, включиться в бесхитростный, но очень сложный мир детей. Приходилось как бы напоминать себе: вот я, а вот мои ученики. Когда же это станет получаться без усилий, естественно? Может быть, придет с опытом, с мастерством? Лида мечтала о мастерстве.
По ряду справа налево проплыла записка, кажется, ее отправила Лена Сюй Фа Чан. Дошла до Лиды.
«Артюхиной», — прочитала Лида и спокойно передала, не развернув, дальше. И не слыша, не глядя, сразу почувствовала — ребятам это понравилось.
Наташа, прочитав записку, помрачнела и потеряла интерес к спектаклю.
— Что с тобой? — шепнула ей Лида.
— Ничего...
Когда опустился занавес, Наташа куда-то исчезла. Лида хотела было пойти за ней, поговорить, узнать, что же все-таки встревожило ее, но другая забота отвлекла внимание. Мальчишки стали выскакивать на улицу без пальто, без шапок, а там ветер...
Косовский долго не слушался. Раскинув полы демисезонного пальто, наваливался худенькой грудью на ветер и орал:
— Лечу-у!..
Этого «пилота» Лида втащила в корпус за руку. Остальные подчинились более охотно.
Пока Лида «изолировала» мальчишек от простудного ветра, наверху вовсю играли в чехарду.
— А ну, умываться! — рассердилась Лида, чувствуя, что ей сегодня придется крепко повоевать.
Кое-как утихомирив мальчишек, Лида поспешила к девчонкам.
Там царило уныние. Скучно. За окном ветер. Ноги застыли, кое-кто кашлял.
— Девочки, милые, ну что же вы? — затормошила их Лида. — Давайте умоемся, ляжете в постель, согреетесь быстро!
— Неохота...
— Ах ты, моя старушка! Хочешь, на руках отнесу? — нараспев сказала Лида, делая вид, что намеревается поднять медлительную и рослую Надю.
Девчонки рассмеялись.
— Старушка, старушка! — подхватили они. Надя сконфуженно махнула рукой и побежала в умывальную. За ней потянулись остальные.
С девочками хлопот больше — это уже успела понять Лида. Они тише, спокойнее мальчишек. Но научить их каждый вечер умываться, а утром заплетать косички и надевать нелюбимое, но чистое платье — об этих трудностях знают лучше всего матери, у которых растут дочки...
Лида вернулась к мальчишкам.
Ну, конечно! Лужи. Семен постирал непарные носки, а Капустин засунул свои грязные за батарею.
— Мальчики! Вы забыли в умывальной что-то интересное.
— Что?!
— А вот идите...
Любопытство сорвало ребят с постелей, и они предстали перед Лидой.
— Вот и вот, — показала она.
— Э-э! — разочарованно протянул Семен.
— Не «э-э», а халтура! — отрезала Лида. — Теперь это называется именно так.
