— Простите, господа, вам не известна фамилия командира прибывшего сегодня эшелона? — вдруг спросил Эдвард офицеров.
— Полковник Пфлаумер, — сдержанно ответил майор.
— Эшелон уходит сегодня? — с надеждой спросил Баранкевич.
Зонненбург пытался улыбнуться:
— Об этом обычно не говорится…
— Простите, я просто заинтересовался, — обиделся Баранкевич.
Вновь появился Юзеф.
— Прошу прощения — у ворот стоят какие-то всадники. Начальник караула просит вас, ясновельможный пане, выйти для переговоров, — сказал он, обращаясь к Владиславу.
Владислав поспешно вышел,
— Так вы продаете нам эскадронных лошадей? — тихо спросил старый граф, нагибаясь к лейтенанту.
Зонненбург сидел далеко от них.
— Как вам сказать… Это не совсем удобно. Господин майор против…
— Но вы можете сделать и без него. Ведь вы уезжаете. Половина солдат дезертировала, остальные торопятся домой. Куда вам тащить с собой лошадей? Ведь вы же едете поездом.
— Я понимаю, господин граф, но дело…
— В оплате, — подсказал ему граф.
— Да, пожалуй, и в этом. Я сказал вам сумму — сорок тысяч марок. Но марка падает. Я боюсь, что по приезде в Берлин я смогу купить на них только бутерброд. Согласитесь сами, что это очень дешево за девяносто хороших лошадей.
Казимир Могельницкий сердито закашлялся.
— Но вы же все равно их с собой не возьмете! Допустим, вы сегодня ночью уедете — ведь лошади достанутся нам даром…
Увлеченные общим разговором, гости не обращали на них внимания.
Шмультке мысленно крепко выругался, но, сдерживая себя, ответил:
— Конечно, не возьмем. Правда, я мог бы остаться здесь на несколько дней. Вслед за эшелоном походным порядком движется наш франкфуртский полк, в котором, как мне известно, служит ваш сын. Если их не задержать, и они будут здесь через несколько дней…
Старый граф забеспокоился. Эдвард поручил ему купить у немцев лошадей во что бы то ни стало.
— Ну, хорошо, я согласен дать пятьдесят тысяч, так, в порядке услуги. Ведь мы с вами добрые знакомые.
— Простите, граф, господин майор делает мне знак — нам пора уходить… Знаете, я тоже хочу оказать вам услугу. Это нескромность, но я вам сообщу нечто: господин майор приказал мне перестрелять всех лошадей… Но если вы располагаете тысячью рублей золотом — именно золотом! — то я не выполню этого приказания, и ваш сын получит нужных ему лошадей! Решайте!
Дверь открылась. Вбежал Владислав.
— Приятные гости, Эдвард! Там граф Роман Потоцкий со своими спутниками.
Эдвард быстро встал.
Гости зашептались. Приезд могущественного магната взволновал всех.
— Проси! Чего ж ты? — приказал Юзефу старый граф.
В комнату вошло несколько военных. Впереди — рослый Роман Потоцкий, одетый в серый офицерский мундир без погон и других знаков различия и синие рейтузы. На ногах — высокие сапоги с глухими шпорами. Саблю и револьвер он оставил в вестибюле.
Потоцкий обвел общество быстрым взглядом. Надменные серые глаза на миг задержались на Людвиге, и затем остановились на немцах. Губы сжались.
Эдвард уже подходил к нему.
— Очень рад вас видеть в нашем доме.
Потоцкий и его спутники были представлены всем.
— Ну, как здоровье пана Иосифа?
— Спасибо, отец здоров, — ответил Потоцкий.
Зонненбург поднялся из-за стола,
— Всего хорошего! Мы уезжаем, — сказал Шмультке старому графу, подавая руку.
— Ах, да! — спохватился Могельницкий. — Я прошу вас задержаться на несколько минут. Я поговорю с сыном.
— Хорошо! Пока мы оденемся…
Немцы, сделав общий поклон, удалились. Прибывшие рассаживались за столом. Эдвард объяснял Потоцкому:
— Они жили в нашем доме. Сейчас уезжают на вокзал — там их эшелон…
Потоцкий недобро посмотрел на дверь, за которой скрылись немцы.
— Знаю. Из-за них нам пришлось ехать тридцать перст на лошадях. Отряд пилсудчиков закупорил им путь, взорвав мостик. А вы с ними, как видно, не ссоритесь? — добавил он с легкой иронией.
Эдвард уловил эту иронию.
— Для ссоры нужна сила, а у меня ее нет. Потом, кроме них, здесь и так есть с кем возиться.
В разговор вмешался старый граф:
— Прости, Эдди, что я перебиваю, но лейтенант требует за лошадей тысячу рублей золотом. Иначе…
Эдварду было неприятно, что отец при Потоцком говорит это, и он не дал ему закончить:
— Делай, что нужно.
Старик, кряхтя, приподнялся. Юзеф от двери уже спешил ему на помощь.
— Расскажите же нам, граф, что нового в Варшаве? — спросил Эдвард.
— Что нового в Варшаве? Я, право, затрудняюсь ответить на этот вопрос. Новостей много, — уклончиво ответил Потоцкий и тихо сказал Эдварду: — Мне нужно будет поговорить с вами, наедине.
— Хорошо, — так же тихо ответил Эдвард.
В кабинете Эдварда собрались одни мужчины. Кроме Баранкевича, отца Иеронима, Зайончковского, здесь было несколько помещиков, бежавших из Шепетовки, Старо-Константинова и Антонин.
Потоцкий ходил по кабинету, заложив руки в карманы рейтуз, и, ни на кого не глядя, обращаясь все время к Эдварду, как бы подчеркивая, что считается только с ним, говорил:
— Вы спрашиваете, что такое Пилсудский? Я говорил с ним перед отъездом. Это сильная личность. — Он задержался у стола, рассматривая миниатюрный портрет Людвиги в изящной рамке из слоновой кости. — Да, личность сильная, и с ним приходится считаться…
Баранкевич с обычной бесцеремонностью перебил его:
— Но, говорят, он социалист?
Потоцкий скользнул по нему небрежным взглядом и рассмеялся:
— Пилсудский — социалист? Кто вас этим напугал?
— А разве он не путался в ППС прошлые годы? — обидевшись за Баранкевича, спросил Зайончковский.
Потоцкий осторожно поставил портрет Людвиги на стол.
— Я не знаю, что он там делал раньше. Мало ли каких глупостей натворит человек? Я знаю лишь одно — и это не только мое мнение, — что Пилсудский прежде всего — польский патриот, а это важнее всего. И уже для нас, конечно, легче, если «начальником государства» будет он, а не князь Сапега, скажем, хотя это было бы приятнее…
Отец Иероним, сидевший, как всегда, в углу, осторожно спросил:
— Простите, вельможный пане, а нет ли опасности в том, что помимо его желания генерал Пилсудский станет игрушкой в руках своей партии, этих демагогов вроде Дашинского и ему подобных?
Потоцкий несколько секунд смотрел на отца Иеронима испытующе.
— Ага, отец духовный тоже занимается политикой…
Эдварду не нравился этот самоуверенный тон магната.
— Отец Иероним задал очень интересный вопрос, — сказал он сухо.
— У вас неправильное представление и об Юзефе Пилсудском и о ППС! По-моему, он гораздо ближе к нам. А ППС целиком у него в руках, это средство для создания ему ореола в массах. Все это для черни! И нам же лучше, если чернь поверит в него. К сожалению, приходится маневрировать… Его опора это военная организация, так называемые «пилсудчики», Среди них, правда, немало пепеэсовцев, но это, знаете, такие социалисты… Если Пилсудский с кем-либо считается, так это с нами, потому что у нас есть сила и золото! Чтобы вы имели о нем представление, я расскажу, как было создано правительство.
— О, пожалуйста! Здесь, в этой проклятой глуши, ничего не узнаешь… — выразил общее желание Баранкевич.
— Конечно, как всегда, началась драка за портфели. Князь Сапега рассказывал, что претенденты чуть было не побили друг другу физиономии, все эти национал-демократы, людовцы и прочие. Тогда Пилсудский вызвал к себе капитана второй бригады легионеров Морачевского, старого пепеэсовца и пилсудчика, и сказал: «Вы назначены мной премьер-министром. Стать во фронт!» Морачевский отдал честь. «Можете идти!» Премьер-министр повернулся на каблуках и вышел… Будьте уверены, что этот самый Морачевский, на которого кое-кто из этих господ демократов смотрит, как на своего, не посмеет и пикнуть, если Пилсудский ему этого не прикажет!..
Эдвард потушил папиросу.
— А каковы его планы? Как он смотрит на наши действия?
Потоцкий остановился против Эдварда.
— За это вы можете быть спокойны, граф. Говорят, — и это, конечно, факт! — что Пилсудский, принимая на себя звание «начальника государства», сказал: «Я не сложу этого звания до тех пор, пока польский меч не начертит границу Польши от Балтийского до Черного моря!» И он это сделает, если мы сумеем справиться со взбунтовавшейся чернью! — Потоцкий остановился у окна и, нахмурясь, долго смотрел в темноту ночи.
— А что, разве наше положение так плохо? — с нескрываемым страхом спросил Казимир Могельницкий и затрясся в удушливом кашле.
Потоцкий ждал, когда он справится с кашлем. Но приступ все нарастал. Старик хватался рукой за горло. Эдвард, мрачно сидевший в кресле, встревоженно повернулся к нему.
