действия нет никакой возможности. Пусть, мол, Лева взыскивает с Третьего стоимость разбитого проектора, суд разберется, но сам Третий не так уж и виноват, как это может показаться, закончил прокурор, глубоко вздохнув, и покрутил большими пальцами рук один вокруг другого. Вот если бы Третий насыпал в воздухозаборник металлических стружек или вывалил в расходную топливную емкость куль сахарного песку, и от этого поломалась бы машина, — тогда пожалуйста: мы можем его привлечь к ответственности за вредительство.
Чиф сокрушенно вздохнул и покачал головой.
— Дело в том, что Третий до сих пор не догадался высыпать в емкость сахарного песку, а уж о том, чтобы он сунул в воздухозаборник металлических стружек, и мечтать не приходится! Я попытался недавно сам намекнуть ему на то, что он должен сделать. Так Третий вытаращил на меня глаза и сказал, как можно думать, что поршень будет исправно двигаться в цилиндре, если там полно металлической стружки? Да ведь от этого поломается машина, добавил он. Ну, не дурак ли?! Кто бы мне подсказал, как от него избавиться?
Чиф застонал и схватился за голову. Он также с надеждой посмотрел на Студента, но Студент был в таком состоянии, что не мог придумать даже, как избавиться от Поварихи. Чиф отвел глаза и посмотрел на свои руки.
— Единственная надежда остается на Инженера, хоть он и не проходит по нашему ведомству. Инженер великий человек: сам Вася не брезгует здороваться с ним за руку. У него большие связи, и он обещал что-либо сделать, когда высаживался на Точку. Рейс вдоль Берега такой длинный, — пожаловался Чиф. — Кажется, мы идем уже целую жизнь, а ведь прошло немногим больше месяца, как мы вышли из родной бухты. Скоро пойдет красная рыба, она уже вот-вот должна пойти, со дня на день; нужно будет стрелять нерпу и моржа, заготавливать балыки и шкуры, солить икру, а куда я дену Третьего, скажите, пожалуйста? Ведь он, пока остается на нашем судне, наверняка сунет свой отвратительный длинный нос куда не следует и тогда сорвет нам все наши махинации. Да, тогда пиши пропало!
Чиф скрестил на груди руки и на минуту попытался представить себе то, что произойдет, когда пойдет красная рыба и когда Третий сунет свой нос куда не следует. По коже у него продернуло морозцем, он тряхнул головой, словно отказываясь верить в картину, которая представилась его внутреннему взору.
Рядом с компасом из темного пространства времени, обрамленного металлическим багетиком, светились и мерцали выпуклые сумрачные глаза Командира. Чиф собственноручно срисовал портрет Командира со старой гравюрки, помещенной в каком-то учебнике по истории, и, хотя он рисовал будто курица лапой, портрет получился на славу. Непонятно было только то, что все остальные на судне, зная о Командире, не интересовались им ничуть, а Чиф, которому, казалось, это дело тоже должно было быть до лампочки, почему-то воспылал любовью к старому мореплавателю, которого постигла такая странная судьба.
Иногда только Лева заходил к Чифу и по своей неутомимой привычке впитывать все новое и все старое вне зависимости от того, пригодится ли ему это или не пригодится, смотрел на портрет Командира в великой задумчивости. Он понимал, что то, что совершил Командир в свое время, отнюдь не является поводом для пламенной к нему благодарности, но есть подлая каверза истории. Если бы такие люди, как Командир, были бы простыми мелководными каботажниками и не ходили бы на плоскодонных корытах дальше баров за устьем Невы, то человечество никогда бы не узнало тот факт, что Земля круглая, и никогда бы не доперло до мысли расщепить ядро, а работы по бионике и кибернетике заглохли бы в самом начале. Да зачем они нужны, эти командиры, павловы, куки, резерфорды, эти так называемые пионеры и авантюристы? Чтобы в тщеславии своем приблизить нас к некоей цели, о которой никто до сих пор ничего не может сказать толком? Сидели бы в своих теплых лужах да плескали бы в воде ногами, а еще лучше — пасли бы овец, те на мясо идут. Но. С другой стороны, если бы не куки и резерфорды, то Семену пришлось бы пить брагу и медовуху? При расцвете технологии он имеет возможность пить чистый спирт, а также различные сорта водок и чач. Повариха предпочитает мохер и мадапалам? Так на же и тебе, Повариха! Инженеру нравятся виды с горы? Получай вертолет. Вот тебе же отличная оптика на карабин, а в придачу вам этот отличный теплоход. Но мне перестали нравиться все эти кокетничающие людишки. Они кричат: «Назад, в тундру! Опростимся, попрощаем, приблизимся к природе». Но в тундру согласны вернуться только на вездеходе и с пушкой на прицепе. Мне же мало радости. Этот Командир был молод и глуп, иначе мог бы представить, чем все это кончится. Естественно, он был тщеславен, конечно, он был самоуверен, наверняка, он был еще и силен — попробуй прорвись на другой край земли! И, самое важное, — был суетлив в своих желаниях! Где сейчас он? То-то же. А я хожу по земле, которую он открыл, и плюю на его следы: вот тебе. Да, остается только посмеяться над людской суетой и глупостью, вот что я хочу сказать в ответ на то, что все называют разумной деятельностью и прогрессом! Ха-ха-ха! И еще раз — ха!
Чиф немного помолчал, осмысливая безвыходность ситуации, и перевел тяжелое дыхание.
— Видишь, я не могу справиться с Третьим, — сказал он Студенту. — Куда там твои никчемные переживания! Я тебе, брат, ничем помочь не смогу: тебе самому придется поломать голову. Тут уж кто кого — или она тебя, или ты ее, другого выхода не вижу. Такова жизнь. А за собой я оставляю право или хранить при себе свой секрет, или выболтать его Поварихе.
Странные часы. Их брак я заметил на третий после покупки день. Сам по себе этот брак не представлял особого интереса, разве что мог быть доказательством нелюбви к делу или неточности в деле. Странным было влияние, которое этот брак на меня оказывал. Чтобы часы не останавливались, мне приходилось постоянно д в и г а т ь с я. Когда я шевелился, работал, был чем-нибудь занят или ходил, часы исправно отмеряли время. Стоило мне забыть про них, задремать у костра, как они останавливались. Но теперь я научился с ними обращаться: ночью подвешивал за нитку на ветку или травинку; чуть заметный ветерок раскачивал их и вращал.
Злости на этот экспонат у меня уже не было, я к нему привык; привык к размеренной работе рук во время ходьбы, привык сидя потряхивать
