страху, улыбнулся и опять сел за стол, чтобы перечитать написанное в письме. Прочитал следующее:
«День добрый, Сидор!
Написал «день добрый», а за окном уже совсем ночь. Это механически. Решил я написать тебе все, что передумал за это время.
Я тут очень часто вспоминаю заседание парткома, на котором стоял вопрос о коллективизации. Помнишь, когда слушали доклад одного из райкомовцев? Как правильно уже тогда ставил вопрос «старик»! Очень правильно. Процесс коллективизации назрел давно, его надо организовать и помочь его росту. Это правильно и в отношении тех районов, где еще нет ни одного колхоза. Когда я думаю о деревне, я представляю ее громадным организмом. В нашем организме с первых лет революции было наибольшее количество бактерий, работавших на нас. За эти годы бактерии так развелись, что организм начинает изменяться, приобретает совсем иной вид. На этом организме нарастают новые клетки, живые, здоровые, и спустя некоторое время весь организм будет здоровым, крепким и совсем другим.
Плохо только, что еще очень мало сил, людей, которые помогали бы развитию этого процесса оздоровления и обновления. Особенно это чувствуется у меня. Сельсовет, в котором я нахожусь, самый удаленный от центра района. В районе говорят, что тут до последнего времени почти не было советской власти. Это же, наверное, можно сказать и про весь район. Во всем районе лишь две партячейки. Одна в центре, в деревне, где РИК, а вторая, кандидатская группа, а не ячейка, в коммуне. Тут всего один член партии да четыре кандидата. Правда, зато комсомольская ячейка насчитывает двенадцать человек, но и эта коммуна от моего сельсовета очень далеко.
Люди из районов до последнего времени в сельсоветы попадали редко, лишь во время перевыборов, да еще когда налог собирают. Теперь, правда, бывают чаще, но крестьяне к приезжим относятся недоверчиво, настороженно, потому что среди крестьян ведут работу другие люди, не наши. И все же деревня меняется.
Все, знаешь, все и повсюду говорят теперь о коллективизации. Слово «колхоз» самое распространенное теперь. Это — бактерия. Она будоражит. Но по той причине, что мы в деревне мало работали, а враги наши постарались сделать свое,— колхоз в понимании еще очень многих что-то страшное, это почти крепостное право, барщина. Надо очень много работать, чтобы убедить, что это не так. Поэтому я выработал для себя собственную тактику. Я хочу добиться создания колхоза сначала в Терешкином Броде, а потом уже и в других деревнях. Разъяснительную работу мы силами сельсовета и учителей ведем во всех деревнях, но главное внимание я концентрирую на Терешкином Броде. И уже теперь чувствую, что колхоз здесь будет. Уже определяются понемногу и люди, будущие колхозники.
Деревня взбудоражена (я не только про Терешкин Брод говорю, а вообще про деревню), и теперь жить по-старому она уже не будет. Я не думаю, что очень легко и гладко начнется новое, но для меня совершенно ясно, что по-старому уже не будет. Революция своими идеями и понятиями пропитала глубоко все, даже самые глухие уголки. Всюду растет новое, растет бурно. И все же переделать жизнь не так легко. Перестроить наш завод, возвести новый тоже было нелегко. Переделать жизнь и людей значительно труднее. Потому что если на новом заводе старые люди, то на этом заводе, вместе с людьми, очень много и того, что перенесено людьми в наши времена от старой жизни. Тут, в деревне, еще труднее. И все же идеи и планы, о которых многие говорили и говорят как о фантазии, превращаются в действительность, хотя действительность наша, к слову, всегда была и будет фантастичнее, чем самые смелые фантазии человека.
На фронте я, молодой еще тогда, нутром, головой понимал, за что гибли люди, а теперь понимаю это по-иному, теперь вижу и очень хорошо понимаю, что недаром потеряно так много сил.
Теперь вся страна — фронт. Разве неправда? А мы постепенно, раз и навсегда, выбиваем врага с его позиций. А враг лезет всюду, забирается в каждую щель, где нету нас. Враг часто и в сознании людей, социально совсем близких для нас. Оттуда выбивать врага не очень легко, во всяком случае это значительно труднее, чем выбивать врага из окопов на фронте войны. Пулею, силой вообще очень легко действовать и просто. Ума для этого большого не надо и думать не надо о смысле и содержании человеческой жизни. Поэтому, наверное, люди и выбрали для борьбы между собой самое легкое и простое средство — пули, штыки, газы, бомбы. Излюбленное средство буржуазии. И все же, как ни широко она использует это средство, коммунистические идеи проникают в рабочие головы очень глубоко. И главное, что расстрелять идеи эти нельзя и нельзя сослать их на каторгу. Можно расстрелять сотни революционеров, десятки тысяч рабочих, и все же коммунизма расстрелять нельзя.
Сегодня я представляю мир сплошным фронтом. Над землей не облака, а бескрайнее громадное полотнище, окрашенное кровью. Оно застилает все больший и больший простор. Оно свидетель того, какой дорогой ценой можно купить коммунистическое завтра, с которым придет общечеловеческое счастье. Этого счастья нельзя получить так вот, на блюдечке, как горячий пончик. Оно не придет тебе в комнату в мягких ночных туфлях. Оно придет, ступая через годы тяжелыми шагами, придет, растаптывая старое, и у каждого из людей нашей эпохи спросит, что он сделал для его торжества. Общечеловеческое счастье, вижу я, идет под полотнищем, окрашенным в кровь. Это символ нашей веры. Это символ того, что общечеловеческое счастье можно завоевать только в жестокой борьбе. Мы его завоевываем, но еще не завоевали. Но среди нас уже и теперь есть такие, что обеспечили свое личное существование, засев в кабинетах социалистического государства. Они думают, что их миссия закончена и что они имеют право на свою долю того, общечеловеческого счастья. Они сегодня готовы уже сесть в мягкие кресла своих квартир, в которые (кресла) так удобно вмещаются их толстые зады, и вспоминать о битвах революции, как о далеком прошлом.
Они готовы повсюду вывесить лозунги о революции и ее завоеваниях, назвать улицы городов именами великих революционеров нашей эпохи, объявить социализм построенным и призывать человечество к вечному миру. Они готовы вогнать социализм в форму бронзовых и гипсовых статуэток и памятников, чтобы этим парализовать его деятельную силу.
Сюда бы их, этих героев. Тут бы они, наверное, убедились, что борьба еще не окончена, что враги далеко еще не разгромлены и, наверное, убедились бы, что садиться в мягкие кресла еще рановато.
Видишь, Сидор, каким злым стал я тут. Считаю, что
