Привязав осла, он подошел к двери, толкнул ее и очутился в комнате, которую видел через окно.
Схоласт снял свой колпак, потушил зеленый огонь и, опираясь на палку, поднялся к нему навстречу.
— Любезный схоласт, — быстро заговорил шарлатан, — все бренно, все минет, ничему не суждено бессмертия.
— Да, — отвечал схоласт, — не смею противоречить. Ничему не суждено бессмертия.
— И этот дом, — говорил шарлатан, — и эти бутылки, этот колпак и комната — они исчезнут как дым.
— Исчезнут, — отвечал схоласт, — как исчезнем когда-либо и мы сами.
— Так для чего же вы все это купили? — продолжал шарлатан, — Или вы сделали все это в ваших бутылках?
— Чужестранец, — отвечал схоласт, — ты меня удивляешь. Ты говоришь со мною так, как будто мы знакомы много лет. Между тем я вижу тебя впервые.
— Впервые? — сказал шарлатан с обидой в голосе. — Мы расстались сегодня днем. Нас разделила толпа на площади.
— Чужестранец, — отвечал схоласт снова, — я не имею права не верить тебе, но ты меня удивляешь. Я видел много людей на своем веку, и, может быть, ученые работы несколько ослабили мое зрение.
— Освальд Швериндох, ученый-схоласт, — начал было шарлатан, подходя к нему ближе, — нас разлучила толпа на площади. Поглядите на моего осла! Неужели вы и его забыли?
— Как ты назвал меня? — переспросил схоласт и нахмурил брови. — Ты принял меня за кого-то другого. Имя мое Иоганн Фауст.
6
Наступила ночь. Швериндох, усталый и голодный, шел по пустым улицам Вюртемберга.
— Гомункулюс, — говорил он, похлопывая себя по карману, — ты слышишь, Гомункулюс, я покинут, я оставлен всеми. Мой единственный друг — это ты, и ты никогда не покинешь меня, потому что я тебя выдумал.
Он сел на тумбу и сказал самому себе:
— Я встретил сегодня десятки, сотни людей, и у каждого из них есть дома жена, постель, ужин. А я не имею ни того, ни другого, ни третьего. Я ученый бакалавр! Я magister scholarium!
Улица была темна и безлюдна.
— Доктор Фауст, — закричал вдруг прямо перед ним чей-то голос, — что вы делаете здесь — один, поздней ночью, пи улице города?
Швериндох поднял голову. Никого не было вокруг.
— С вами произошла какая-то странная перемена, — продолжал голос, — мне кажется, что на нашем благородном лицо несколько разгладились морщины. Клянусь моим отражением, вы помолодели.
— Простите, — пробормотал огорченный Швериндох, — прошу прощения, мои глаза несколько ослабли от ученых занятий, но я никого не различаю в темноте.
— Это странно, — удивился голос, — с каких пор вы, дорогой учитель, перестали узнавать ваших добрых друзей?
— Друзей? — переспросил Швериндох, тщетно пытаясь разглядеть что-либо перед собой. — Осмелюсь просить вас напомнить мне, где и когда мы с вами встречались?
— Право, — с беспокойством продолжал голос, — право, я боюсь, дорогой учитель, что чрезмерные занятия слишком утомили вас. Не лучше ли вам будет отправиться домой и отдохнуть немного?
— Нет, нет, — вскричал Швериндох, — нет, нет, я прошу разъяснения. Где и когда мы с вами встречались и почему я не вижу вас?
— Извольте, — отвечал голос с обидой, — извольте. Мы встречались в вашем доме в Вюртемберге, и вы знаете меня так давно, что, вероятно, шутите, не желая признавать старого почитателя и друга.
— Непонятно, — отвечал Швериндох, — объяснитесь. Назовите мне ваше имя.
— Курт, сын стекольщика.
— Сын стекольщика? — переспросил Швериндох. — Это очень странное имя.
— Доктор, вы нездоровы, — сказал голос, и на этот раз с чрезвычайной решимостью, — ночь близится к концу, и вам пора домой, доктор!
С этими словами схоласт почувствовал, как нечто осязаемое схватило его под руки и повлекло по темным улицам Вюртемберга.
7
Шарлатан сидел против доктора Иоганна Фауста и смотрел на него с тайным почтением.
В окно заглянул уже серый утренний свет.
— Сорок лет тому назад, — заговорил доктор, — старый еврей из Лейпцига подарил мне белый порошок, который обладает чудесной силой в нахождении философского камня.
— Осмелюсь вас спросить, — сказал шарлатан тихо и с некоторой печальной вежливостью, — с какой целью вы ищете философский камень?
— Чужестранец, — отвечал, оборотясь, доктор, — ты получил приют в моем жилище. Ты — мой гость, но я прошу тебя не мешать мне работать.
— Простите, — промолвил шарлатан, — но среди моих немногих друзей есть некто Освальд Швериндох. Он ищет средства оживить Гомункулюса, и я подумал, что вы стремитесь к общей цели.
Доктор не отвечал ему. Подойдя к столу, он собрал пепел, оставшийся на стеклянной пластинке, смешал его с другим порошком и всыпал полученную смесь в реторту. Снова запылал маленький горн, и два пламени соединились в одно, раскаляя железо.
— Гомункулюс? — сказал он, вспоминая о вопросе Гансвурста. — Пустое. Гомункулюса выдумал я еще в молодые годы, но оживить его невозможно.
— Вероятно, так же невозможно, — пробормотал шарлатан, — как найти золотой помет, усеянный драгоценными камнями.
Он умолк. Голубая жидкость кипела в реторте, маленькие пузырьки, отделяясь от нее, через стеклянную трубку выходили под прозрачный колпак и оседали на его стенках блестящими каплями.
— Работай при восходе солнца, — снова сказал Фауст, и снова более себе, нежели своему собеседнику. — Он был уже в моих руках, философский камень.
Но шарлатан никогда не узнал о причинах исчезновения из рук Иоганна Фауста философского камня, потому что на улице раздались неверные шаги и дверь распахнулась под сильным ударом.
8
«Добровольное условие, дано в городе Вюртемберге в день седьмой месяца мая года 14.
Закреплено в оный день советником магистрата Фридрихом Бауером.
Мы, бургомистры и совет, выслушав согласные речи нижепоименованных граждан Вольных Германских городов о добром путешествии, ими замышляемом с целью разысканья многих полезных науке мираклей и соответствуя твердому настоянию, ими утвержденному, сим положили:
В день восьмой месяца мая года 14 доктор и магистр философии и многих наук Иоганн Фауст из Вюртемберга, схоласт и также магистр многих наук Освальд Швериндох, шут из Берна, именем Гансвурст, и мастеровой из Вюртемберга, цеха стекольщиков, именем Курт, покидают город для вольного путешествия сроком на полтора года. По прошествии же положенного времени должны возвратиться в город наш, и кто из них возвратится ранее прочих, имея цели свои решенными, тот получает право на открытые остальными странниками полезные науке миракли.
Таковая воля магистратом утверждена и печатью вольного Вюртемберга запечатана.
Советник магистрата Фридрих Бауер.
Примечание к памяти: упомянутый мастеровой Курт города нашего подлинного телесного вида при заключении сего договора показать не пожелал, отговариваясь неимением оного, и был признан существующим лишь по уверению почтенного доктора и магистра философии Иоганна Фауста.
Советник Фридрих Бауер».
КНИГА ВТОРАЯ
Путь схоласта Освальда
Швериндоха
1
Дни проходят, и дни уходят, и Рейн протекает так же, как он протекал сотни лет тому назад. И, как сотни лет тому назад, на берегу его стоит Кельн, сложенный из камней. Город этот очень древний город, но камни, из которых он сложен, древнее его. Старая ратуша не однажды жаловалась дому бургомистра: «Разница лет между мною и моими камнями все та же, меня огорчает это постоянство». И она двигала стрелками своих часов с неизменной последовательностью: час за часом, минута за минутой, пока сторож Фрунсберг из Шмалькальдена не позабыл завести часы.
Это было ранним утром и в тот самый день, когда схоласт прошел через городские ворота. Он первый увидел, как стрелки часов дрогнули последний раз и остановились.
— Увы, — сказал он, пораженный горестью, — граждане города Кельна расточают драгоценное время бесплодно.
И так как он был человек добрый, то не замедлил сообщить о своем открытии первому встречному бюргеру.
— Herr, — начал он, подступая к нему очень вежливо, — Herr, простите меня за то, что я столь нечаянным образом нарушаю ваше спокойствие. Никакие обстоятельства не могли бы принудить меня к совершению такого поступка, но судьба наша неведома нам, и сторож ратуши, без сомнения, не подозревает об ужасном событии.
— Herr, — отвечал бюргер, также с вежливостью, однако же и с чувством собственного достоинства. Ему, впрочем, чрезвычайно понравилась обходительность Швериндоха. — Herr, не тревожьтесь о моем спокойствии, ибо мое спокойствие есть плод долгих размышлений и зрелого возраста. Впрочем, если вы чужой в нашем городе, то я сочту своим долгом дать вам приют. Позвольте также переспросить вас, какое замечание изволили вы высказать относительно сторожа ратуши?
