— Nisi dominus custodierat civitatem, — шептал схоласт, наклонял свечу и пытаясь осветить бургомистра, — frustra vigilat, qui cuslodit eam[6].
— Щипцами для сахара, — советовал колпак, размахивая кисточкой, — стоит только поглубже засунуть щипцы, покрепче сжать их в руке, и вы, дорогой ученый, непременно вытащите душу. И эта душа, соединившись с вашим детищем узами химических соединений, подарит миру нечто вполне необыкновенное. Решайтесь, любезнейший Швериндох!
И видя, что Швериндох уже просунул щипцы сквозь полуоткрытые губы, он засмеялся и снова заплясал на его голове.
И схоласт потащил щипцы, переступая охладевшими ногами.
Коренастая, неуклюжая душа бургомистра была по-своему очаровательна — как-никак это была душа. Она повисла на щипцах с необыкновенной легкостью, переливаясь всеми цветами солнечного спектра.
Схоласт стянул с головы колпак, подхватил бургомистрову душу другой парой щипцов и, не касаясь пальцами, осторожно уложил ее на дно колпака. Затем бросился вон из комнаты.
Бургомистр перевернулся на другой бок и крякнул. Немного погодя вздохнул с сожаленьем и опять крякнул.
От сильного дыханья ночник погас.
6
Пока луна еще не побледнела и звезды на небе, скорее! Ученый бакалавр, magister scholarium, скорее, скорее!
Он открыл колбу и вытащил из нее своего Гомункулюса. Маленький человечек лежал перед ним с равнодушным и спокойным, видом, и во всех органах его тела была полнейшая беззаботность.
Схоласт дрожащими руками открыл его рот, взял щипцами бургомистрову душу и, сотворив новую молитву, попытался вложить ее в Гомункулюса, подобно тому как после урока с Ансельмом вкладывал в футляр свои очки. И вдруг остановился с изумлением.
— Схоласт, — говорил Гомункулюс, — четыре странника не прошли еще предназначенного им пути, а бургомистрова душа не подходит для меня по размеру. Ступай в ад, ступай в ад, схоласт, там много душ, и среди них ты найдешь для меня подходящую.
Тут он умолк, и Швериндох опомнился от своего изумления.
Но душа уже воспользовалась этой минутой и из открытого колпака улетела на небо.
— Что ты сделал? — сказал колпак, прыгая в руках схоласта от огорчения. — Что ты сделал, хозяин?
7
И тогда Освальд Швериндох вновь закупорил колбу, застегнул свою тогу и, даже не успев надеть на голову колпак, отправился на дно кукольного ящика, не получив даже платы, следуемой ему за уроки, которые он давал сыну бургомистра Ансельму, школьнику.
И пятый странник захлопнул за ним крышку ящика и промолвил:
— А вот:
КНИГА ТРЕТЬЯ
Путь сына стекольщика,
по имени Курт
1
Память мне говорит — будь тверд, а судьба говорит иное. Я устал. Сегодня к ночи мне не дойти до Геттингена, а ночь будет дождлива и пасмурна. О сын стекольщика, будь тверд в испытаниях.
Так он говорил с горечью, и по дороге гулял ветер, а на небе зажигались звезды.
— Курт, если даже ты встретишь крестьянскую повозку, то никакой крестьянин не позволит невидимому человеку отдохнуть на своей повозке. Когда неловкий человек загораживает собою свет, нужный для работы, ему говорит: отойди, ты не сын стекольщика.
Он шел неутомимо и к ночи пришел в Геттинген и, проходя через городские ворота, повторял со вздохом:
— Память мне говорит — будь тверд, а судьба говорит иное.
2
Время в Геттингене проходит незаметно, и, если бы неизвестный изобретатель колесных часов не изобрел их в конце концов после долгих опытов и мучительных размышлений, геттингенские бюргеры, мастера, ученики и подмастерья жили бы, не замечая времени, — как животные или деревья.
Фрау Шнеллеркопф, содержательница гостиницы на Шмиденштрассе, не однажды говорила своему мужу, что в Геттингене не успеешь и глазом моргнуть, как жизнь уже окончилась и нужно звать пастора и платить ему за причащение талер, — на что Herr Шнеллеркопф отвечал глубокомысленно: «Und?..»[7] — и смотрел на часы. Часы тикали, время шло предлинными шагами, сын стекольщика также шел предлинными шагами, покамест не постучался у дверей гостиницы.
Была поздняя ночь. Herr Шнеллеркопф уже спал, и его жена пошла отворить двери.
— Кто стучит?
— Я, — отвечал сын стекольщика, — сын стекольщика, уважаемая фрейлейн.
— Я не фрейлейн, — отвечала хозяйка, — что вам нужно?
— Переночевать в вашей гостинице, любезная фрау.
— Да, фрау, — отвечала хозяйка с достоинством, — Подождите, я зажгу свечу и отворю двери.
Она вернулась с зажженной свечой и отворила двери.
— Благодарю вас, — сказал сын стекольщика и вошел в комнату.
— Боже мой, — закричала хозяйка, — да где же вы? Я никого не вижу.
— У вас, вероятно, плохое зрение, — отвечал странник, оборотясь к ней, — впрочем, действительно меня трудно заметить. Вы совершенно справедливо отметили это печальное обстоятельство.
— Что это значит? — говорила фрау, поводя вокруг свечой. — Вы меня не испугаете. Я не пугливая женщина.
— Боже меня сохрани пугать вас, — отвечал сын стекольщика, — я человек грустного характера и тверд в испытаниях. Надеюсь, вы не будете возражать мне, что твердость есть одно из лучших качеств моего характера.
— Я вас не знаю и не знаю вашего характера, — возразила хозяйка. — Да и какой же характер может быть у человека, которого нельзя увидеть невооруженным глазом?
— Течение судьбы скрыто от людей, — в свою очередь возразил сын стекольщика, — но, поверьте, я совершенно не виновен в том, что мой отец слишком любил свое ремесло.
— В таком случае я не могу пустить вас в мой дом, — продолжала хозяйка, по-прежнему размахивая дрожащей свечой в воздухе.
— Любезная хозяйка, — сказал сын стекольщика, — вы не можете уверить меня в том, что у лучшей из геттингенских женщин столь жестокое сердце. Я очень давно в пути, я устал, и вы не можете оставить меня за дверьми вашего почтенного дома.
Фрау Шнеллеркопф задумалась.
— Хорошо, — сказала она наконец, — я провожу вас в комнату, но только, пожалуйста, с утра примите ваш настоящий вид.
— Увы, — отвечал странник, — увы, любезная фрау, вы никогда не увидите меня в моем настоящем виде, потому что я имею только один — ненастоящий, и в нем совершенно не поддаюсь описанию.
Фрау Шнеллеркопф проводила своего постояльца в отведенную ему комнату, пожелала ему доброй ночи и, озадаченная этим странным происшествием, вернулась к мужу. Herr Шпеллеркопф крепко спал, но, разбуженный женой, выслушал ее внимательно, сел на постели и сказал с изумлением: «Und?..»
3
Наутро сын стекольщика бродил по городу Геттингену, печально глядел вдоль узких улиц и снова говорил сам с собой:
— Я начинаю думать, что оживить Гомункулюса легче, чем найти самого себя. Но я все же найду себя, я верну себе вес и объем, я стану тем, кем был бы я, если бы судьба не сделала стекольщика моим отцом!
Он шел, внимательно разглядывая почтенных бюргеров и полных фрау, попадавшихся ему навстречу.
— Курт, Курт, — снова говорил он, — ведь и ты мог бы быть всеми уважаемым человеком! Ты мог быть толстым или тонким, высоким или низким. А теперь? На что ты тратишь теперь свою злосчастную жизнь?
Тут он наткнулся на седого старика с длинной палкой в руках, который шел по левой стороне улицы, высоко задрав голову и что-то пристально разглядывая на совершенно безоблачном небе.
— Невежа, — спокойно сказал старик, не опуская головы, — мерзавец, не уважающий старости и ученых познаний во всех областях наук.
— Простите, Herr, — отвечал сын стекольщика, несколько озадаченный, — но вы немного ошиблись в вашем поразительно полном определении моего ума и характера. Мой характер имеет твердость во всех испытаниях жизни, а что касается ума, то он проникает в самую суть человеческого познания.
— Не вижу, — сказал старик, еще выше задирая голову, — не вижу, ибо слежу за звездой Сириус, совершающей сегодня свой обычный путь по ниспадающей параболе.
— Не вижу, — ответил странник, в свою очередь задирая голову, — небо совершенно безоблачно и ясно.
— Что ты можешь увидеть? — с презрением отвечал старик. — Звезду Сириус можно увидеть лишь по личному с ней уговору.
— Если память мне не изменяет, — сказал сын стекольщика, — то, кроме Сириуса, по личному уговору можно увидеть Большую Медведицу и Близнецов.
— Левая лапа Большой Медведицы не поддается уговору, — с важностью продолжал старик, — что же касается головы и остальных лап, то ты не ошибся.
— Я не ошибся и относительно Близнецов.
— Что касается Близнецов, то это вопрос чрезвычайно спорный. На собрании астрологов в Бренне Близнецы были признаны достойными изучения. Вообще же говоря, прохожий, ты можешь за мной следовать до вечера. Вечером я опущу голову, увижу тебя, и мы подробнее поговорим об этих занимательных вопросах.
