— Лучше останусь, — сказал шарлатан. И остался.
Так он жил три дня и все думал, а на четвертый снова пришел к ней и сказал:
— Хозяйка, я уплачу вам все деньги, но прежде вы должны подарить мне помет всех ослов, что останавливались за это время в гостинице.
— Помет стоит денег, — отвечала хозяйка, — если я отдам тебе его, то к твоему счету придется прибавить несколько талеров.
— Хорошо! — вскричал шарлатан. — Но вы должны провести меня в стойло.
И его провели в стойло.
— Ослы! — бодро закричал он. — Ослы, помогите бедному страннику, помогите шарлатану Гансвурсту, у меня к вам нижайшая просьба.
Ослы подняли морды и очень дружно закричали в ответ.
— Ослы! — продолжал шарлатан. — Видит бог, я всегда любил вас, я всегда заботился о вас, и мой осел не замедлит подтвердить вам это. Я назвал его Кунцем — в честь философа Кунца, — и вы видите, как он любит своего хозяина.
Кунц фыркнул и в знак одобрения трижды поднял и опустил хвост.
— Помогите, — продолжал шарлатан, — мне нечем заплатить за ночлег и за корм, хозяйка повесит меня, если я не заплачу ей за ночлег и за корм, а я еще молод и хочу жить. Испражняйтесь! — вдруг закричал он с отчаянием в голосе. — Я уже вижу, что ваш вчерашний помет не оправдал моих ожиданий.
Но ослы стояли неподвижно. И только один, самый молодой и глупый, поднял хвост, собираясь исполнить просьбу.
— Ну, ну, — говорил шарлатан, — ну, ну, понатужься, дорогой осел, помоги странствующему шарлатану.
И осел понатужился.
— Не то, не то, — закричал шарлатан, — не то. Золотом, золотом, не то. Золотом, усеянным драгоценными камнями!
Но это было не золото, потому что золото не пахнет.
Горожане, девушки и посетители гостиницы стояли за его спиной и переговаривались о том, что шут, должно быть, сошел с ума и может бог весть чего натворить в гостинице.
— Сударь, — сказала давешняя девушка, сжалившись над ним, — сударь, пожалуйте в вашу комнату. Вы, должно быть, очень устали, сударь, от долгого путешествия.
Тогда он отправился в свою комнату и лег на постель.
И он жил в этой гостинице до тех пор, покамест его не перестали кормить.
Однажды вечером девушка пришла к нему и сказала:
— Сударь, вам нечем заплатить, но если вы честный человек, я одолжу вам деньги.
— Девушка, — отвечал шарлатан, — когда-нибудь ты будешь жить в стеклянном дворце на берегу рая и ангелы будут поить тебя золотым вином из золотых бокалов.
Он крепко поцеловал ее в губы, а потом взял деньги и уплатил их хозяйке. Наутро же вновь уселся на своего осла и отправился в дальнейший путь.
3
Дорога убегала под ногами осла, а он пофыркивал, поплевывал и бодро задирал морду в голубое небо.
— Куда ты ведешь меня, пыльная дорога? — говорил шарлатан. — На краях твоих уже нет кустарников, и вдали не виднеется леса. Камни и пыль, куда я еду?
— В город Ульм, — отвечали камни, а пыль молчала и только кружилась вихрем под острыми копытами осла.
— Согласен, — вскричал шарлатан, и к вечеру ворота Ульма раскрылись перед ним.
4
— Ну, — говорил он, проезжая по ульмским улицам, — ну, умный странник, ну, шарлатан Гансвурст, что ты придумаешь в этом городе, чтобы найти золотой помет? Доколе будут продолжаться твои странствия?
И он склонялся на шею своею осла в великой печали. Так он доехал до площади, привязал осла к фонарю и уселся на крыльце дома в глубокой задумчивости.
— Траузенбах, золотых дел мастер, — сказал над ним чей-то голос.
Он поднял голову. Никого не было вокруг.
— Траузенбах, Траузенбах, золотых дел мастер, — настойчиво повторил голос, и тогда он догадался, что это он сам в задумчивости произносил эти слова. — И точно, — сказал он раздумчиво, — в городе Ульме проживает Траузенбах.
Осел поднял морду.
— Золотых дел мастер! — вскричал шарлатан и снова задумался. Потом весело вскочил, сел на осла и поехал дальше по ульмским улицам.
— Шут, — сказал ему пожилой бюргер, когда он остановился у небольшого домика с твердым намерением найти в нем Траузенбаха, — шут, ты знаешь, что, по закону вольного Ульма, в городе может быть только один шут, а всех прочих повесят на его воротах.
— Я кнехт, — с гордостью сказал Гансвурст, — я не шут. Я кнехт золотых дел мастера Траузенбаха.
— Ты кнехт Траузенбаха? — с изумлением переспросил бюргер. — Я очень хорошо знаю каждого из кнехтов Траузенбаха и могу поклясться, что не встречал тебя среди них.
— Вот ты не встречал, а я встречал, — объявил шарлатан. И он поворотил осла.
— Подожди, — крикнул бюргер, — там ты не найдешь дома Траузенбаха, а что ты чужестранец, я вижу по твоему ослу. Зайди-ка в этот дом, не найдешь ли ты там того, кого ищешь?
Когда же шарлатан въехал в ворота и слез с осла, бюргер позвал дочку и спросил у нее:
— Дочка, видела ли ты когда-нибудь этого человека среди моих кнехтов?
Девушка близко подошла к шарлатану.
— Мейстер, — сказал он, оборотясь к бюргеру, — простите мне, что я, только надеясь стать вашим кнехтом, уже назвал себя этим почтенным именем.
— Хорошо, хорошо, — отвечал мейстер, — заходи, заходи в дом.
Шарлатан вошел в дом.
5
Наутро мейстер обратился к нему с такими словами:
— Ты хочешь быть моим кнехтом, а у кого ты работал до сих пор?
— У Агриппы, — отвечал шарлатан, — у философа Кунца и у Никласгаузенского проповедника.
— Как? — удивился мейстер. — Я не знаю этих людей!
— Это были славные мастера, — промолвил Гансвурст, — они научили меня многому в нашем благородном мастерстве.
— Наше ремесло воистину благородно, — отвечал мейстер, — а наш цех — это самый богатый цех в городе Ульме. А ты мне нравишься, чужестранец, и ты будешь у меня первым кнехтом.
Так Гансвурст стал кнехтом у золотых дел мастера.
Он работал три или четыре дня, а потом явился к мейстеру и сказал:
— Мейстер, я сыт, и мой осел тоже сыт.
— Очень рад за вас обоих, — отвечал мейстер.
— Однако, — продолжал шарлатан, — чтобы стать мастером, нужно работать несколько лет кнехтом.
— Да, восемь лет, — отвечал Траузенбах, — восемь или девять, по соглашению.
— По соглашению, — сказал шарлатан, — или пять лет, или четыре года.
— Точно, — отвечал мейстер, — если одарить своего мейстера, то и меньше восьми лет.
— Или два года, или даже один год, по соглашению, мейстер.
— Точно, — повторил Траузенбах, — все зависит от того, как одарить своего мейстера.
Потом они помолчали немного.
«Кнехту не дают золота для работы, — думал шарлатан, — а если он сделает меня подмастерьем, я утащу золото и накормлю им своего осла».
Он теребил свой клок в раздумье и тяжком молчании.
— Имеешь ты, чем одарить? — спросил Траузенбах.
— Имею, — отвечал Гансвурст, — мы можем заверить обязательство в магистрате.
И они заверили обязательство в магистрате на пятьдесят талеров. Он сделался подмастерьем, а чтобы стать мастером, должен был выполнить образцовую работу.
6
На другой день мейстер передал ему золото в своей мастерской.
— Ты сделаешь кольцо, — сказал он, — кольцо, а на нем герб свободного города Ульма: два орла, а между ними знамя, а на знамени: «Stadt ohne Freiheit, Leib ohne Leben»[8].
— Хорошо, — отвечал шарлатан, — я сделаю это, не будь я странник Гансвурст.
На другой день с утра он отправился к своему ослу.
— Философ Кунц, — сказал он, — я придумал знатный способ вернуть себе власть синей, белой, красной, голубой и зеленой магии. Я размельчил золото в тончайший порошок — и ты съешь его с хлебом, а в помете твоем я найду это золото.
Осел глядел на небо жалобными глазами. А он смешал мякиш хлеба с золотым порошком и заставил своего философа съесть эту смесь. И осел съел.
— Мейстер, — сказал Гансвурст, возвращаясь к Траузенбаху, — к вечеру я отдам вам ваши пятьдесят талеров, и потом я подарю вам еще пятьдесят талеров, и ваших кнехтов я одарю, как граф или как купец, который может купить целый Ульм.
— В добрый час! — ответил мейстер и поглядел на него с уважением.
А Гансвурст затанцевал на месте и снова отправился к своему ослу.
— Ну, философ, ну, дорогой осел, как ты поживаешь, ты перевариваешь его, а? Ты его перевариваешь, любезный друг?
Он прикладывал ухо к животу осла и слушал, как тот переваривал. Но когда он пришел к вечеру, то нашел простой ослиный помет, и в нем не было ни золота, ни драгоценных камней. И тогда, горько плача, он оседлал осла и ночью бежал из города Ульма, оставив там мейстера Траузенбаха, и своих кукол, и все свои разбитые надежды.
Мейстер Траузенбах ругался день и ночь, и куклы лежали спокойно в углу мастерской, а разбитые надежды побежали вслед за своим хозяином.
