Нурджан не торопился с расспросами. Ясно было, что Айгюль водила этого великана с собой не для прогулки.
— С кем ты споришь? — повторила Айгюль, когда они уселись в затишье под асфальтовым котлом, не убранным с дороги после ремонта.
Нурджан улыбнулся.
— Да вот с бурей не поладил…
— Скажите пожалуйста! Значит, и с ветром умеешь разговаривать?
— Убеждать еще не научился, но протест свой заявил: пусть беснуется, я грудью встану против него и выйду победителем. Пусть знает.
— Похвальные намерения.
— Ветер не страшнее газа. Верно я говорю? Подземный газ веками копил силы и приносил страшные беды людям, а теперь служит нам. То же будет и с ветром.
— Молодец! Ты, оказывается, умеешь фантазировать. Ну, а что ты сделаешь с песками?
— Думаю, что их удастся закрепить кустарником. Тогда и барханы превратятся в зеленые холмы. А долго ли еще Аму-Дарье катить свои воды к Аралу? Мы обуздаем ее и повернем вспять. Не подоспеет ли нам на помощь Каракумский канал? Обязательно подоспеет! Не забудем и про искусственные дожди! И тогда мы прикроем густым лесом Балханские горные ворота и будем ездить туда охотиться на фазанов.
Нурджан заметил насмешливую улыбку Човдуровой и спросил:
— Над чем смеешься, Айгюль? Не веришь?
Когда он обижался, то называл начальницу просто по имени. Айгюль снова улыбнулась: совсем как по книге читает мальчик. Но сказала другое:
— Если закроешь источник ветров, откуда возьмешь энергию?
А у Нурджана как раз защекотало в носу от пыли, он чихнул и воскликнул:
— Будь проклят ветер и его источник! Я использую энергию атома. Понятно, товарищ начальник?
В тон ему Човдурова по-военному ответила:
— Понятно, товарищ Атабаев! У вас прекрасные намерения.
Поглядев на своего спутника, Човдурова заметила, что тот совсем растерялся, не успевая следить за шутливым разговором, и обратилась к Нурджану:
— Товарищ оператор, здесь, как говорится, и прогулка и покупка. Поболтали, а теперь потолкуем о новом ученике. У него справка об окончании семи классов сельской школы. Когда познакомишь его с работой, зачислим к тебе в помощники.
Оператор подозрительно посмотрел на Човдурову и спросил.
— А прежнего переведешь на другое место?
— Нет, он ведь на днях уходит в армию.
Недоверчиво глядя на ученика, Нурджан сказал:
— Значит, парень один из тех, кто горит желанием освоить Каракумы, использовать атомную энергию?
Застеснявшись, парень улыбнулся, и его синеватые зубы заблестели, как кукурузные хлопья в котле. Айгюль заметила его смущение и сказала, как бы за него:
— Да, еще и не позабудет поохотиться в лесу у Балханских ворот.
— Ну что ж. Кто не умеет мечтать, тот не сумеет и крылья расправить.
— Бывает, что птица взлетит, а где сесть — не знает!
— Это с глупыми птицами, вроде лысухи, бывает, а беркут никогда не даст вам в руки свое крыло.
— Считаешь себя беркутом?
— До сих пор ворόной не считался, думаю, и дальше не окажусь.
— Ну, тогда научи своего ученика взлетать и садиться, может, приучишь ловить фазанов над балханским лесом.
Нурджан не нашелся что ответить и решил переменить тему.
— Товарищ начальник, ты привела парня, я беру его. Но ты мой характер знаешь: полное подчинение и никаких пререканий.
Човдурова, с трудом сдерживая улыбку, поглядела на оператора. «Ведь ребенком кажется против этого великана, а какая самоуверенность! Впрочем, без веры в себя работать невозможно…» — подумала она и пояснила ученику слова Нурджана.
— Если сказать по-другому, он хочет, чтобы ты считал его учителем.
— А еще лучше — директором.
Заметив, как опешил ученик, Нурджан смягчился.
— Не подумай, я не требую, чтобы мне угождали. Просто хочется, чтоб ты полюбил работу всем сердцем, как свою подругу…
Нурджан осекся и густо покраснел, испугавшись, что Айгюль, может быть, давно догадывается о его чувствах к Ольге и сейчас наверняка съязвит. Но Човдурова задумчиво смотрела вдаль, и даже через очки было заметно, что взгляд ее сделался мечтательным и мягким. Нурджан перешел в наступление.
— Верно ли, что бригада твоего отца кончает скважину?
— Ну, допустим. А что? — насторожилась Айгюль.
— Ничего, — Нурджан невинно потупился. — Я подумал: вот бы куда направить нового ученика. Разведочное бурение — это тебе не промысловая служба. Каждый день события, новости, жизнь… А какие учителя! Твой почтенный отец Таган Човдуров и такой бурильщик, как Тойджан Атаджанов.
Айгюль молчала, плотно сжав губы. Нурджан тихо спросил:
— А это правда, что говорят о Тойджане?
— А что говорят?
— Ничего… Будто бы попросил по окончании скважины отправить его в новый район, к моему отцу… Ты очень огорчишься, если Тойджан окажется вдали от тебя?
Ой, как сверкнули глаза Айгюль! Она готова была накричать на оператора, но вовремя сдержалась. Мальчишка сумел попасть в цель, и это надо было скрыть.
Кивнув головой в сторону ученика, как бы показывая, что не хочет слишком резко говорить при нем, Човдурова шутливо заметила:
— Товарищ оператор, не лучше ли заняться собственными делами, чем вмешиваться в чужие?
— Но ведь мы же нефтяники, — продолжал издеваться Нурджан. — У нас же общие интересы! Дела Тойджана — мои дела, а мои дела — дела моего начальника. Огорчен начальник — огорчусь и я. Хоть и не знаю, чему тут огорчаться, если такой смелый, такой энергичный бурильщик, как Тойджан Атаджанов, просится в новый район, в далекую командировку… Пусть далеко, пусть разлука, но ведь надо уметь становиться выше личного…
— Есть такая пословица: «Коль сладок разговор, силы в нем меньше, чем в соломе». Сейчас рабочее время, бери своего ученика и отправляйся на участок, — сухо сказала Айгюль.
Нурджан хотел было заикнуться, что с Тойджаном она иной раз ведет сладкие разговоры и в рабочее время, но Айгюль не дала ему рта раскрыть.
— Ну, до разнарядки! Всего хорошего!
И удалилась, махнув на прощанье рукой.
Глава пятая
Первый урок Пилмахмуда
К полудню буря почти утихла, пыль стала понемногу оседать, лишь изредка вздыбленный легким порывом ветра песок вскипал, подобно гребню морской волны, и снова опадал. Мутно обозначилось солнце в небе, и немного раздвинулся горизонт.
После обеденного перерыва Нурджан подвел ученика к скважине. Качалка работала бесперебойно. Но ученику пришло в голову, что ей трудно двигаться: так обсыпало ее песком. Заметив озабоченность на туповатом лице ученика, Нурджан спросил:
— Что скажешь?
Ученик ответил не сразу.
— Если поглядеть, как она кланяется, — сказал он, помолчав, — можно подумать, что говорит: «Обернись ко мне! Помоги!» Ей трудно, а мы стоим и смотрим…
Оператор, заметив, что один болт на станке ослабел, выключил ток. И тут произошло удивительное: не ожидая приказания, ученик развязал зеленый платок, которым был подпоясан, и стал обтирать качалку и ее механизмы. Станок заблестел на солнце, отливая синевой. Нурджан закрепил болт и включил ток. Теперь ученику казалось, что качалка работает веселее. Он принялся отгребать ногой наметенную около качалки горку песка. Это понравилось Нурджану. «Неплохо начал стажировку… — подумал он. — Сложное существо человек. Как говорится, не хвали и не брани того, кого видишь впервые. С виду тупица, но без слов понимает, что нужно машине».
— Как тебя зовут? — спросил Нурджан.
— Чекер Туваков, — добродушно отозвался великан.
— Не подходит. Тебя бы надо назвать Пилмахмудом. Что-то в тебе есть слоновье.
— Можно и Пилмахмудом, дядя.
— Дядя? — удивленно переспросил Нурджан и поглядел на Чекера.
Понурые плечи, сонные глаза, неуклюжие движения и особенно огромные, плоские, словно крышки котла, ступни — все говорило о том, что он вырос среди песков и привык ложиться и вставать с овцами. Трудно было заподозрить такого парня в подхалимстве, но Нурджану все-таки показалось подозрительным его льстивое обращение. «Может быть, он прилетел сюда за длинным рублем, думает, что нефтяникам деньги сами текут в руки? Может, и качалку бросился обтирать кушаком, чтобы втереться в доверие, показать себя?..» — подумал оператор и спросил:
— Какого года рождения?
— Тридцать восьмого…
— И я того же года.
— Верю, дядя.
— Какой же я тогда тебе дядя? — грозно повысил голос Нурджан.
Но ученик нисколько не испугался окрика, а может, и не заметил его и с улыбкой ответил:
— Ты велел, чтобы я считал тебя директором, а у нас в колхозе председателя всегда звали дядей.
Этот простодушный ответ сбил с толку Нурджана. Он подумал, что трудновато будет с этим Пилмахмудом, но решил терпеливо нести свой крест: усадил ученика на песок и стал толковать с ним по душам.
