Отдышавшись, я сказал вахтенному матросу, что мне нужно видеть капитана. Матрос ответил, что капитана нет. Он должен прибыть на «Анадыре», и если я пришел с этим пароходом, то, вероятно, видел там Степана Петровича Кирибеева.
Я подтвердил, что действительно прибыл на «Анадыре», но никакого Кирибеева не видел.
— Значит, вы отлеживались в каюте, — сердито сказал матрос. — Не такой Степан Петрович человек, чтобы его не заметить. Идемте!
Матрос подхватил мой чемодан и куда–то меня повел.
Не успели мы сделать и двух шагов, как на палубе появился кок — полный мужчина в белом колпаке и довольно грязном фартуке. Он прижимал левой рукой к рыхлому животу судок, а правой что–то взбивал в нем; пахло ванилью и корицей. Бесцеремонно разглядывая меня, он спросил матроса:
— Жилин! Ну что?
— Что «что»? — с досадой отозвался матрос.
— Ничего «что», — ответил кок, надув щеки. — Я говорю: капитан где? Может быть, я зря ишачу?
— Ишачь, тебе полезно, — сказал Жилин.
Кок подмигнул мне, словно хотел сказать: «Что поделаешь с этим грубияном!» — и бочком просунулся в дверь камбуза.
Матрос откинул носком сапога кусок ветоши с палубы, ворча:
— Зарос наш «Тайфунчик» по уши. Уж Степан Петрович не допустил бы…
Жилин привел меня в крохотную кают–компанию и сказал, что сейчас позовет штурмана Небылицына, который пока исполняет обязанности капитана «Тайфуна».
Несколько минут я провел в одиночестве, разглядывая висевшие на стенах картины; на них были изображены различные моменты охоты на китов. Наконец в кают–компанию вошел высокий худой человек с золотыми нашивками на кителе. Он снял морскую фуражку, оправил гладкие, расчесанные на пробор черные с синеватым отливом волосы, оглядел меня, затем вынул из кармана серебряный портсигар с литой фигурой русалки на крышке, не спеша раскрыл, достал сигаретку, захлопнул, двумя пальцами вытащил из карманчика серебряную зажигалку, закурил и наконец представился:
— Старший помощник капитана Небылицын… По существу капитан, поскольку официально капитана до сих пор нет. Вам не посчастливилось познакомиться на «Анадыре» с товарищем Кирибеевым? — Небылицын, не дожидаясь моего ответа, добавил: — Двое суток болтаемся без толку в ожидании товарища Кирибеева… По его милости три года «Тайфун» вообще без начальства. Шесть капитанов — и все временные. А по сути все три года за всех отдувается ваш покорный слуга… Вы первый раз в море? — спросил он неожиданно.
Я ответил, что не впервые.
— Морской болезни не подвержены?
Я пожал плечами.
— Привыкните, — сказал он, сбрасывая пальцами пепел.
Разговор не вязался; мне хотелось, чтобы кто–нибудь вошел и освободил нас от ложно понимаемой вежливости — поддерживать ненужную болтовню. С берега донесся шум, а вскоре раздался топот ног на сходне, перекинутой с китобойца на пристань, и загремел чей–то густой бас:
— Хорошо, молодцы! Спасибо, что не забыли…
— Кажется, прибыл! — Небылицын вскочил со стула, быстро смял в пепельнице сигарету и вышел на палубу.
Вскоре и я увидел капитана: в кают–компанию, подгибаясь под дверной бимс, вошел… мой сосед по «Анадырю». Да, это был он! Именно с ним я провел семь суток в одной каюте.
— Ну вот я и дома! — сказал он и с этими словами снял новенькую фуражку с большим лаковым козырьком и тяжелой золотой эмблемой и бросил ее на стойку буфета. — Входите, товарищи!
В кают–компанию вошли несколько человек. Капитан Кирибеев по очереди стал здороваться со всеми.
Когда очередь дошла до меня, капитан Кирибеев как ни в чем не бывало посмотрел мне в лицо, назвал себя и, как будто видя меня впервые, протянул руку. Я подал ему свою. Он крепко сжал ее. Наши глаза встретились. Его зрачки чуть–чуть расширились, и, как мне показалось, в них блеснула усмешка. Губы шевельнулись, словно он хотел что–то сказать, но раздумал.
Он заговорил с механиком — рослым, сутулым человеком с покатыми плечами, седой головой и на диво черными, похожими на маслины глазами. Кирибеев подробно расспросил его о машине, затем присел к столу, вытащил из кармана знакомый мне непромокаемый кисет и коротенькую трубочку.
— Так, — сказал он, — прошу быть в полной готовности. — Он посмотрел на часы и объявил: — В полночь выходим в море.
Механик первым взял свою фуражку. За ним последовали остальные. Набивая трубку, капитан Кирибеев спросил, не глядя на меня:
— Значит, Вериго—Катковский не приехал?
Я объяснил, что случилось с профессором.
— Жаль! Очень жаль! — сказал Кирибеев. — Как же он нужен здесь теперь!.. Большое дело мы задумали… Жаль!.. А вы вместо него?.. Кстати, профессор…
— Я не профессор, — сказал я.
— Э, не все ли равно… Будете когда–нибудь.
Я ждал, что он скажет дальше, но капитан словно забыл обо мне.
Я с удивлением смотрел на него. Сейчас передо мной был совсем другой человек: чисто, до глянца выбритый, бодрый, свежий, стройный и красивый настоящей мужской красотой. На его лице не было и следа усталости. Темно–синий форменный костюм с двумя рядами блестящих пуговиц и с золотыми шевронами на рукавах сидел на нем превосходно.
Выколотив трубку, он встал из–за стола и сказал:
— Ваша каюта рядом с гарпунером. Располагайтесь, отдыхайте!
И вышел на палубу.
3Капитан Кирибеев объявил аврал. Он любил не только порядок, но и блеск на корабле, а «Тайфун» за время хозяйничания штурмана Небылицына был сильно запущен.
Всюду — на палубе, у гарпунной пушки, у лебедок под переходным мостиком — действовали китобои. На всех были высокие промысловые сапоги, похожие на ботфорты. Лица у китобоев коричневые, словно выдубленные; весной на Камчатке солнце так светит, что люди быстро загорают, как индейцы.
В аврале участвовали все, Кирибеев вытащил из каюты и старшего механика Порядина, смуглого седого великана, и направил его в машину. Заметив Небылицына, капитан остановил его грозным басом:
— А вы, штурман? Вас аврал не касается?
Я не слышал, что сказал Небылицын капитану, очевидно, не очень приятное, потому что в ответ загремел гневный голос Кирибеева:
— Штурман Небылицын! Когда вы будете капитаном, а я вашим помощником, тогда будете учить меня… Идите! Займитесь навигационными приборами, да не копайтесь!.. После аврала прикажите дать пар в баню — всем на корабле помыться! С восьми часов объявить морские вахты! В полночь сниматься с якоря!..
Только мне не нашлось дела. Я стоял на мостике и наблюдал, как преображается «Тайфун».
Кирибеев переходил от матроса к матросу. У одного брал щетку и показывал, как ловчее действовать ею; другого учил драить медяшку до зеркального блеска; третьему объяснял, как ухаживать за механизмами лебедки; боцману внушал, что новичков надо натаскивать на стоянке — в море будет некогда. Чувствовалось, что он соскучился но корабельному труду, по морской жизни. Фланелевая рубаха на нем была расстегнута, обнажилась широкая грудь, и чайка на груди ожила, волны под ней словно кипели.
Поднявшись на мостик, Кирибеев сказал мне:
— Ну вот. Утром доставим вас на «Аян».
У меня непроизвольно вырвалось:
— А с вами нельзя мне поплавать?
Две недели я стремился попасть на «Аян», ждал встречи с ним за каждой волной; я никогда не видел его, но ясно представлял себе масштабы этого океанского плавучего завода. А вот сейчас мне вдруг захотелось остаться на маленьком «Тайфуне». И Кирибеев, очевидно, это оценил.
— Добрό, — сказал он, помолчав. — Советую отдохнуть. В полночь снимаемся с якоря.
Я поблагодарил его, но остался на мостике, наблюдая, как солнце тяжело и медленно погружалось в море, а в домиках Петропавловска, на склонах Никольской и Петровской сопок, вспыхивали огоньки.
Я еще не мог привыкнуть к разнице во времени. Здесь было восемь часов вечера, а в Москве только час дня. Как же ложиться спать в час дня?.. Ведь в Москве я ложился не раньше чем в час ночи. Нелегко приспособиться к новому образу жизни. Но нужно приспосабливаться: на море — не на суше, да еще на таком далеком море…
Хорошо, что я попал на «Тайфун», профессор похвалил бы меня за такое начало. Однако с чего мне начать свою деятельность на китобойце?
Перед отъездом из Москвы профессор Вериго—Катковский, несмотря на запрещение врачей заниматься делами, целый час наставлял менял. Милый профессор!
Как же ему хотелось, чтобы я был достойным учеником его!
Он напутствовал меня со щедростью заботливой матери, старающейся сунуть в до отказа набитый дорожный мешок лишний кусок пирога. Он приводил в пример научные подвиги Ломоносова, Менделеева, адмирала Макарова… Он исходил, разумеется, из лучших намерений.
Но что он мог сделать в течение одной беседы? Разве мог он наделить меня опытом в том сложном деле, которому я посвятил себя?.. Опыт… На «текущем счету» моей жизни много ошибок и разочарований и еще совсем мало опыта. Я не раз слышал от старших, что опыт — не книжная мудрость, его не вычитаешь из книг, он добывается, как жемчуг, как алмазы, в труде, в поту!
