Все поплыло в глазах Жубура…
Когда он очнулся, хулиганов и след простыл. Не видно было и девушки. Шея все еще больно ныла при каждом движении. Одна штанина была разорвана по шву чуть ли не доверху, а когда Жубур поднял пиджак, оба рукава остались на земле.
«Никогда не связывайся с пьяными…» Не зря старик говорил это. Вот и радуйся теперь… Придется просидеть здесь до самой ночи, в таком виде нельзя показываться на глаза людям… Попробовать разве скрепить чем-нибудь штанину…
Но куда же девалась девушка? И как у нее хватило духу оставить его в таком состоянии?
Это неведение огорчало его гораздо сильнее, чем мысль о разорванном костюме.
3
Ему пришлось просидеть в дюнах до самого вечера; только в сумерки он рискнул показаться на улочках Взморья. Штанину Жубур сколол в двух местах обнаруженными в кошельке булавками, а рукава спрятал в карманы пиджака и перебросил его через плечо. Он все еще злился на себя за неудачную поездку, а больше всего — на девушку.
«Как-никак, а я ее вызволил из опасности, — рассуждал Жубур. — Дело не в благодарности, всякий порядочный человек поступил бы так же. Но она-то, она-то — убежала, оставила в беспомощном состоянии. Ведь могла привести в чувство, пожать руку: „Вы мне так помогли… Меня зовут…“ Ага, вон ты куда метишь, голубчик… — Жубур усмехнулся своим мыслям. — Сразу и ее имя захотелось узнать, а заодно и адрес? Так, так. Значит, в понедельник после работы — прямо к портному, а когда он приведет в благопристойный вид костюм, поспешишь к ней с торжественно скромной физиономией… Ну, а потом разыгралась бы одна из бесчисленных вариаций неизбежного шаблонного романа. Не лучше ли ограничиться сувениром?» — и он покорился на разорванные брюки. Но эти скептические резоны не могли успокоить уязвленное самолюбие Жубура. Единственное приключение в жизни — и такой нелепый конец.
У Жубура была хорошая зрительная память. Увидев один раз человека, он мог узнать его через несколько лет. Он попробовал, черту за чертой, воспроизвести облик девушки. Тревожный взгляд («как будто она испугалась не за себя, а за ребенка, такое было у нее выражение, — подумал Жубур), небольшой решительный ротик, прямой нос, темные сдвинутые брови да еще упавшая на лоб прядка волос. Вот и все. Трудно даже представить, какого она роста, если видел ее только сидящей. Как она крикнула: „Помогите!“ Нет, что ни говори, а хорошо, что все это так получилось. К тому же осенью все равно придется обзаводиться новым костюмом».
Размышляя так, он шагал по одной из узких улочек Взморья, где с трудом могут разъехаться две встречные машины, где даже в солнечные дни стоит полумрак под навесом густой листвы ветвистых старых деревьев. Из садиков доносился шум голосов. На освещенных уже верандах, в беседках дачники пили кофе, играли в пинг-понг или просто болтали. В одном месте пели, в другом патефон играл танго. Пятнистый пойнтер загнал на дерево кошку; кошка злобным, неподвижным взглядом глядела на бесновавшуюся вокруг ствола собаку.
— Эй, Жубур! Это ты?
Жубур остановился и оглянулся на низкую ограду, из-за которой раздался этот громкий оклик. В глубине сада на веранде звенела посуда, громко разговаривали и смеялись. Белая мужская фигура, бесшумно появившаяся из-за кустов сирени, четко обрисовывалась на темном фоне ели.
— Прамниек? — удивленно протянул Жубур.
Они подали друг другу руки поверх ограды.
Эдгар Прамниек, один из самых талантливых художников молодого поколения, был школьным товарищем Жубура. Последний раз они виделись несколько лет тому назад, когда Прамниек окончил Художественную академию, а с тех пор как Жубур обосновался в другом конце города, и вовсе перестали встречаться. Воспоминаний детства было недостаточно, чтобы поддерживать дружбу взрослых людей, а жизненные пути их давно пошли в разные стороны.
— Ну, рассказывай, как живешь, — начал Прамниек. — Все еще учишься или работаешь?
— Да, работаю… в одном посредническом бюро, — неохотно ответил Жубур. — А ты? Наверное, уже успел стать семейным человеком?
— А как же, брат? Недаром старик Саваоф сказал: «Нехорошо быть человеку едину». Э, погоди, погоди… — Прамниек взял обеими руками его голову и повернул правой щекой к свету. — Что это у тебя? Ушибся?
Проведя рукой по щеке, Жубур нащупал корочку запекшейся крови.
— Вот оказия! Давеча я попал в одну историю и даже сам не заметил, что меня разделали до крови…
Жубур достал носовой платок, а Прамниек, удерживая, взял его за руку.
— Погоди, ты где сейчас живешь? Тоже на Взморье?
— Нет, я в городе. Вот на станцию иду.
— Нельзя тебе ехать в таком виде, надо сначала умыться. Ну-ка заходи, Жубур, мы это сейчас устроим. — Прамниек открыл калитку.
— Да у тебя там гости. Еще напугаю их, — медлил Жубур.
— Пустяки. Будешь и ты гостем. Что еще за жеманство…
На скрип калитки с веранды сошла какая-то женщина.
— Эдгар, ты не уходишь?
— Нет, нет, Олюк… Моя жена, — объяснил Прамниек Жубуру. — Не вздумай испугаться, дикарь, девчурка она у меня славная!
— Простите, я и не заметила, что вы здесь вдвоем, — тихо сказала Ольга, увидев Жубура.
— Познакомься, — сказал художник. — Мой школьный товарищ, Жубур. Ну, а это — Олюк, моя домашняя полиция. Диктатор в миниатюре, так сказать. Но я не смею роптать, нет, нет.
Маленькая светловолосая женщина засмеялась.
— Господин Жубур, неужели он всегда был таким болтуном, или это достижение последних лет?
Мягкий, ласковый блеск в глазах Ольги, гордая, озорноватая улыбка Прамниека сильнее всяких слов говорили, что молодожены крепко привязаны друг к другу. Глядя на них, невольно улыбнулся и Жубур.
— А теперь, Олюк, я должен открыть тебе одну тайну, хотя она и бросает тень на моего друга… Но раз он нуждается в помощи, наша святая обязанность… Одним Словом, с ним произошло короткое замыкание, и его нельзя отпустить с расцарапанной физиономией. Ты пока побудь с гостями, а я его умою, причешу и потом представлю обществу.
— Простите, это еще не все, — замялся Жубур. — Едва ли вы решитесь показать меня гостям в таком виде.
Ольга вопросительно посмотрела на него.
— Почему? Там ведь все свои. Просто собрались несколько знакомых отпраздновать день рождения Эдгара.
— Да уж хочешь не хочешь, — решительно сказал Прамниек, — а придется погоревать со мной о минувшей юности.
— Тогда посмотрите, — Жубур развернул перед ними свой пиджак и показал на разорванную штанину, которую до сих пор старался спрятать от Ольги. — Это тоже результат «короткого замыкания».
Ольга тихо ахнула. Прамниек даже присвистнул.
— Ого, дело-то, видать, было довольно серьезное.
— Весьма серьезное, — подтвердил Жубур.
— Будь это годиков двадцать тому назад, мать бы тебя хорошенько выпорола, а теперь делать нечего. Олюк, надеюсь, у тебя найдется иголка с ниткой? Тогда берись за дело и не выпускай его до тех пор, пока он не примет респектабельного вида. А я иду к гостям, не то еще подумают, что мы от них сбежали.
В кухне Жубур первым делом обмыл холодной водой шею и окровавленную щеку. Ему редко случалось бывать в женском обществе, и, оставшись вдвоем с Ольгой, он начал лихорадочно придумывать, о чем бы заговорить с ней. Но, взглянув на ее миловидное личико, в то время как она с ребячески сосредоточенным видом, наморщив светлый лобик, раскладывала на коленях его пиджак, он вдруг почувствовал, что она в самом деле славная девчурка.
Усевшись на кухонный стол и поставив на табурет ногу в разорванной штанине, Жубур стал рассказывать ей о происшествии на дюнах, а Ольга, проворно работая иглой, время от времени вскидывала на него глаза. Через каких-нибудь полчаса она пришила и рукава, заставила Жубура надеть пиджак и несколько раз даже повертела перед собой.
— Кажется, все в порядке, — с довольным видом сказала она, — только старайтесь избегать резких движений, — и повела его на веранду к гостям.
Заставленный бутылками и посудой стол, вокруг которого сидели гости, был ярко освещен.
Жубур никого здесь не знал, и только одно лицо показалось ему знакомым, хотя он в первый момент не мог припомнить, где его видел. Молодая женщина — худенькая, русоволосая, с большими сумрачными глазами… Впрочем, все выяснилось, когда Ольга подвела его к ней. Это была известная драматическая артистка Мара Вилде. Ну, конечно же, он не раз видел ее на сцене. Здесь же был и ее муж Феликс Вилде — юрисконсульт какого-то пароходства.
Затем Жубура представили другой супружеской паре — таможенному эксперту Освальду Ланке и его жене Эдит — крупной, красивой блондинке с медлительными, почти ленивыми движениями. Жубур немного удивился, когда Ольга сказала, что Эдит ее школьная подруга. «Вот уж не похоже», — подумал он и подошел к соседу Эдит — низенькому господину с румяными щечками, блистающему толстой золотой цепочкой, золотыми зубами и перстнями. Господин Зандарт, несмотря на несколько комическую фамилию[4], оказался личностью довольно примечательной: он был владельцем излюбленного артистическими кругами кафе и беговых конюшен. Сейчас все его внимание было поглощено соседкой: размахивая короткопалыми ручками, он что-то рассказывал, не сводя с нее влажных глаз.
