— Интересно знать, — с мечтательным видом заговорил однажды с Жубуром Бунте, когда они сидели вдвоем в конторе, — как будет Атауга выплачивать приданое дочери: деньгами или выделит ей часть дома? Как ты думаешь?
— Никогда об этом не думал, — засмеялся Жубур. — Да ты лучше справься у самого Атауги или у нотариуса, если он уже составил завещание.
— Мне кажется, что делить дом нет никакого расчета… С другой стороны, наличными у него вряд ли столько найдется.
— Да нам-то с тобой что?
— Не знаю, как тебе, а мне надо знать… — и Бунте углубился в какие-то сложные вычисления.
Дело в том, что с некоторых пор в контору все чаще и чаще стала заглядывать под разными предлогами дочь Атауги, веснушчатая, рыженькая Фания.
В семье давно было признано, что природа не наделила ее красотой, что даже при самом снисходительном отношении речь может идти лишь о терпимой наружности. Вероятно, по этой причине комильтоны[6] ее брата — сыновья таких же состоятельных родителей — редко заглядывали в дом Атауги. Всякий раз, когда Фания просовывала в дверь конторы свой веснушчатый носик, Бунте выпячивал грудь и даже в голосе у него появлялись басовые ноты. После одного такого посещения он стал размышлять вслух:
— Старой девой она не захочет остаться. Да и с какой стати, с ее приданым? Если, скажем, сотенка тысяч обеспечена, можно и без красоты обойтись, ладно и так. А?
Глядя на него, Жубур только удивлялся решительности, с какой этот человечек подступал к намеченной цели. Теперь он будет терпеливо, шаг за шагом, подходить к ней, как охотник, подкрадывающийся к пугливому зверю, не задумываясь над тем, что все его оружие состоит из брюк гольф и камышовой тросточки. Впрочем, решив приобрести некоторый навык в светских разговорах, Бунте даже прочел несколько романов. Один из них — «Граф Монте-Кристо» — произвел на него такое сильное впечатление, что при встрече с Жубуром Бунте, захлебываясь, начал рассказывать ему содержание книги.
— Я бы не отказался от таких приключений! — возбужденно говорил он. — Кто такой был этот Дантес? Ничего особенного, парень вроде нас с тобой. А вот стал же графом, да еще каким богачом.
— Ну, хорошо, а если бы ты разбогател, то, наверно, женился бы на дочери Атауги? — пошутил Жубур.
— С какой радости? Я бы прямо махнул в Голливуд, выбрал там самую шикарную кинозвезду — Лоретту Юнг или Полу Негри — и женился на ней. Пожил бы с ней, пока не надоело, а потом женился бы на другой. С деньгами и не такое можно делать. Тут мы кое-что понимаем.
Но эти дерзкие мечты не отвлекали его от ближайшей цели. Он прямо краснел от счастья каждый раз, когда Фания бросала ему несколько приветливых слов. Вскоре между ними произошел разговор, который Бунте уже с полной уверенностью зачислил в свой актив.
Яункундзе[7] Фания, — галантно начал Бунте, запасшийся достаточным материалом для светских разговоров, — яункундзе Фания, сегодня ночью я видел вас во сне. Можете себе представить, будто бы мы путешествуем на пятимачтовом паруснике по Патагонскому морю. И будто бы на вас синее бархатное платье… Между прочим, оно вам очень идет.
— А вы не страдали морской болезнью? — с иронизировала Фания, весьма, впрочем, довольная оборотом, какой приняла беседа.
— Что вы! Море было гладкое, вроде Киш-озера в тихие дни. Вы послушайте, что было дальше. Вдруг вы падаете за борт, я — за вами и тут же спасаю вас.
— А как же мое бархатное платье? Оно, наверное, превратилось в тряпку?
— Э, нет, за борт вы свалились в купальном костюме. Есть у вас такой зеленый, с вырезом на спине, а на груди — красные полосочки.
— Господи, откуда вы знаете?
— Знаю вот. Прошлым воскресеньем видел в Дзинтари.
— Странно, что я вас там не заметила.
— Да я был далеко — на дюнах.
— И разглядели оттуда красные полосочки? Они ведь такие узенькие, — безжалостно удивлялась Фания, хотя разговор этот ей нравился все больше и больше.
— У меня был с собой би… Да я и так хорошо вижу, я дальнозоркий. А ведь интересный сон, как вы находите?
— Пожалуй.
— Если бы я был богачом, я бы путешествовал со своей женой по всем морям. Но только чтобы моя жена обязательно походила на вас.
— Это почему же? — Фания вздернула голову.
— Потому что это моя мечта. Да, — твердо продолжал Бунте. — И потом вы такая красавица!
Давно испытанный метод лести и на этот раз оправдал себя. Фания порозовела — и ничего не сказала. Мелкий агент посреднического бюро по крохам копил испытанные приемы и рецепты житейской мудрости и один за другим пускал их в ход. Почему же не повезет ему там, где повезло другим? И он карабкался, локтями пробивая себе путь к заветной цели — к благополучию.
Так текла жизнь в посредническом бюро Атауги. Такими мечтами жил Бунте и ему подобные. Карл Жубур отвергал их мечты. Но и своего пути он еще не нашел.
5
Несколько раз собирался Жубур зайти к Силениеку. Сам не зная почему, он ждал многого от этой встречи и в то же время боялся разочароваться. Наконец, рассердившись на самого себя, он пошел прямо из конторы. Силениек жил на шоссе Свободы, возле моста через Юглу. Квартира его состояла из двух комнатенок, выходивших окнами на улицу, и кухоньки, из окна которой виднелся тесный унылый двор с собачьей конурой и капустными грядками; горизонт замыкала опушка Бикерниекского леса. Обстановка была самая скромная: рабочий столик у окна, готовая вот-вот обрушиться под тяжестью книг этажерка, в углу за печкой —: подобие дивана, сделанного из матраца и низких деревянных козел, да два венских стула. В первой комнате стоял старый платяной шкаф, посредине — круглый стол и четыре камышовых стула, на полу — кадка с разросшимся олеандром, почти заслоняющим своей листвой окно.
— Вот и отлично, — сказал Силениек. — А я как раз свободен до завтрашнего утра. Легко разыскали или дворник помог?
— Я всегда стараюсь обходиться без проводников. — ответил Жубур. — И потом вы в прошлый раз подробно объяснили, как найти вас.
Силениек одобрительно кивнул ему.
Это верно, надо как можно реже справляться у посторонних. — Подойдя к окну, он задернул белую занавеску и, будто в извинение, объяснил: — Так будет удобнее, не люблю, когда заглядывают прохожие с улицы. Присаживайтесь на диван. — Сам он сел на стул у окна.
Жубур видел Силениека второй только раз, причем у Прамниека они обменялись двумя-тремя незначительными фразами, и все-таки ему казалось, что он давным-давно знает этого высокого плечистого, голубоглазого человека, что он много раз слушал его неторопливую речь, сидя на этом диване.
— Курите? — Силениек протянул Жубуру портсигар, но тот отказался. Тогда Силениек закурил сам. — Хорошего мало, конечно, а бросить трудновато. Приучился на военной службе, с тех пор не могу отвыкнуть.
— Где вы работаете? — спросил Жубур.
Вопрос был самый естественный и обычный, но, задав его, он почувствовал неловкость, словно проявил излишнюю торопливость. Это чувство, впрочем, мгновенно исчезло, когда он увидел спокойную улыбку Силениека. Затянувшись папиросой, он внимательно смотрел на Жубура.
— Сейчас я готовлюсь экстерном к экзаменам. Я учусь. Несколько дней в неделю работаю в авторемонтной мастерской. Летом обычно уезжаю в Видземе, помочь отцу на полевых работах, он у меня крестьянствует. В общем без дела сидеть не приходится.
«А я?» — подумал Жубур. Да, с тех пор как он бросил университет, он часто не знал, куда девать себя, особенно по вечерам. Случайная книга, радиоприемник, одинокие прогулки не могли заполнить его жизнь, удовлетворить жажду настоящего дела.
— На какой факультет думаете? — спросил он, перебирая лежащие на столе учебники физики и математики. — Не на математический?
— Пока еще не решил окончательно, но во всяком случае не на математический. — Силениек помолчал немного и добавил: — Меня больше привлекают общественные науки. Я ведь не мечтаю о карьере кабинетного ученого, я человек практики, дела. А как можно действовать, не зная законов развития общества, не зная, например, политической экономии, не изучив «Капитала»? — И внезапно, без всякого перехода, спросил: — А вы довольны своей работой, удовлетворяет она вас?
— Кого может удовлетворять такая работа? — тихо ответил Жубур.
— Ну, а знаете вы, какой работы вам хочется? Что вам по душе?
— Прежде всего я хочу, чтобы в моей работе был какой-то смысл, — горячо заговорил Жубур, словно в душе у него прорвало плотину, долгое-долгое время сдерживавшую накопившиеся чувства. — Ведь есть же у меня силы, есть знания… хотя и не очень большие, может быть… Главное, есть желание приносить пользу обществу. А тебе на каждом шагу дают понять, что ты пятое колесо в телеге. Ну что, кажется, соблазнительного в моей теперешней работе? И все-таки я каждую минуту могу вылететь из этой конторы, и найдется пропасть желающих занять мое место. Подлая, не достойная человека жизнь! У меня такое чувство, — да и у одного ли у меня? — что пространство, которое я занимаю на земле, на самом деле не мое, что при первом неосторожном шаге меня лишат его. Хотя бы один раз я мог убедиться, что я необходимая частица общества, что оно нуждается во мне. Наоборот. Все время приходится уподоблять себя пробке, которая стремится погрузиться в воду, а ее с непреодолимой силой выталкивает вверх. Вот так и приходишь к сознанию, что ты лишний. Да и ничего удивительного нет, раз в подобном положении оказываются тысячи, миллионы людей — и не только у нас, не в одной Латвии, айв таких странах, как Америка, Англия…
