живет станичный священник отец Афанасий. При доме—сад. Он обнесен высоким деревянным забором, густо утыканным длинными острыми гвоздями.
От церкви во все стороны расходились улицы. Летом они клубились легкой и теплой пылью, а осенью блестели черными густыми лужами. И чем ближе к окраине, тем все уменьшались и все более кособокими становились хаты, тем ниже «хилились» к земле ветхие, расшатанные плетни.
В конце одной из улиц беспрерывно стучала и пыхтела паровая мельница мишкиного отца Ивана Макаровича Садыло.
За мельницей начинался овраг, где станичники брали глину. За оврагом синели сады, а дальше—снова степь и хутора. Летом в овраге хорошо было играть, прятаться, или под вечер, когда спадет жара, сидеть и рассказывать всякие истории.
Когда-то Нюра в первые же весенние дни приходила сюда с подругами, но теперь она была увлечена другим. Не успело снова наступить воскресенье, как она опять побежала к Леле.
— Умница, умница, — похвалила ее атаманша,—а наша лежебока еще и лба не перекрестила. Садись, посиди, она сейчас выйдет.
— Ничего, я и так...
Стараясь скрыть смущение, Нюра перекинула через плечо косу и стала поправлять розовый бантик.
— Совсем полиняла твоя ленточка, — заметила ей атаманша.—У тебя что—другой нет разве?
— Есть,—солгала Нюра.
— Какая?
— Не помню... Разные есть...
— Разные есть, а такую дрянь нацелила.
Вошла Леля. Зевнула.
— Мама, чай не остыл?
— Садись. И ты. Нюра, садись,—указала на стул атаманша,—а после чаю идите в сад. Нечего вам по улицам бродить, не такое теперь время. На каждом перекрестке митинг...
— Мы с Нюркой тоже в большевички запишемся,—засмеялась Леля.
— Ты и так уже похожа на большевичку,—атаманша сердито посмотрела на нее,—Почему в церковь не пошла?
— Я и в школу не буду ходить. Честное слово, не буду.
— Это еще что за глупости?
—• Да что за интерес? Придешь, а класс почти пустой. Как начали сеять, так все девочки в степь уехали, и осталось нас человек девять.
— Надо же сеять,—сказала атаманша.—Каждый год так бывает. Не всякий может нанять себе батраков. Надо помогать родителям. А ты, Нюра, как?
— Мы не сеем...
— Как не сеете? Что же вы землю в аренду сдали?
— Нет... Как батю на войну справляли... у него строевого коня не было... Был, да неважный... Так ему коня дали,—вздохнула Нюра,—а землю за это взяли. Есть немного земли у нас возле хаты, там мама огород развела. Улейка у нас есть. Мама сама, без меня, справляется.
Желая хоть чем-нибудь похвастаться, она сказала громко:
— А мед у нас, Лелька! Ох, и вкусный! Приезжай к нам на хутор.
Леля незаметно переглянулась с матерью, не утерпела:
— Что у вас за хутор. Вот у нас—над самой Кубанью! А рыбы в Кубани, Нюрка! Виноградники у нас, сад фруктовый. А за хутором степь—конца не видно. Ты на коне в степи обгонишь меня?
— А то нет? Я хлопцев обгоняла, а ты что?
— Конечно, с Нюрой не тягайся,—заметила атаманша.—Ей скакать верхом — дело привычное, а тебе это не к лицу.
— Почему?
— Сама должна понимать... Что ты—простая казачка?
В дверях показался Мишка.
— Здрасьте!—он щелкнул каблуками.—Папа не у вас?—Он прекрасно знал, что отца здесь нет, но задал этот вопрос для 12
того, чтобы атаманша не подумала, что он пришел к Леле. Постоял у порога, кашлянул и не знал, что еще сказать. Сердито покосился на Нюру, потоптался на месте и процедил: — Прощайте...
— Садись,—пригласила его атаманша.—Ну, как у вас?
— Мама здорова. Спасибо.
— Я не про то. Я спрашиваю, как у вас в гимназии.
— В гимназии?—спохватился Мишка, — в гимназии ничего. Только Анатолий Николаевич придирается, за неправильные гла. голы гоняет. А потом у нас теперь среди старшеклассников целая война! Одни за то, чтобы латинского совсем не было, а другие за то, чтобы с седьмого класса курить открыто и оружие носить. А потом есть и такие, что за большевиков. Но то,—Мишка презрительно махнул рукой,—то не из казаков. Хотя вот в седьмом есть Решетило—сам казак, а тоже красный. Вчера на перемене его бить хотели.
— А разве директор про таких ничего не знает?—удивилась атаманша. — За это ведь, пожалуй, и исключить могут. Семиклассник, слава богу, уже не дитя.
— А как это он за большевиков?—спросила Леля.—Что же он делает что-нибудь, или как? Я не понимаю.
— Не знаю. Это же не в нашем классе. Делать он, кажется, ничего не делает, а говорит всякое. Говорит, что казаки и нека-заки—одно и то же.
— Вот уж неправда!—невольно вырвалось у Нюры.—Кто же этому поверит?
— Мама, а почему у нас на Кубани живут неказаки? Что им в России мало места?—спросила Леля.
— А кто же будет тебе ботинки чинить? Белье стирать? Церковь белить? Кто будет работать в кузницах? Да мало ли всякой черной работы. Не будут же казаки этим заниматься. Наконец, нам нужны рабочие—сено косить, хлеб убирать... Вот к вам, кажется, девчата пришли. Слышите?
Вбежали Рая и Симочка.
— А мы тебя, Леля, в церкви искали-искали. Там на улице и на площади народу собралось!
— И бондари на площади спорят,—Симочка тряхнула рыжими кудрями и, сощурив глаза, уставилась на атаманшу.
— Кто?—не поняла та.
— Бондари, штукатуры и всякие...
«Принесло меня сюда!—думал хмуро Мишка.—Кабы Лелька одна была, а то их тут целый класс...»
— Ну, я домой,—он поднялся.
— Почему?—остановила его атаманша.—Оставайся с барышнями. Приучайся быть кавалером.
Девочки фыркнули. Мишка покраснел.
— Да я уроки учить надо.
—• Не уходи,—Леля преградила ему дорогу, — мы еще за Гришей пошлем. Будет весело.
— Ну, ладно... Только пусть Гришка приходит обязательно, а то я все равно не останусь.
Леля сходила в кухню, приказала служанке Фросе бежать за Гришей и только хотела вернуться в комнаты, как скрипнула дверь и со двора вошла нюрина мать—Карповна.
— Здравствуйте, барышня. Мамочка дома?
— Дома... И Нюра у нас.
—• Вот спасибо. А я с хутора. Свежих яичек привезла. Может, возьмете? Хо-о-рошие яички. И недорого.
— Не знаю,—замялась Леля.—Я маму спрошу. Садитесь.
— Неважно... Не беспокойтесь.
Она присела на край скамьи, поставила возле себя кошол-ку, поправила на плечах старую, уже выгоревшую на солнце шаль и тыльной стороной руки обтерла лоб.
— Заморилась я... Тепло уже.
— Карповна, войдите, — позвала атаманша.
Нюрина мать вошла и поклонилась.
— Добрый день.
— Погодите,
