эгоистической улыбки парня. Признаться, в эту минуту даже был склонен его ненавидеть.
Но почему же молчит старик? Неужели он не будет спорить? Неужели ему все равно? Теперь на солнце он кажется таким щупленьким, маленьким. Даже глаза…
И я сразу понял, что не будет.
— Второй этаж. Ванна, — продолжал работник жилищного отдела. — Согласитесь, надо полагать, молодой человек?
Парень медлил, очевидно, только теперь понял, что обращаются к нему.
Шагнув к столу, он взял ордер. Лицо его поражало своей невозмутимостью и теперь. Он посмотрел на бумажку, на старика и, подойдя к нему вплотную, сказал:
— Возьмите!
Белая бумажка лежала на колене старика, бесприютная, чужая.
— Да ты что? — как бы очнулся старик. — Ведь это вам… тебе, сынок, выделили…
— Держи, держи, дед. Мы с Машей подождем. А что там комиссия еще решила, это неважно.
Он подождал, пока старику оформили ордер, и, обняв его за плечи, исчез с ним за дверью. Когда я посмотрел в окно, старика уже не было видно. Вдали между спинами приметно колыхалась рыжая бобриковая москвичка. Парень шагал широко, покачивая крутыми плечами, засунув руки в боковые карманы.
Подручному сталевару мартеновской печи Алексею Огурцову в канун Нового года не спалось.
Он лежал в разобранной постели и решал мучительный для себя вопрос: пойти на встречу Нового года или не пойти. С одной стороны, все было за то, чтобы идти: завтра выходной день — раз; в школе рабочей молодежи занятий нет — два; пригласительный билет на вечер есть — три. С другой стороны, Алексей чувствовал какую-то неловкость перед Настей. С этой девушкой он дружил и пойти без нее на новогодний вечер, значит, обидеть ее.
Он сетовал на Настю, что так некстати уехала в отпуск, на себя, что не дал согласия, когда его просил напарник выйти в ночь на работу, но от этого ему не становилось легче.
Алексею хотелось отвлечься от назойливых мыслей, он взял задачник, отыскал задачу о бассейнах. «Через одну трубу втекает в бассейн, через другую вытекает», — громко повторял он условие задачи. Делал в уме математические расчеты: делил, множил, складывал, но нить его рассуждений все время путалась, уводила в сторону, и бассейн наполнялся подозрительно медленно.
«Нет, уж лучше я о чем-нибудь по существу», — решил он и, отложив задачник, стал припоминать в строгой последовательности все встречи с Настей.
Настя работала в том же цехе, что и Алексей, машинистом крана. Долгое время он оставался равнодушным к девушке, не замечал ее. Была она мала росточком, заметно курноса, а к весне обязательно появлялись на ее белом округлом личике веснушки, которые очень и очень условно относил Алексей к достоинствам женской красоты.
Алексей исправно помогал ей цеплять мульды, вливать горячий чугун в печи, в меру покрикивал, если Настя что делала не так, и этим отношения их ограничивались.
Однажды на печи во второй порог пошел металл, это грозило большой аварией. Алексей с подручными попробовали забить порог кирпичами, забросать его магнезитом, но металл просочился на рабочую площадку, жег руки, лицо. Тогда Настя с открытым бункером поехала к аварийному порогу.
Алексей видел, как у ней задымились варежки, как посыпались со звоном вниз треснувшие от жары стекла в кабине. Видел, как она заслонилась рукой от огня и все же упрямо вела и вела бункер к пылающему порогу. И, наконец, его довела и засыпала злосчастный порог. Было здорово.
Нельзя сказать, что с этого момента он полюбил Настю. Нет. Но теперь он стал меньше покрикивать, если девушка ошибалась, к своему удивлению, все больше и больше находя достоинств там, где прежде видел лишь одни недостатки в заурядной Настиной личности.
Иногда он ловил себя на мысли, что хочет познакомиться с ней поближе, а подумав, решил, что сделает это, если представится на то случай.
Наступила осень. Она нагрянула неожиданно и была далеко не «золотой», как пишут о ней поэты. С утра до самого вечера, а то и напролет всю ночь лили дожди; ветер нагонял невесть откуда тучи, и казалось, небо никогда не прояснится. Если же падали заморозки, шел снег мокрый, противный, он оседал на деревья, еще не успевшие освободиться от листьев, на цветы в клумбах, крыши домов, палисадники, — надо было в колхозах «спасать» картошку. И Алексей и Настя вместе со своей бригадой поехали в колхоз.
На картофелекопалку рассчитывать было нечего: ее зубья не осиливали задубевшую землю. Колхозные бригадиры выдали ребятам по лопате и сказали копать вручную, а девушкам предложили стать в борозде и собирать картошку. Находить занесенные снегом кусты было трудно; копали наугад, но сама картошка была отменно хороша: крупная, ровная, одна в одну, что ни куст, то ведро.
Настя работала не спеша, с толком копалась в каждой лунке; доставая из земли картошку, отряхивала ее от грязи и бросала в ящик. Иногда она подзывала Алексея и просила подкопать пропущенный им случайно куст. Пока тот копал, приговаривала:
— Один пропустишь — полведра, два — ведро, а ребят вон сколько. Прикинь сколько убытку.
И Алексей соглашался, удивляясь ее расчетливости. «Добрая хозяйка будет», — думал он. Потом заметил, что Настя все чаще отворачивается от него и, снимая варежки, подолгу дует на руки. «Замерзает девчонка, земля-то вон какая холодная да мокрая, а у ней варежки, видать, промокли». Он глянул на свои, блестевшие новенькой кирзой. «И я тоже хорош гусь», — с укоризной покачал головой.
— Настя, а Настя, возьми вот мои, — крикнул Алексей.
— Ничего, Леша, спасибо.
— Чего там. Бери, пока даю. Благодарить потом будешь. Мне они ни к чему, черенок сухой.
— Ну давай, только ты не беспокойся, я тебе их выстираю и завтра же принесу.
— Бери, бери. Только обе на правую руку, спутал я их с чьими-то.
Вскоре объявили перерыв на обед. Закусывали вместе, устроившись за копешкой пахучего сена, кое-как прикрывшей их от проклятого сиверко.
Алексей вынул из сумки бутылку молока и отлил Насте в кружку.
— Ну-ка, держи…
А вечером они вместе шли в деревню к автобусам. У Алексея щемило от холода руки, и он держал их в карманах фуфайки.
— Замерз ты, Леша, видать, не хуже моего. На вот тебе мои выходные…
Она насильно вытащила его руки из карманов и сама натянула нарядные зеленые варежки.
— Только спрячь их в карманы, чтоб люди не смеялись, — и сама первая засмеялась.
Теплая волна признательности захлестнула Алексея, и он попробовал обнять Настю. Девушка, увернувшись, побежала от него к показавшимся вдали автобусам.
Уже в городе, провожая
