Однажды она сказала Борису:
— Вы здоровый, крепкий, молодой мужчина, а я все-таки женщина, и уж если я стала летчиком, то вам, как говорится, и бог велел. Я уверена, что вы будете летать хорошо.
Эти слова вселили в него уверенность и одновременно задели самолюбие. Теперь Борис не только учил заданное в отведенные для подготовки часы, но и свое личное время посвящал работе над нужными книгами, тренировке в кабине. Оставшись наедине, он иногда вздыхал и предавался грустным размышлениям: «Все уже летают самостоятельно. Санька прямо с гауптвахты пошел на поверку, а я? Надо было спортом больше заниматься, а не по курортам ездить». И вновь открывал «Курс летной подготовки» и в сотый раз изучал «Что такое «козел» и как с ним бороться».
Еще несколько летных дней, и Нина представила Бориса на поверку. Судьба его, как летчика, решилась, конечно, раньше. За эти дни к нему пришло умение летать, умение чувствовать самолет. Это приходит так же, как к начинающему гимнасту после долгой тренировки «вдруг» приходит умение сделать на перекладине подъем разгибом, как к велосипедисту или конькобежцу приходит чувство равновесия. Только летное дело требует гораздо более высоких волевых качеств, чем что-либо другое.
В последних полетах с Ниной Борис видел, что ее руки лежат на бортах кабины. «Значит, самолетом управляю я? Я, я!» И до конца полета он ощущал, что управление находится в его руках.
Теперь он должен лететь с лейтенантом Журавлевым.
Командир, как всегда, подошел с улыбкой. Еще бы ему не улыбаться! Впервые в истории школы курсанты, минуя обучение на простейших самолетах У-2, обучались летному делу на строгих в управлении монопланах, и обучались успешно. Еще не было ни одной поломки и вообще ни одного авиационного ЧП (чрезвычайного происшествия).
Журавлев проверял Бориса без отклонений от правил, не так, как Высокова. В Высокове он был уверен еще до полета с ним, а Капустина надо было проверить тщательно. К тому же резкие отклонения от привычного полета могли отрицательно повлиять на него.
Полет прошел благополучно, и Журавлев остался доволен.
— Ну как? Полетишь один? — спросил командир, когда они вылезали из кабин.
— Полечу!
По-другому Борис и не мог ответить. Когда еще он и вовсе не был готов к самостоятельному полету, у него вертелась в голове мысль: взять да и полететь самому, лишь бы удобный случай представился. А уж на вопрос «полетишь?» он и тогда ответил бы положительно и, не задумываясь, полетел бы. Что бы из этого вышло, он тогда не думал, и только сейчас понял: непременно бы разбился.
— Да, сейчас ты вполне готов к самостоятельным полетам, — уже серьезно сказал Журавлев, помедлил и добавил официальным тоном: — Разрешаю самостоятельный вылет. Делать все, как делал со мной и с инструктором. Несите «Ивана Ивановича»!
Валентин и Сережка с готовностью подхватили тяжелый мешок с землей, с нарисованными черной краской глазами и усами. Художник Женя даже здесь проявил свой талант и придал «Ивану Ивановичу» выражение радости, которую тот разделял с летящим самостоятельно курсантом. «Ивана Ивановича» посадили на инструкторское сиденье — самолет легкий, и если одну кабину оставить пустой, изменится центровка, и это может отразиться на технике пилотирования начинающего летчика.
Словно боясь, что командир передумает, Борис быстро впрыгнул в кабину, привязался и был готов. Нина сама сопроводила самолет до линии предварительного старта. Здесь она еще раз хотела подойти к Борису, но едва успела снять руку с плоскости, как тот, приняв это за разрешение на взлет, дал газ и, сорвавшись с предварительного старта, метеором пронесся мимо остолбеневшего от неожиданности стартера. Несколько мгновений — и он в воздухе. Один! Дал ручку влево, и самолет качнуло влево, дал вправо, и самолет вправо. Чудесно! Из передней кабины торчит лишь самая макушка «Ивана Ивановича», переговорный аппарат висит в бездействии, и из него не сыплются, как из рога изобилия, инструкторские нравоучения. А каким красивым ковром раскинулась внизу земля, какое чистое лазурное небо! Борис улыбался так же широко, как и «Иван Иванович». Посмотрела бы на него в этот момент Сережкина бабушка, и она сказала бы, что была права, когда писала внуку:
«Все, внучек, хорошо, но уж больно ты несерьезным делом занялся. Все степенные люди по земле ходят, а ты носишься по воздуху. В старину, дорогой, этим одни ведьмы занимались…»
На первый взгляд и в самом деле серьезного мало: взрослый человек везет на самолете мешок с землей, на котором нарисована смеющаяся рожа, и сам улыбается так широко, как никогда не улыбался. Лишь зайдя на посадку, Борис усилием воли согнал эту глупую улыбку.
За его полетом следили все. Журавлев, по мере приближения самолета к земле, приседал и приговаривал: «Так, вот так, так, так… Молодец!» А когда самолет зарулил на заправочную, Журавлев, забыв обо всем, затанцевал с флажками, повторяя нараспев:
— Прилетел, прилетел, наш Капустин прилетел!
Товарищи бросились поздравлять Бориса. Нина отошла в сторону. Она почему-то улыбалась сквозь слезы. Из всех курсантов Капустин сейчас был самым дорогим для нее. Ведь она вложила в его обучение столько тяжелого труда! Научить человека летать вообще не просто, а научить летать того, кто потерял веру в свои способности, в сто раз труднее. Это понимали все, и потому все так шумно радовались успеху. Журавлев, приняв от Бориса доклад о выполнении самостоятельного полета, пожал ему руку и пожелал всю жизнь летать с таким же вниманием, как он летал только что.
Летный день кончился.
После того как зарулили на место стоянки последние самолеты и курсанты во главе с механиками принялись за их подготовку к следующему летному дню, Журавлев нашел Нину и сказал ей:
— Тебя, Соколова, поздравляю отдельно. Как ни жаль мне было этого курсанта, но я боялся, что придется его отчислить. За такой короткий срок ты сумела поставить его на ноги. Молодец!
— Благодарю вас, товарищ лейтенант, за хорошее слово, но хочу заметить, что я сделала не так уж много. Больше всего значит здоровое влияние всей нашей боевой дружной семьи и, наконец, большая направляющая сила нашей партийной организации. Для многих это, может быть, и незаметно, но я знаю точно, что в судьбе Капустина комиссар принял самое деятельное участие.
От стоянки и до городка они шли молча, думая о том, что недаром комиссара Дятлова называют душой коллектива. Если к строевому командиру подчиненный подходит в большинстве случаев с чисто служебными вопросами — докладывает или получает приказания по строго установленной форме, то Дятлов не имел определенных приемных часов, всегда был готов выслушать любого и разделить с ним его радость или горе, помочь добрым словом или советом. Многие поражались его способности запоминать то огромное количество людей, с которыми ему приходилось работать, и не только запоминать их внешность, звание, фамилию, но вникать в их духовную жизнь.
У входа в столовую Журавлев и Нина встретили бригадного комиссара. После ответа на их приветствия его первым вопросом был:
— Как Капустин?
— Вылетал самостоятельно с оценкой «отлично», товарищ бригадный комиссар, — ответил Журавлев.
— Что ж, поздравляю вас, воздушные учителя! Это был трудный ученик.
— А ведь и вы… — начала было Нина, но Дятлов, выставив вперед руку, не дал ей договорить.
— У Капустина, — сказал он, — хорошие задатки превалировали над отрицательными; в этом заслуга товарищей, окружавших его до войны. Курсантская семья помогла положительным сторонам развиться еще больше. Считать заслугой то, что политработники способствовали всему этому, нельзя — это их святая обязанность, иначе они были бы не нужны.
Дятлов скромничал. Обязанности обязанностями, а честное и умелое их исполнение — заслуга важная.
В столовую Борис вошел последним, и сразу же услыхал голос Сергея:
— Боря, к нам! Для тебя место оставили.
Борис пробрался к столу, где его ждали. Студент тотчас подозвал официантку и заказал:
— Тосенька, на Бориса четыре порции; человек совершил самостоятельный вылет и ужасно проголодался!
— А он не лопнет? — серьезно спросила Тося.
— Тосенька, не волнуйся! — успокоил ее Борис. — И не забывай, что у нас существует взаимная выручка.
За ужином все еще раз поздравили Бориса. С этого времени он уже не чувствовал себя здесь лишним и стал считать себя равноправным членом крылатого племени.
Среднеазиатское жаркое лето нагрянуло без предупреждения. За считанные дни выгорела трава. В свободное время все стремились к арыкам и в прохладных струях искали отдых от зноя. Программа летного обучения подходила к концу, выпуск был не за горами. Это обстоятельство радовало всех курсантов. Несмотря на усталость, ходили с веселыми лицами, мечтали и говорили о ближайшем будущем.
