Бакенщиков, конечно, свое: надо выходить из положения, все мы в одной упряжке тянем лямку, трудно с транспортом на стройке.
Тут вылупился на круг Ушаков, хорошо помнит Логинов, как он начал.
— Нехорошо, товарищ начальник! — Бакенщиков осекся от неожиданности. Почему такой недобрый голос у Ушакова? Над «дурмашиной», кажется, хорошо поработали.
Ушаков подпер взглядом Бакенщикова.
— Вот твоя дочка в школу на машине, из школы по полчаса ее ждет шофер. Все ребятишки как ребятишки, и живет она ближе всех. Какой ты пример подаешь? А с транспортом тяжко, сам говоришь. — Бакенщикову и крыть нечем. — Учитывай, товарищ начальник, не в Америке живете…
Очередная коряжина возвращает Михаила в сегодня. Он смотрит на Ушакова и удивляется. Все-таки мастерски мужик правит тягачом. Где он только так настропалился? А дорога — одно название. Обычно в эту пору зимник закрывается. Еще неделю тому назад вернулась последняя колонна машин, вездеход замкнул зимнее шествие, пособирал по обочинам последнюю технику.
Собственно говоря, этот рейс Логинов взял на свой риск, Шавров не возражал категорически. Только и сказал:
— Я бы не советовал. Утопишь тягач — полбеды, а вот сами утонете…
Но разве Логинова удержишь? Престиж бригады. Личное я… Михаил поморщился.
— Слушай, Прокопий, а не перекусить ли нам?
— Перекусить? Перекусить можно, — не сразу ответил Ушаков. — Едой силу не вымотаешь, баней пятки не сотрешь.
Ушаков застопорил тягач. Логинов от неожиданности клюнул носом.
— Лихо. Глуши, Прокопий, а то я уже оглох.
Пронька перекрыл горючее, мотор почавкал, почавкал и умолк. И сразу подступила такая тишина, что уши закололо.
— Надо бы около ручья.
— Воды тебе мало, — развел руками Ушаков. — Я так люблю настоенную на травах.
Прокопий достал котелок, пошел в кочки. Слышно было, как булькал котелок, Михаил занялся костром. Ушаков принес полную посудину воды.
— Ну куда ты столько, — заглянул Логинов. — Когда вскипит?
— Дров мало? Я так люблю полное.
— Сырые, какие это дрова.
— А ты ломай отмершие ветки, как порох горят.
Ушаков наломал охапку сучьев. Не прошло и десяти минут, котелок зафырчал.
— Ну вот, а ты говорил.
— Чему радуется человек, — осадил Логинов Ушакова.
— Как чему? Жизнь прекрасна.
Шлепнулся в кочку кулик, протяжно и тяжело постонал, порыдал, на крыло и — подрезать воду.
— Видел, Миха, что за жизнь без природы — одна скорлупа. А тут фейерверк.
— Потом будем лирику разводить. Ты, Прокопий, жуй, да побежим, не ударил бы дождь.
— А что он, опупел?
— А то плакала тогда твоя песня.
— А я чего, пожалуйста, — давясь хлебом, сказал Прокопий. — Я всегда на мази. — Он взял хлеб в одну руку, сахар в другую. — Пошли.
— Да нет уж, дожевывай, а то, не дай бог, подавишься при таком асфальте. Как я буду тогда выкручиваться? Женя не простит…
— Это верно, — засуетился Ушаков, выплеснул заварку.
— Ополаскивать котелок не надо, — собирая остатки еды в мешок, удержал Логинов Ушакова.
Прокопий нырнул под капот тягача, проверил щупом в картере масло, долил из огнетушителя. Огнетушитель — на кронштейн.
Михаил на сиденье, как на троне, курит, ожидает Ушакова.
Прокопий — за рычаги, и снова обстреливает выхлопная труба, снова мари, распадки. Ушаков жмет на полный газ, торопится, а Логинову все кажется — медленно, слишком медленно ползет тягач. Он то и дело поглядывает на часы. Его волнение передается и Ушакову. Но внешне это незаметно. Разве только что теперь он срезает каждый угол, а где можно проскочить, не огибает залитые водой колдобины, а режет напрямик, только вода расступается, да грязь от гусениц до неба взлетает.
Выскочили на Моркошку. Михаил даже привстал, глянул из-под руки.
— Мать моя, — выдохнул. — Зимой только наметки на речку, бороздка с нитку, по кустарнику только и определишь, а теперь?
Лед, словно от натуги, посинел. От закрайки поднялся табун уток и, подрезая крылом горизонт, развернулся и шел прямо на тягач. Михаил бросился за сиденье.
— Поздно, — сказал Прокопий.
Логинов проводил взглядом уток, сердце заскулило тревогой. Ушаков молча достал топор и пошел на речку. Логинов побежал по берегу смотреть закраек. Минут через десять Ушаков помахал Логинову:
— Давай сюда.
Логинов, шлепая сапогами по воде, подошел, отдышался.
— Проскочим вот здесь, — Ушаков потыкал топором в лед.
Михаил заглянул в лунку. Да, на земле лежит наледь…
— Это даже хорошо, — горячо отозвался Логинов. — Если на земле, там заберемся на лед.
Парни побежали к тягачу, на машину и — на речку. Лед под гусеницами оседал, крошился. Но когда тягач выбрался на лед, траки звонко отозвались в его толще. В распадке прошумела «пена» по льду, прозвенело эхо, да помырила, содрогаясь, на закрайках вода. А когда тягач перебежал по льду и хватил земли на другом берегу. Логинов приказал:
— Ну теперь, Прокопий, жми на всю железку. — Пожевал окурок. — Вернуться, пока еще не поздно? Впереди Амга.
— Слишком разошлись круги…
— Не понял.
— Трусы сто раз умирают, человек — раз, — жестко сказал Ушаков, и взгляды их встретились.
— Прости меня, Прокопий…
Удлинялась и густела от тягача тень, только один раз и остановились на минуту, дозаправили машину.
От быстрой езды на оголенных кочкарниках в кабине кидало так, что Логинов уже и перетянулся полотенцем, чтобы не случился заворот кишок или печенка не вылетела, и все удивлялся Ушакову. В чем ведь только душа держится, а какая душа, руки какие — только по-настоящему человека и определишь в деле.
Логинову стало неудобно за свою слабость. Подумает еще Ушаков, что у меня душа в пятках. Тягач снова кинуло, да так, что в «пене» бочки отозвались. Хорошо, что Пензев борта арматурой нарастил. Интересно, как бы себя повел в этой ситуации Николай? — подумал Логинов. Парень тоже жох, с неба радугу сорвет. Обиделся на меня, нет?..
О чем бы Логинов ни думал, а одна мысль не давала покоя: возьмем Амгу или от ворот поворот… Логинову начало казаться, что эта серая хлябная дорога не кончится никогда. Не упороли ли они в другую сторону, по другому лазу? Зимой вроде этой мари не было, и распадок откуда-то такой глубокий. Спросить у Ушакова хотел об этом, но каждый раз осекался. Подумает еще — паникую. Ни один мускул на лице Ушакова не выдает ни тревоги, ни беспечного благодушия. Его маленькие глазки еще глубже запали, а лицо стало еще непроницаемее. Знала бы Валентина. Сам влез и мужика втянул…
Михаил заметил, что дорога пошла на спуск, потому что его клонило вперед. Так и есть — вон за той черной лиственничной релкой, узнал Логинов, Амга. Сердце защемило. Логинов даже привстал с сиденья, держась за скобу.
— Не бойся, не проедем мимо, — буркнул Ушаков.
Под гусеницами заскрежетал камень, и Ушаков сбавил газ.
— Тяни на обочину, — не выдержал Логинов, — там помягче.
— На подушке спят, а кулак подкладут.
Тягач мотнуло. Ушаков примолк и тут же застопорил машину, схватил кувалду и — в дверку. Логинов хотел спросить, куда, но, увидев, что палец из трака наполовину вылез, примолк. Вот глазастый Ушаков. Прокопий забил палец, вернулся, бросил в ящик кувалду, снова погнал тягач. И только забежали за релку, сразу открылась Амга. «Как квашня перед выпечкой, — подумал Логинов, — вот-вот через край тесто полезет». Хотя до реки еще было далеконько. Логинов разглядел на льду гусей и опять зашебутился, полез за сиденье.
— Да сиди ты, — упрекнул его Ушаков. — Когда щипать твоих гусей? Не егозись.
— А чем черт не шутит, налетят, потом кусай локти.
Михаил все же достал ружье. Ушаков косился на Логинова, нервно передергивая рычаги.
— Как махну рукой, стоп!
Ушаков покивал, дескать, ладно. Но еще за полверсты до берега гуси снялись и умчались вниз по реке.
— Говорил тебе, — упрекнул со вздохом Логинов, — трещишь, как пулемет. — Михаил, казалось, забыл, зачем и куда они едут.
— А что я, выхлопную трубу кепкой заткну, так по-твоему?
— Я не говорю — кепкой, но тише можно. С тобой, Прокопий, одна морока, таких гусей упустил, — зашебутился Логинов. — Стоп, — ухватил он Ушакова за локоть.
Прокопий рванул на себя реверс, тягач встал.
Михаил спрыгнул с гусеницы и пригнулся к земле. Ушаков видел, как он где по-пластунски, где короткими перебежками добрался до кустов. Ушаков вначале решил, что Михаил спятил, но глянул на речку — у закрайка плавали утки и не замечали непрошеных пришельцев. Прокопий уже различал, как птицы веером ставили хвосты — гонялись друг за дружкой. Далеко, подумал Ушаков, не достать из ружья. Михаила он потерял из виду. И тут раздались один за другим два выстрела. Ушаков подождал секунду и подъехал к реке. Логинов, по уши в грязи, подошел к тягачу.
