— В комнате деда. Не фонтан, как говорится, но для начала сойдет.
Турлав сел на кровати.
— Я не видел комнаты старого Бариня. Но я бы, на вашем месте, подумал о Витиной комнате. Начать с того, к работе поближе, к тому же... — Турлав запнулся, помолчал. — К тому же в будущем могут произойти кое-какие перемены. Есть, к примеру, одна старушка с удобной квартирой в центре. Возможно, она и согласится на обмен...
Это предложение как-то само собой выскочило, раньше Турлаву никогда не приходила в голову такая мысль. Но сейчас это было и не столь важно, не мог же он сказать, что он в этой квартире уже не жилец. Обмен произойдет так или иначе. Почему бы нет? Очень даже естественно, если вместо него там останется Тенис. Возьмет на себя заботу о центральном отоплении. И вообще...
— У Виты комната большая и светлая.
— Все не так просто. С этим, мне кажется, связана масса неудобств.
— Неудобств — для кого?
— Для всех. Для вас, для меня.
— Отчего же?
— Я вас мало знаю. Вернее, знаю лишь со слов Виты.
— Так какие же могут быть неудобства?
— Как вам сказать. Когда человек привык, чтобы остальные считались только с ним... — Тенис замолчал. — Я хочу сказать: с его...
— Говорите, не стесняйтесь. Чтобы считались только с его капризами, это вы хотели сказать?
— Я хотел сказать: с его желаниями.
Турлав почему-то подумал, что сейчас и Тенис сядет на постели, но тот даже не шевельнулся. В темноте белели его заложенные за голову руки.
Турлав, стараясь отыскать удобную позу, вертелся так и сяк, потом взбил подушку и лег, повернувшись к Тенису спиной. Продолжать разговор не имело смысла. Переутомился он, нервы стали сдавать. Кипятится из-за пустяков. А может, он вообще не приспособлен к таким разговорам? Тенис прав. Но мнения Виты просто ошеломительны. Неужели же Вита так плохо его знает? Тенису удивляться не приходится. Жизни не знает, дальше своего носа не видит, а собирается мир перевернуть. Заносчивый и упрямый — только тронь его. И все же...
— Спокойной ночи, — проворчал Турлав.
— Сладких нам снов, — отозвался Тенис. — Кто спит, тот не грешит.
Пребывание Вилде-Межниеце в Муставе было совсем коротким: селекционер Лепп, почетный член французского общества садоводов по секции роз, он же член Королевского общества садоводов Великобритании, самым досадливым образом слег с воспалением легких и был увезен на лечение в Тарту.
И всю обратную дорогу сияло солнце. Настроение у всех было приподнятое. Тенис рассказывал уморительные истории, Вилде-Межниеце расспрашивала Виту о стипендиях, академическом хоре «Ювентус» и студенческих строительных отрядах.
По пути заехали на самую высокую гору Эстонии — Мунамеги, поднялись на башню, чем-то похожую на маяк, откуда можно было полюбоваться открывавшейся панорамой. Целый час Вилде-Межниеце дулась после того, как Турлав вздумал ее уговаривать не подниматься выше средней платформы. За обедом в Апе обиды были прощены и забыты.
Подмораживало, но в машине казалось, что за окнами по-весеннему тепло. Ближе к вечеру горизонт стал хмуриться, заходящее солнце было цвета запрещающих дорожных знаков.
Последний отрезок пути от горы Баложу ехали молча. Вита заснула на плече у Тениса. Вилде-Межниеце задумчиво смотрела на мигавший огнями город.
— Вита, проснись, — сказал Тенис, шлепнув ладонью по какому-то мягкому месту.
Машина остановилась у парадной двери дома Вилде-Межниеце.
— Урр, — спросонья замурлыкала Вита, — теперь там у меня останется синяк.
— Спасибо за компанию, — сказал Тенис.
— Даже вылезать не хочется, — сказала Вита.
Все же вышла первой. Потом вылез Тенис. За ним Турлав. Последней — старая дама. Но не ушла, осталась стоять у машины.
— У вас что-нибудь в багажнике? — спросил Турлав.
— Нет, все мое со мной. Благодарю вас. Прекрасная поездка.
Она протянула Турлаву руку, еще раз его поблагодарила, что уже само по себе было делом неслыханным. И, как всегда, смотрела Турлаву в лоб.
— Рад, что вы остались довольны, — проговорил Турлав с легкой усмешкой; он и в самом деле был рад, что все сложилось так удачно. Вилде-Межниеце тоже усмехнулась, однако ее темные глаза были серьезны.
— Ну, тогда до следующего раза.
— До следующего раза.
Она стояла и смотрела ему в лоб.
— Я бы только хотела вам сказать, чтобы впоследствии не возникало недоразумений. Этого молодого человека, который, возможно, станет вашим зятем, я к себе в дом не пропишу. Никогда. А поездка в самом деле прекрасная.
Жизнь так и катилась по накатанной колее. Все старания Турлава что-либо изменить не приводили ни к каким результатам. Дело о разводе так и не было начато. Жил по-прежнему там же. И на работе никаких значительных перемен. КБ телефонии понемногу впряглось в иннервацию, или, точнее было бы сказать, ходило вокруг нее да около, пытаясь нащупать оптимальные подступы к проекту. Одновременно Турлав еще с четырьмя добровольцами на собственный страх и риск занимался электронно-механической станцией. Но такие вещи недолго удержишь в секрете.
Как-то в среду, в начале марта, Сэр после диспетчерского часа сказал Турлаву:
— Послушай, друг любезный, мне бы хотелось взглянуть, чем ты там занимаешься.
Наблюдение за работой КБ телефонии входило в обязанности главного конструктора по телефонии, да и тон, каким пожелание было высказано, не внушал подозрений. Однако Турлав насторожился. Откуда вдруг такой интерес и что скрывается за фразой «чем ты там занимаешься»?
— Прямо сейчас?
— Да, у меня выдалась свободная минутка.
И это прозвучало вполне дружелюбно, впрочем достаточно твердо.
— Изволь, не возражаю, — ответил Турлав, пытаясь хотя бы внешне сохранить спокойствие.
Дорогой не проронили ни слова. День был угрюмым и хмурым, хлопьями валил снег. Побелевший двор был весь затоптан. На лестнице сыро и неуютно.
Турлав шел впереди, подняв воротник пиджака, засунув руки в карманы. Сэр, чуть прихрамывая, шагал следом, набросив на плечи щегольскую дубленку; по привычке тихонько насвистывал.
— Бумаги тоже хочешь посмотреть? — спросил Турлав, когда вошли в главное помещение.
— Нет, зачем же.
— Жаль. Даже во сне такое не приснится. Неизвестные величины приходиться отыскивать при помощи неизвестных величин в квадрате.
— Тем лучше. Никаких тебе оков, ограничений.
— Я должен принимать решение, гадая на кофейной гуще, какие детали будут в распоряжении наших производственников.
— Об этом не горюй. Будет проект, появятся детали.
— Когда появятся? Завтра? Через год? Через пять лет?
Сэр только покривил губы, блеснув белым рядом зубов. Что его все-таки интересовало, ясности пока не было. Но этот вопрос определенно его не интересовал.
Они не спеша обходили столы. На подготовительном этапе, когда выверялась целесообразность технических требований, отдельные сотрудники занимались отдельными узлами, которые между собой как будто и не были связаны, — копались в схемах, паяли вводы, собирали системы и снова разбирали. Иногда Сэр останавливался, что-то спрашивал, следил за показаниями измерительных приборов, но нигде не задерживался дольше, чем того требовало простое любопытство, ни на что не обращал чересчур пристального внимания.
— Сколько человек работает в этой комнате согласно штатному расписанию?
— Инженеров? Техников?
— Всех.
— Семнадцать человек.
— Сколько болеют?
— Придется подсчитать. Маркузе, Зуева, Пукштелло, Зивтыня. Четыре дамы.
— Я вижу только девять сотрудников. Где остальные?
Турлав с ухмылкой глянул на Сэра:
— Пойди посмотри,
— Куда?
— А ты сам попробуй отгадай.
— Одним словом, ты считаешь, что все в порядке?
— Ничего я не считаю. Я не слежу за тем, кто куда выходит. У нас принято, каждый выходит, когда появляется в том необходимость.
Турлаву показалось, что причина визита наконец открылась, однако внимание Сэра перекинулось на другое. Он завел речь об освещении и предложил необъятные плафоны ламп дневного света под потолком заменить подвижными светильниками с рефлекторами.
Как раз в тот момент Сэр остановился перед столом Пушкунга. Пушкунг, не поднимая глаз, продолжал возиться с электронной пробкой координатного блока — остроумным устройством, которое он сам и придумал.
Чтобы как-то разрядиться, снять напряжение, Турлав раз-другой стукнул кулаком по столу и повернулся к Сэру. Тот, немного отодвинувшись, достал платок и громко чихнул.
— Вот тебе раз. Где-то насморк схватил,
— Будь здоров!
Он же видел координатный блок, подумал Турлав. Не такой он простачок, сообразил, конечно, что это не имеет ни малейшего отношения к иннервации. Что ему все-таки нужно? Что у него на уме?
