Он чуть не сказал: «И таких, как ты, Талалин». Но вовремя удержался. Не потому, что боялся обидеть Марка, — об этом Илья и не подумал, — а потому, что был твердо уверен: скажи он так, и Марк сейчас же уйдет. А ему уже не хотелось, чтобы Марк уходил. Пусть он говорит. Обо всем. О Смайдове тоже интересно послушать. «Будем искать до тех пор, пока или найдем, или сами тут останемся». Струсил, конечно. И пусть Талалин думает, что это у Смайдова от души. Смех один.
Беседин спросил:
— А ты сам-то веришь, что для него люди дороже этой посудины?
Марк пожал плечами.
— Как можно не верить этому? Если бы ты был на месте Смайдова, разве ты не так же сказал бы?
— Сказать — это одно. А вот чтобы на самом деле… Чтоб душой, по-честному… Я тоже Харитона тащил на спине, не бросил, хотя одному было бы куда легче. Почему не бросил? Потому что с меня спросили бы за него. Сказали бы: «Спасал свою шкуру!» Сказали бы?
— Наверно. Но и ты сам не простил бы себе, если бы…
— Что — сам?! — раздраженно бросил Беседин. — Самому с собой всегда можно договориться…
Марк отчужденно посмотрел на бригадира. Беседин сразу же уловил эту отчужденность и, ругая себя за то, что некстати разоткровенничался, перевел разговор на другое:
— Так, значит, это тебе мы с Харитоном должны выразить благодарность как спасителю?
— Искали вас не ради благодарности…
Беседин хотел возразить и не смог. Он много отдал бы, лишь бы знать, что не Марк, а кто-нибудь другой разыскал его и Харитона в тундре.
И все-таки Илья сказал:
— Все равно, спасибо тебе, Талалин.
Марк чувствовал: в этих его словах не было ни капли тепла. Но это не удивило, иного от Ильи он не ожидал. И, пожалуй, другого он сейчас не хотел.
Беседин спросил:
— Я еще не знаю, что случилось на корабле. Расскажи.
— Открылась течь в машинном. Моряки правильно сделали, что подняли тревогу. Сейчас там уже порядок.
Марк встал, подошел к вешалке.
— Уходишь? — спросил Илья.
Марк ответил, не оборачиваясь:
— Да. Ребятам трудно. А ты лежи. Выздоравливай.
Беседин закрыл глаза. Усталость опять навалилась на него, как глыба льда.
2
Прошло шесть дней.
Работы на угольщике закончены. Беседин вместе с механиком и боцманом облазили все трюмы, чуть ли не в лупу разглядывая каждый шов. После этого доложили капитану: все в порядке, опасности никакой.
Капитан, старый моряк, — было ему, наверно, далеко за пятьдесят, из которых сорок он провел на море, — осунувшийся и побледневший после болезни, сказал боцману:
— Назавтра вызываю вертолет за сварщиками. Сегодня в девятнадцать — всем в кают-компанию. Сварщиков — на почетные места. Все понятно?
— Почти все, — ответил боцман. — Как насчет этого? — он мягко, ласкающе провел ладонью под подбородком.
— Сварщикам — по потребности, нашим — обычную норму… Ну, немножко прибавь, наши ведь тоже не на печи лежали. И скажи коку, чтоб постарался.
В девятнадцать все были в салоне. За иллюминатором термометр показывал сорок два градуса ниже нуля. Над океаном, над белым городом из торосов застыла длинная ночь, нет ей, кажется, ни начала, ни конца. В темном небе дрожат от холода звезды, дрожит, словно пар над полыньей, туман Млечного Пути. И даже от зарева сияния, полыхающего за снежными сопками, веет стужей.
В салоне тепло и уютно. Салон небольшой, его лишь условно можно назвать кают-компанией, но тесноты никто не замечает. Сейчас здесь шумно и весело, тревоги остались позади, ночь и стужа сюда не проникнут.
В дверях появился капитан. Все встали, но старый моряк широким жестом гостеприимного хозяина тут же пригласил к столу. Смайдова он посадил по правую руку с собой, Беседина — по левую. И сказал, по-доброму улыбнувшись:
— Нальем… Я понимаю, что за таким дружеским столом длинные речи ни к чему. Обойдемся без них. Хочу только сказать: моряки всегда будут благодарны докерам! И я поднимаю тост за ваше мужество, за ваши золотые руки. Выпьем!
Марк видел, как рюмки моряков потянулись к рюмкам сварщиков, услышал тонкий звон стекла. Потом кто-то сказал: «Ах, хороша!» Димка Баклан крякнул: «Ух, здорово!» А Марк продолжал сидеть с полной рюмкой в руке и задумчиво смотреть на прозрачную как слеза жидкость, не притрагиваясь к ней. Он точно оцепенел.
«За ваши золотые руки!..» Капитан Андрей Зарубин поднимает бокал, пьет, потом берет руку Марины и целует. И глаза Марины блестят, как хрусталь бокала…
Она была чертовски красива в тот вечер, его Марина! И чертовски счастлива! Она чувствовала, что ею любуются все: и докеры, и моряки, — от этого у нее кружилась голова, наверное, сильнее, чем от вина… А потом вдруг исчезла. Вместе с Зарубиным…
Марк чуть не раздавил рюмку. И огляделся вокруг, словно кто-нибудь мог увидеть все то, что видел он сам.
Глаза его встретились с глазами Смайдова. Петр Константинович участливо, дружески кивнул. И показал на рюмку Марка: почему полная? Марк в ответ улыбнулся: выпью. И сразу же выпил. А Смайдов, взяв графинчик, заговорщически подмигнул: давай, дескать, еще по одной. Давай! — глазами ответил Марк.
Они сидели чуть наискосок друг от друга, их разделял широкий стол, но Марку казалось, что сидит он с парторгом рядом, и ему было приятно чувствовать его безмолвное участие. «Человек!» — подумал Марк и улыбнулся, вспомнив Степана Ваненгу и Саню Кердыша…
3
Беседин пил, но почти не пьянел. Ему хотелось беспечно болтать и смеяться, как это делали сейчас все, включая и Смайдова, однако он не мог избавиться от какогото тягостного чувства. Илью раздражал звонкий смех Кости Байкина и очень уж самодовольная, на его взгляд, физиономия капитана (хотя капитан время от времени вытаскивал из кармана платок и вытирал им влажный лоб: у него, наверное, опять поднялась температура), и даже шутливый тон кока («Будьте Робин Гудами: пейте за пятерых, ешьте за десятерых!»). «Какого черта кривляется! — думалось Беседину. — Шут гороховый!»
Отыскав глазами Марка, Илья долго смотрел на него. Марк теперь сидел чуть поодаль от стола, у иллюминатора, курил и, прислушиваясь к общему шуму, едва заметно улыбался. От Ильи не ускользнула натянутость этой улыбки. Казалось, Марк просто не хочет быть невежливым, но ему совсем не весело и думает он о чем-то своем, отнюдь не радостном.
Беседин не заметил, как возле него оказался Харитон, держа в руках полную рюмку. Пьяно всхлипнув, он тянулся рюмкой к бригадиру:
— Выпьем, Илья Семенович. Мы с тобой — герои наших дней. Мы с тобой теперь братья, правильно я говорю? Вместе погибали… И мне каюк бы, если б не ты. Помнить буду по гроб, Илья Семенович, брат мой. Выпьем за братство, а?
Илья молча чокнулся, выпил и встал. Харитон ткнулся головой ему в плечо, расставив руки:
— Дай я обниму тебя, брат.
— Потом. — Беседин поморщился, бесцеремонно отстранил Харитона, с минуту постоял и неожиданно — неожиданно даже для самого себя — шагнул к Марку. — Можно? — спросил он, глазами указывая на стул, стоящий рядом.
Марк кивнул:
— Садись, бригадир… Курить будешь?
— Давай.
Илья сел, закурил.
— Рад, что завтра летим домой?
Марк ответил не сразу. Он и сам не знал, рад или же ему все равно. Домой человек стремится, когда его там ждут. А кто ждет Марка? Он вспомнил, как однажды — это было года три назад — его направили в командировку. Уже через неделю он так затосковал, что был готов послать все к черту и лететь обратно, если бы не срочная и важная работа. Марк не мог ее бросить. Зато когда кончился срок командировки, он не стал даже ждать бухгалтера, а лишь написал записку, чтобы ему перевели заработанные деньги по почте, и помчался на аэродром. Ему была дорога каждая минута: ведь его ждали, ждала Марина!
— Чего ж ты молчишь? — спросил Беседин.
— Видишь ли, Илья Семеныч, здесь, конечно работать тяжелее, но… — Марк улыбнулся, и Беседин опять в его глазах увидел грусть, которой Талалин не мог скрыть. — Я уже успел привыкнуть… Морозы, пурга, бураны…
— Этого добра и у нас хватает, — заметил Беседин. — Подольше поживешь — осточертеет.
— Может быть, — сказал Марк.
— Такое только тундрякам не надоедает, — продолжалм Беседин. — Степку Ваненгу и медом не корми, лишь бы ветер с тундры.
Марк пожал плечами, хотел что-то возразить, но промолчал. Только как-то холодно усмехнулся и даже не взглянул на Илью.
Это сразу обидело Беседина. И, словно эта обида дала новый толчок его мыслям, Илья вдруг подумал, что теперь-то наконец понял, откуда у него то тягостное чувство, которое все время не дает ему покоя. Оно связано с Марком… Харитон сказал: «Каюк бы мне, если бы не ты». Илья был уверен, что Марк говорит самому себе, мысленно обращаясь к нему, Беседину: «Каюк бы тебе, если бы не я…» И, конечно, посмеивается, поглядите, дескать, на нашего бригадира, который так любит говорить о силе клондайкских героев! Сам-то оказался простым зайчишкой: «Спасите, братцы, погибаю…»
