До конца вечера он танцевал с Наташей, находясь в том приподнятом настроении, при котором хочется кричать, петь и вообще куролесить. Потом, робея, он попросил разрешения проводить ее. И она разрешила.
На улице было темно и холодно. Резкий ветер со снежной крупкой сек лица, продувал насквозь старенькие пальтишки, но Саша, осторожно поддерживая ее за локоть, отважился похвалить погоду: «Хорошо-то как!» — «Хорошо», — мило ответила ему Наташа.
Они прошли глухим переулком и остановились у большого деревянного дома с раскрытым темным подъездом.
— Ты живешь здесь! — воскликнул Саша.
— Да, — ответила она и с любопытством спросила: — Чего ты так удивился?
Они стояли у дома, который был знаком всему поселку. Его называли поповским. Видно, когда-то здесь жил поп, а может, и все три попа — в поселке одна за другой стояли сразу три церкви. Попов теперь в помине не было, церкви не работали, а название у дома осталось.
Так случилось, что поповский дом собрал очень заметных, по-своему интересных людей, разместившихся в его двух этажах и светелке под крышей.
Прежде всего, тут жил знаменитый силач, кумир поселковой ребятни, Даня-Лестница. Почему Лестница — едва ли кто знал; он не был высоким, наоборот, короткие кривые ноги скрадывали даже средний его рост. Но зато руки — сожмет кулак, и не каждая кепка налезет на него. Он вытягивал в стороны руки, и мальчишки, сколько их было, повисали на них. Начиналось веселое путешествие. Даня шел с вытянутыми руками до тех пор, пока самые крепкие из ребят не уставали и не обрывались на землю. Но славился Даня-Лестница не кулаками, он никогда не участвовал в драках, наверно, знал, что самый слабый удар его может изувечить человека. Он работал на разгрузке хлопка. Каждый из грузчиков умел принять на спину кипу хлопка весом все восемь пудов, вынести ее с баржи по гнущемуся трапу и сбросить под навес. Даня, когда бывал в приподнятом настроении, просил наваливать ему по две кипы сразу. Поправит на плечах ремни приспособления — седла — и только крякнет, когда навальщики на первую кипу поставят ему другую.
Не менее замечательным человеком в доме считался баянист Володя Горбун. Не была та свадьба настоящей, если на ней не играл этот баянист, потому перед ним заискивали, уговаривали. Держал он себя с достоинством, иногда капризничал, и весь поселок говорил, какие у него веселые, бесшабашные вечеринки проходят в светелке под крышей. К нему приходили красивые женщины, и мужчины удивлялись и завидовали этому. Однажды, когда еще Саша учился, в школе надумали провести вечер с баянистом. Решили заполучить Володю Горбуна. А кому просить? Выбрали двух девочек из старших классов и Сашу, который жил неподалеку от поповского дома. Они поднялись по скрипучей лестнице, постучали. Никто не ответил. Потом оказалось, что дверь не заперта.
На диване, закинув руки за голову, лежала полная молодая женщина. У нее было грустное лицо, крупные продолговатые глаза, прикрытые длинными, очевидно, наклеенными ресницами и коротко остриженные рыжие волосы. Она не удивилась их приходу, равнодушно сказала: «Если вы к Володе, то он спит». Тут только они заметили на кровати под одеялом комок, очертаниями мало похожий на человека.
Что их испугало — но неслись они по лестнице, перескакивая ступеньки, а в школе, не сговариваясь, сказали, что играть Володя отказался.
Жила еще здесь тихая, опрятная старушка. Она привлекала внимание тем, что ходила в длинной, до пят, черной юбке, а рукава старинной кофты были вшиты так, что, казалось, на плечах у нее росли маленькие рожки. Говорили, она дочь помещика, их имение с прудом и садом находилось в нескольких верстах от города. Сад вымерз, а дом и проточный пруд сохранились. Когда Саша был там, он все старался представить красивую лодку на зеркальной воде, в лодке с книгой в руке сидит дочь помещика, она в белом платье, с васильками в волосах. Правда, дальше пруда, лодки, белого платья и цветов в волосах дело не шло: помещичья дочь виделась ему все такой же старой.
Кого еще Саша мог бы назвать из поповского дома и кто тоже был известен всему поселку — это учительницу младших классов по прозвищу Курилка. Попавшие в ее класс считали себя мучениками: на уроках она кричала и дралась. Сожмет сухонький кулачок с выдвинутой вперед косточкой среднего пальца и так ловко ткнет по затылку, что долго еще перед глазами пляшут розовые искорки. Курилкой ее звали потому, что, забывшись, она иногда закуривала в классе.
Все это он рассказал Наташе — в каком замечательном доме она живет.
— Вот как, — без волнения сказала Наташа. — Я ничего такого не знала. — Потом она смущенно улыбнулась и сказала еще: — Между прочим, Курилка — моя родная тетка.
Саша смотрел на нее во все глаза, лицо его даже поглупело.
— Курилка — твоя тетка? — спросил он в изумлении.
— А что тут такого? — Наташа засмеялась, увидев его растерянным. — Подожди, — шепнула она и легко побежала в темный подъезд.
По стуку ее каблучков Саша насчитал двадцать две ступеньки — Наташа жила на втором этаже.
Он прыгал возле подъезда, хлопал руками и не столько оттого, чтобы согреться, — все в нем ликовало: он полюбил хорошую девушку, она его тоже любит. Саша и не думал в чем-то сомневаться. Как сказал поэт:
Мне всегда оставаться любимым,
Даже в избела-белый мороз…
Да, вдруг опомнился он: встречаясь с Наташей, он неизбежно столкнется со злой Курилкой. Такая встреча его не радовала, хватит на его долю и того, что он просидел в ее классе четыре года.
Кто-то спускался по лестнице, мягко шаркая ногами о ступеньки. У страха глаза велики: он мгновенно представил рассерженную Курилку, она задержала Наташу и идет сама поговорить с непрошеным кавалером. Он уже ощущал удар сухонького кулака, после которого из глаз сыплются искры, и, как в детстве, школьником, невольно втянул голову в плечи… И до чего же Саша обрадовался, когда услыхал тихий зовущий Наташин голосок.
— Саша, — позвала она. — Я ведь, правда, не так долго?
Наташа вышла в валенках, в длинном пальто с высоким меховым воротником, который закрывал ей лицо: она собралась стоять долго.
Саша счастливо рассмеялся, затормошил ее, такую маленькую и неуклюжую в этом одеянии. Раскрасневшаяся Наташа поцеловала его…
С Курилкой ему пришлось встретиться через несколько дней. Наташа не пришла в клуб, хотя и обещалась. Саша ждал ее, ходил скучный. Почему-то и пластинки в тот вечер играли грустные: о неразделенной любви, о разлуке — обо всем том, что волнует влюбленного до слез. Ах, как ему было тоскливо!
Зато в тот вечер сиял, как отполированный, Аркашка Сазонов: ему тоже удалось познакомиться с девушкой. Голова у нее была в светлых кудряшках, выделялся круглый выпуклый лоб, но хотелось смотреть на ее пуговичный нос, кончик которого был вздернут, в смешливые глаза — сам начинал незаметно улыбаться. Славная, видать, девчушка!
Аркашка торжественно представил:
— Вера! — Потер пальцами прыщеватую щеку, а потом самодовольно и глупо хмыкнул. — Ну вот, теперь у тебя Наташа, а у меня Вера.
Девушка засмеялась на его слова. Аркашка жестом властелина предложил Саше потанцевать с ней. И Саша пошел танцевать, хотя ему вовсе этого не хотелось.
Наташи все не было…
Он решил, что еще не поздно и можно зайти к ней домой. Поколебавшись, так и сделал.
Дверь ему открыла старая седая женщина с резкими морщинами на худощавом, с темной кожей лице. Не будь у нее в руках горящей папиросы, едва ли он признал бы Курилку, так она сильно изменилась.
— Прошу, молодой человек, — сказала она, пристально оглядывая Сашу.
Уже то, что смотрела она не зло, заставило его успокоиться.
— Спасибо, Анна Афанасьевна, — пробормотал он, краснея и чувствуя себя в душе все тем же ушастым учеником, который побаивается провиниться.
Наташа обрадовалась ему. Она приболела, хотя простудиться справедливее было бы Саше: после той первой встречи он пришел домой с окоченевшими ногами, насквозь промерзший. Наташа сидела у стола в углу, закутавшись в теплую шаль. Саша с нежностью смотрел на ее побледневшее лицо с потрескавшимися горячечными губами.
— Ты не обращай внимания, все уже прошло, — ласково сказала Наташа, заметив в его взгляде еще и сострадание.
Анна Афанасьевна подала чай, и вот за чаем Саша понял, почему Наташа ничего не знала об обитателях поповского дома: она родилась и жила в Воронеже, мать ее погибла в войну, одинокая Анна Афанасьевна взяла Наташу к себе.
Саша слушал Анну Афанасьевну и все возвращался к школьной поре, когда они считали учительницу злой и несправедливой. Или время меняет души людей, как и внешность? Сидела за столом добрая старушка, рассказывая, украдкой смахивала слезы. Ничего в ней не было от прежней учительницы.
— И досаждали же мы вам в школе, — вырвалось у него.
