— Давайте…
— Вам три кусочка?
— Два. Слушайте, сеньорита Монтеро…
— Сеньор?
Хиль взял чашку и, поблагодарив молчаливым кивком, принялся яростно размешивать чай, расплескивая его на блюдце.
— Я слушаю, дон… дон Эрменехильдо? Кажется, так?
— Кажется. Нет, ничего… Я только хотел сказать…
Беба подперла кулачком щеку, всем своим видом изображая внимание.
— Впрочем, ничего, — оказал Хиль. — Ничего интересного я сказать не хотел.
— Доктор, я разочарована, — вздохнула она и взяла из корзиночки миндальную рогульку. — Вот это мы с вами съедим пополам.
— Я не люблю сладкого.
— А я люблю. Ну, съешьте за мое здоровье, ну пожалуйста!
Беба протянула ему кусочек рогульки, и он с мрачным видом отправил его в рот.
— Видите, — улыбнулась она, — я была уверена, что вы слишком хорошо воспитаны, чтобы отказать даме в таком пустяке. Вы довольны жизнью, дон Эрменехильдо?
— Слушайте, сеньорита Монтеро, я вас не понимаю! Вы какая-то совсем не такая, какой были раньше… в тот раз, когда мы познакомились. Что с вами происходит?
Сеньорита Монтеро лукаво прищурилась.
— Вы должны уметь определить это сами, без наводящих вопросов, уважаемый доктор.
— Я спрашиваю серьезно, сеньорита. В вашей жизни произошла какая-то большая перемена… И если судить по поведению, то…
— К худшему?
Хиль не ответил, задумчиво глядя на нее через стол. Беба деланно рассмеялась.
— Санта Мария, вы смотрите на меня так, словно я уже на операционном столе! Что необыкновенного вы заметили в моем поведении?
— В вас появилось что-то наигранное, — медленно сказал Хиль, опустив глаза и разминая в пальцах сигарету. — Что-то граничащее с истерией… Нервы в порядке, сеньорита Монтеро?
— О, вполне.
— Ну, может, я и ошибаюсь, — сказал Хиль, желая прекратить этот разговор.
— Люди часто ошибаются, — примирительно кивнула Беба, — даже врачи. Но насчет перемены вы не ошиблись. Я ведь вышла замуж, доктор Ларральде.
Она достала из сумочки маленький плоский портсигар и закурила тонкую сигаретку. От внимания Хиля не ускользнули нервные движения ее губ и пальцев; хотя и огорошенный ее последними словами, он отметил это с профессиональной наблюдательностью. Так она замужем, вот что…
— Ну что ж, я… Мне очень приятно, сеньора э-э-э… донья Элена… — Он кашлянул и неловко поклонился. — Примите мои искренние поздравления.
— Спасибо, доктор, — тихо сказала Беба.
— Давно это случилось?
— Да… Почти полгода.
«Держу пари, здесь и зарыта собака, — подумал Хиль. — Счастливая женщина не станет говорить таким тоном о своем замужестве…»
— Черт возьми, — воскликнул он преувеличенно весело, — такая новость, а в этой дыре нечего выпить! Как же теперь звучит ваша фамилия?
— О, можете называть меня просто по имени, — улыбнулась Беба.
Сделав несколько быстрых затяжек, она поморщилась и бросила сигарету в пепельницу.
— Не хочется, — пробормотала она, перехватив внимательный взгляд Хиля. — Наверное, отсырели…
— Да, — кивнул он, — сегодня сыро. К вечеру, правда, прояснилось. Чем занимается ваш супруг, донья Элена?
— Он художник… француз, в Аргентине всего два года.
— Вот как… Жаль, я в этих делах не разбираюсь. И что же, он пользуется успехом?
Беба помолчала, пальцем гоняя по скатерти бумажный шарик.
— Нет, — качнула она головой, не глядя на Хиля. — Успехом он не пользуется… Хотя он очень талантливый художник. Это я говорю не потому, что он мой муж. И вообще…
Она не договорила и снова потянулась за портсигаром. Хиль чиркнул спичкой.
— Благодарю… последнее время с ним творится что-то странное… Начал писать одну картину, у него она все не получалась, а теперь говорит, что вообще потерял представление о том, как нужно работать, и что теперь ему неясен самый смысл… Ну, главная идея, что ли, вообще искусства…
В пепельнице валялись уже две почти целые сигареты со следами губной помады. Беба сидела выпрямившись, в напряженной позе, и смотрела куда-то мимо Хиля, накручивая на палец тонкую золотую цепочку креста.
— Оставьте, оборвете, — строго сказал Хиль. Она тотчас же послушно убрала руку. — Это, конечно, трудный вопрос… Я, к сожалению, в нем не разбираюсь. Но мне кажется… Разве можно быть художником, не зная этой главной идеи? А до сих пор — не мог же он не думать об этом раньше…
— Думал, надо полагать, — пожала плечами Беба. — Вы чудак, дон Хиль… Сегодня смотришь на это так, а завтра начинаешь видеть в другом свете… Мы с вами когда-то были уверены, что детей приносят аисты.
— Ну, положим, я таким дураком никогда не был, — проворчал Хиль. — М-да… В общем, это, пожалуй, тоже вопрос времени, а? По-моему, во всякой проблеме самое важное — это сосредоточиться, а там, если у тебя на плечах есть голова… Рано или поздно человек решает все проблемы, донья Элена.
Беба печально кивнула. Разговор как-то сразу застопорился, словно между ними поставили толстую стеклянную перегородку. Посидев еще несколько минут и обменявшись с Хилем ничего не значащими фразами о погоде и газетных новостях, Беба посмотрела на часики:
— Знаете, доктор, мне, пожалуй…
— Да, — подхватил Хиль, — идемте, мне тоже пора… Завтра у меня утреннее дежурство…
В гардеробной он торопливо напялил пальто и рывком нахлобучил на лоб шляпу, хмуро поглядывая, как человек в расшитой галунами ливрее подает шубку его спутнице. Когда та оделась, он сгреб под мышку ее пакеты и сунул гардеробщику пятерку на чай. Тот с поклонами проводил их до дверей.
На улице тем временем похолодало еще больше, усилился ветер. Прохожие бежали, пряча носы в поднятые воротники и шарфы.
— Брр, — поежилась Беба, зябко переступая своими легкими открытыми туфельками. — Холодно, как в России, я, наверно, не переживу эту зиму…
— Переживете, — бормотнул Хиль, стоя на краю тротуара и тщетно пытаясь высмотреть красный огонек такси. — Шубка у вас теплая, только на ноги нужно что-нибудь посолиднее. Приедете домой — выпейте рюмку коньяку и на всякий случай примите на ночь аспирин…
Он покосился на Бебу. В отсвете зеленого росчерка, горевшего над входом в чайный салон, ее лицо казалось неживым.
— Но вообще, признаться, выглядите вы скверно, — добавил он. — Знаете что, донья Элена… Вот мой телефон — не поленитесь позвонить мне в Роусон, если понадобится помощь.
— Доктор, вы меня просто пугаете, — деланно засмеялась Беба, беря карточку. — Неужели у меня такой уж скверный вид? Уверяю вас, физически я никогда не чувствовала себя лучше.
— Ладно, ладно… О вашем физическом здоровье я ничего не говорю… Нужно понимать. Это телефон регистратуры нашего отделения, там вам скажут, где и когда можно меня найти… Эй, такси!
— Наконец-то, — вздохнула Беба, когда черно-желтая машина сбавила ход, выруливая к тротуару. — Еще минута, и я превратилась бы в пингвина. Ну, доктор, спасибо за компанию. Может быть, мы еще увидимся.
Она крепко пожала ему руку и забралась в машину. Хиль подал ей пакеты.
— Буду ждать вашего звонка, донья Элена, — поклонился он и захлопнул дверцу.
Она изнутри помахала ему рукой. Машина пыхнула облачком дыма, багрового от горящих стоп-сигналов, и бесшумно отчалила, тотчас же растворившись в потоке движения.
Хиль долго чиркал спичками, пытаясь прикурить на ледяном ветру, потом швырнул так и не затлевшую сигарету и медленно побрел по улице.
Магазины уже закрывались, продолжали торговать только гастрономические и книжные. Толпа стала реже. Несмотря на холод и усталость после дежурства, Хилю не хотелось возвращаться домой, хотя его ждал ужин и недочитанная статья в «Медицинской неделе». Он чувствовал себя выбитым из привычной колеи, по которой уже несколько месяцев шла его жизнь, наполненная теперь только работой. Встреча с доньей Эленой оставила в нем какое-то смутное беспокойство.
«Понятно, что за беспокойство, — усмехнулся про себя Хиль, пытаясь укрыться за старым студенческим цинизмом. — Физиология есть физиология, что там ни выдумывай. Живешь аскетом, а тут встретил красивую девчонку, с анатомией на высший балл и в хорошо пригнанном платье. Чего тут ломать голову, все просто, как апельсин…»
Но тут же он сам поморщился. Нет, физиология ни при чем. Вообще эта сторона жизни давно перестала быть для него проблемой; как и большинство коллег, Хиль решал ее по-деловому, без осложнений морального порядка. Мало ли в Роусоне покладистых сестричек!
Нет, дело, конечно, не в физиологии. Дело в этих удивительного цвета глазах, которые — как ни странно — ему так и не удалось полностью забыть за эти полгода. Каррамба, кто бы мог подумать!
