Дырку под другую руку, но ему стало неудобно, и тогда он с еще более ужасным проклятием отшвырнул рюкзак и подхватил Дырку. Дверь за ним сначала закрылась, потом открылась.
Амбарщик, позевывая, вышел из спальни Кэпа и прислушался к воплям Левы. Рука его инстинктивно метнулась к заднему карману, но, нащупав то, что нужно, безмятежно повисла вдоль бедра.
Прекратил панику вопрос Семена, которого сбила баулами и саквояжами, набитыми тряпьем, несущаяся во весь опор по коридору в поисках забившегося под трап Студента Повариха.
— Студентик! — верещала она. — Студентик!!!
— Семен, Семен!!! — эхом отозвался ей Лева, уже занявший место в спасательной шлюпке. — Где ты, Семен, беги сюда, я припас тебе место. Опоздавшему — кость!
Семен поднялся в кромешной темноте с палубы и задал удаляющейся Поварихиной спине вопрос:
— Нет ли у тебя, Повариха, огурцов? — Он недовольно поморщился и пробормотал: — О! Какой шум! Это отчего?
Ответила ему вихрем промчавшаяся мимо Дневальная.
— ВЕТЕР! Мы тонем, потому что у нас остановился главный двигатель!
Семен почесал в затылке и решил, что он-то, во всяком случае, не тонет и что ему виднее, почему остановился главный двигатель, раз вахтенным в машинном отделении был он сам.
Оказалось, что измотанный бессонницей Семен, которого преследовал Кэп в надежде сжить с белого света за графин, не имея возможности вздремнуть и пары минут, упал и уснул прямо на вахте, положив, по обычаю, большую судовую наковальню под голову. Он спал некоторое время безмятежным сном младенца, потом в мозг его стал проникать некий посторонний звук, нудливый и дребезжащий, и это оказался звук работающей машины. Не долго думая, Семен встал и врубил аварийный стоп, а для верности еще и перекрыл вентиль на трубопроводе, чтоб не поступала горючка. Уснуть снова ему не удалось из-за жажды и ломоты в костях, а тут еще сверху стали проникать какие-то шумы и визги.
За эту непредвиденную остановку Кэп пообещал выхлопотать Чифу строгий выговор с занесением в личное дело, а обескураженному Чифу ничего не оставалось, как вызвать Повариху и попросить ее не кормить Семена до тех пор, пока он не исправится.
Сам же Семен, поразмыслив, пришел к зрелому выводу, что во всем этом виноват Третий, но побоялся выпалить это ему прямо в лицо. Кормился он подачками Левы, да тем, что бросала ему тайком Дневальная, которую грыз стыд за то, что она не сумела отпроситься у Кэпа на Берег во второй раз.
Семен полюбил сидение на кнехте в то время, когда остальной экипаж, кроме Студента, трапезничает. Так они и сидели рядышком, погруженные каждый в свои индивидуальные мысли. Семен стал замечать, что от этих мыслей у него ощутимо пухнет голова, чего с ним отроду не бывало, и начал опасаться, как бы у него не появилось ненароком в результате такой непривычной деятельности пары совершенно ненужных извилин в мозгу. Не приходилось сомневаться, что во всем этом была видна рука Третьего, достаточно было вспомнить, как Третий заявился к Кэпу и выпалил тому прямо в лицо, что те методы, которые насаждаются в отношениях с экипажем, в частности, с Семеном, ни к чему хорошему не приведут и что пора, мол, начинать жить по-новому. Кэп расхохотался, а потом позвал Чифа для того, чтобы посмеяться над Третьим вместе.
— Ты, Третий, прикидываешься дурачком. Скажи лучше, чего ты добиваешься, и я обещаю тебя внимательно выслушать. Мы могли бы неплохо поладить. Ты говоришь «нет»? Ты мухлюешь, берегись!
…Тут сердце у Студента оборвалось. К ним, петляя между жиденькими стволами деревьев, неслась на мотоцикле с коляской торжествующая Повариха. Птицей слетев с сиденья, она схватила в объятия Студента и впилась страстным взором в его лицо.
— Только не здесь, — категорически запротестовал Лева. — Только не здесь!
— А я вот вчера не испугался вашего Третьего, — похвастал он, разлегшись на траве. — Вернее, я его почти не испугался. То есть я хочу сказать, что немного струхнул. Ну, да, — он кивнул головой, припоминая обстоятельства встречи, — я испугался, как заяц. Да я был просто в ужасе. У меня, если вспомнить хорошенько, затряслись и руки и ноги. Да меня чуть Кондрат не хватил. Я иду. Вдруг навстречу — Третий! Он шел, задержав на мне свой идиотский, паршивый, никудышный взгляд, и на лице его будто даже застыло недоумение: с какой это стати я попался ему на дороге? У меня отнялись и руки и ноги, и я готов был уже потерять сознание, но тут вспомнил, что еще могу спастись, если придумаю одну штуку. Я схватил с земли какую-то палочку и мигом очертил вокруг себя немного неправильную — волновался! — окружность. «Стой! — крикнул я. — Если ты ступишь за черту этого круга, ты попадешь в антимир, в антивселенную, набитую отрицательными зарядами и античастицами!» Он затормозил и сдал немного назад. «Если ты ступишь за эту черту, — уже более спокойно предупредил его я, — то ты попросту аннигилируешься, превратишься в эфир или зефир или черт тебя знает во что. Тут тебе не климат, можешь мне поверить. И катись-ка ты куда катился, а меня не трогай, свинячий потрох!» Он посмотрел на меня с каким-то интересом и — как оно называется — забыл! — состраданием, что ли? Он на меня посмотрел, измерил взглядом, будто с невесть какой тварью приходится иметь дело, будто за мной много всякого, тьма грехов вроде нечистой совести, кривых зубов, бегающих глаз и убийства невинного человека. Он осторожненько обошел мое сочинение и удалился. Бррр! Я до сих пор, с самого вчерашнего дня помню его улыбочку…
— А что дальше? — у Поварихи вместе с париком стояли волосы.
— Я бы торчал за этой чертой до скончания века, как какой-нибудь пенек горелый, потому что мне уж никак нельзя было выйти наружу: я бы аннигилировался, точно так же, как мог аннигилироваться Третий, взбреди ему в голову ступить ко мне в круг.
Семен, разинув рот, смотрел во все глаза на Леву, будто только сейчас сумел разглядеть за этим морщинистым лбом и глазами, как бы сжеванными в стиральной машинке, величайший мозг современности, мозг ученого и аналитика.
— Но я нашел выход, — успокоил присутствующих Лева, — не такой уж я лопух, как вам может показаться. Прикинув и так и этак, я решил, что помочь мне может только переходной тамбур, вроде декомпрессионной камеры, где должно было уравняться давление и антидавление, немного подождал, открыл калиточку и понесся мелкими скачками прочь.
— Сумасшедший! — взвизгнула Повариха. — Третий сумасшедший. Вот увидите, он еще даст копоти, уж он-то нам устроит Варфоломеевскую ночь. Еще до того, как придет ВЕТЕР, он сведет нас
