— Что у нее за болезнь? Я тебе скажу, я медициной интересуюсь: когда настоящий паралич, он с одной стороны — рука и нога. А у нее обе руки в порядке, а ноги
отнялись. Странно. Зато бывает такой интересный факт истерический паралич. Вот тогда обе ноги.
— Нет, у бабушки все по-настоящему. Сколько смотрело врачей. И профессоров.
За бабушку Алла заступилась, правда, но не обиделась предположению про истерический паралич. А ведь могла бы, если бы так уж слишком любила. Обцеловывать всю голову: «Ах, любимая бабуля!» — это одно, а выносить каждый день из-под бабули — совсем другое! А Маргарита тоже хороша, сестрица: знает ведь, что превратили девочку в сиделку, — и ничего. Забрала бы ее отсюда — и дело с концом! Муж ее чего молчит? Летчик!
— А как ты будешь, когда маленький? Не справишься, не хватит рук!
— Как-нибудь! Увидим!
Хорошо, конечно, с таким характером.
— Тебя бы в тимуровцы.
— Что ты, дядя Слава, я плохая. Я врать могу! Я к Власику бегала, еще когда он не плакал, какой ангел его жена, а бабушке говорила, что у нас практика в круглосуточных яслях. Газету ей принесла, где про круглосуточные. После газеты только она поверила. Так интересно — ужасно! Прямо приключение! И курила… Ты не куришь?
— Нет! — Вячеслав Иванович сообщил это с гордостью.
Но Алла посмотрела как бы с жалостью.
— И Власик не курит. Как себя стали беречь мужики! А мне плевать, пусть пугают. А когда попалась — тянуть перестало. Само собой. И Нина Евгеньевна говорит, что вредно для маленького.
Вячеслав Иванович не сразу понял, что означало в устах Аллы «попалась». Хорошо, что не переспросил! А то бы совсем смешно выглядел: и не курит, и простых слов не понимает.
— Раз вредно, то как же можно. Ты вот дневник почитаешь своей кровной бабушки. Она пишет, как она Риту прижимала к себе, когда совсем нечего дать, и словно свои силы ей передавала. Может, и выжила бы, если бы поберегла для себя.
Алла на секунду погрустнела — но быстро снова оживилась.
— Да, если отдала силы, тогда чего… А теперь это и наука доказала, да? Йоги сначала открыли такую энергию, они ее называют «праной». А ты не читал в «Комсомолке» про Джуну? Как она умеет управлять своей праной и лечит больных! И та бабушка так же, да? А вдруг и у меня способности? Вот бы здорово! И головную боль, и зубную, и гипертонию! Наложила руки!..
Та бабушка… И сравнение с какой-то Джуной, которая лечит хоть от головной боли, хоть от зубной, показалось обидным.
— Твоя бабушка спасла дочку. И не способности какие-то, а такая в ней любовь. Зубы она никому не лечила.
— Ну, и любовь! Но если нет способностей, то не поможет и любовь! Значит, были? Дядя Слава, у тебя не болит голова?
— Нет.
Вячеслав Иванович даже обиделся при таком предположении.
— Ах да, ты ведь не куришь… Ну я все равно когда-нибудь попробую. Вот это бы работа: накладывать руки и исцелять!
Далось ей!
— Так дневник сейчас почитаешь?
— Ой, ну конечно! Это так замечательно.
Вячеслав Иванович торжественно извлек коричневую тетрадку.
— Вот, ты сначала подержи подлинник в руках. Ощути! И почувствуй!
— Я очень чувствую, дядя Слава!
— Вот… Ну а читать удобнее по копии. А то почерк не везде… Тут все слово в слово.
Алла только приняла в руки тетрадку — и раздался дверной звонок!
Вот уж некстати!
Первая мысль, конечно: Лариса!
Не открывать нельзя: видит свет, станет трезвонить. Но сюда он ее не пустит! Хоть немедленно полный разрыв — но не пустит! Отошьет прямо внизу!
— К тебе гости, дядя Слава?
— Вряд ли. Не собирался никто. — Вячеслав Иванович лениво встал. — Скорее, почтальонша.
— Ах да, у вас же заперто внизу. И каждый раз она звонит?
— Нет, у нее ключ. Только если заказное. Знаешь, я участник дальних пробегов, обо мне и в газетах писали.
Ну и когда приглашение на участие, тогда шлют заказным.
И он шел к двери, слыша вслед:
— Ты и в пробегах? Какой же ты молодец, дяденька! Но внизу оказался — к счастью! — Альгис, а не Лариса. Вот кому Вячеслав Иванович был всегда рад. Правда, с женой, — помирились конечно; в этом вся семейная жизнь: ругаться-мириться, ругаться-мириться. Клаве Вячеслав Иванович не бывал рад никогда, но приходилось терпеть и ее ради Альгиса.
— Дома ты? Привет, старичок! А мы из «Пассажа». Я и говорю: давай заглянем, вдруг он сегодня не у плиты. Смотрю, точно — свет!
Все сегодня из «Пассажа». Хотя конечно: скоро Новый год.
— Толкались-толкались, и представляешь, Славуля: ничего! То есть ни-че-го-шеньки!
Повезло Альгису: не высосала его сегодня эта пиявочка. Ну да она отсосет свое в другой, раз.
— Давайте-давайте, заходите скорей, не толпитесь в дверях!
Вячеслав Иванович был доволен, что сможет похвастаться перед Альгисом племянницей. Ну и Клава пусть посмотрит.
Эрик встретил гостей в прихожей, облизал лицо Альгиса, а к Клаве повернулся спиной, да еще стукнул хвостом— и чувствительно: у него же хвостище! Эрик всегда относился к людям так же, как его хозяин, только что выражал отношение более открыто.
— У-у, невежа! А еще мужик! — сказала Клава тем же игривым тоном, каким разговаривала и с Вячеславом
Ивановичем.
А тот не без торжественности распахнул дверь в комнату.
— Знакомьтесь, это моя кровная и родная племянница!
— Ага! — крикнула Алла, резко повернувшись в качалке. — Гости! Гости! А ты говорил, почтальонша. Вот так почтальонша!
— Да уж, я не почтальонша, — со смешной надменностью подтвердила Клава, во все глаза разглядывая неожиданную племянницу.
— Ну ты везучий, старик! — Альгис смотрел с откровенной завистью. — Сразу получил такую племянницу,
Не поил, не растил. И наследница. Не надо самому беспокоиться, жениться. Будто знал.
— Я и наследница? — Алла так изумилась, словно раньше это не было понятно. — Как интересно! Как в романе.
— У наследницы скоро свой наследник!
Вячеслав Иванович сообщил это с такой гордостью, будто он не дядя, а муж и будущий счастливый отец.
— Ну конечно, как же я сразу… — Клава сказала это с такой досадой, точно распознавать беременных —
ее специальность. — Вы так хорошо выглядите, милая,
что и не подумаешь.
Все эти первые отрывочные фразы не налаженного еще разговора, хотя и произносились со всей приветливостью, оставляли ощущение если не тревоги, то какой-то непрочности: будто сейчас кто-то уйдет, и распадется так удачно составившаяся компания. И Вячеслав Иванович заспешил:
— Да вы садитесь, чего вы как на приеме. Знаете, бывают приемы, на которых все время стоя. И едят. Смешной факт. А вы-то садитесь. А я сейчас чего-нибудь быстрое. Бефстроган хотите? А вы знаете, что это вовсе не английское блюдо, как многие думают, а в честь графа Строганова? Беф-строганов!
Сказал и потом уже подумал, что факт это слишком известный, так что смешно им хвастаться. Но Алла изумилась искренне:
— Правда, дядя Слава? Ой, а я тоже так думала. Мелко нарубленный бифштекс.
Во как — даже такой завалящий факт и то не пропал.
Вячеслав Иванович пошел делать бефстроганов— тут, пожалуй, все искусство в подливке, чтобы в самый раз: смягчить вкус, но и не довести до еврейского кисло-сладкого мяса, — и с удовольствием прислушивался из кухни к голосам: разговор наладился, никто не скучает. Выбрал минуту, отвлекся, заглянул в комнату:
— Ты давай, Алла, за хозяйку, чтобы гости не скучали.
Он и так слышал, что не скучают, но приятно было произнести: «Давай за хозяйку».
Когда заглянул в следующий раз (мясо как раз жарилось), солировала Клава:
— … вы же выбираете ателье, а не идете в первое попавшееся. Акушер — это все равно что дамский мастер.
У нас лучшая фирма — Скворцовка, это все бабы знают, Оттовский институт — тоже, но лучше Скворцовка.
— Наш роддом на Петра Лаврова тоже хороший, — с неожиданной робостью возразила Алла.
— Я ничего плохого про него, но Скворцовка — фирма! Да и сказать потом, где рожала: в Скворцовке! Звучит. А тот роддом и названия-то, наверное, не имеет, один номер…
Вячеслав Иванович молча удалился: впервые Клава говорила дельно, так чтобы не сбить.
Между делом он еще и взбил безе, так что хоть и экспромтно, но получился приличный стол. Один из благодарных заказчиков принес бутылку настоящего «Ахашени», Вячеслав Иванович с Альгисом оценили. Клава, презирая мужа, потребовала коньяка — и получила в неограниченном количестве, потому что коньяк к празднику несут почти все, так что Вячеслав Иванович, как человек непьющий, не знал куда девать. Уж и Альгису дарил, и брал с собой, чтобы являться неспуками, — все не убывало! Как-то раз буфетчик Арсений-Аре сказал, что возьмет и пустит через буфет, а выручку, мол, пополам. Вячеслав Иванович, не подумавши, согласился, когда Аре и в самом деле вручил причитающуюся долю, стало все же противно — оказалось, это совсем не то, что захватить с собой полкило творога. Вячеслав Иванович на те деньги накупил лотерейных билетов: не знал, что еще с ними сделать, а выкинуть совсем все же не мог; впрочем, ничего на эти билеты не выиграл. Но уж больше на уговоры Арса не поддавался!.. Потому коньяк дома копился — и все самый лучший! — и когда можно было влить хоть толику в гостя, Вячеслав Иванович всегда радовался. Ему и Клава сделалась симпатичнее в качестве истребительницы коньяка. Ну а для Аллы апельсиновый сок — будто чувствовал, захватил накануне пару банок.
