Подумал и помрачнел. Напрасно Тоня пыталась его о чем-то спрашивать, что-то ему рассказывать — он, казалось, ее и не слышал. Тоне вновь стало очень грустно. Противная Катюшка! Конечно, она, она во всем виновата; конечно, о ней думает Алеша.
1
Живет человек, ходит изо дня в день, из года в год на службу или на работу, исполняет привычные обязанности — хорошо исполняет, кажется, лучше уж и нельзя, и как бы уже достиг он предела своих возможностей, занял то место в жизни, которое определено ему его способностями.
Но вот в какой-то день выдвигают его на другую должность, поручают более сложное, более ответственное дело. Отличного токаря ставят мастером, инженера из цеха приглашают быть главным инженером завода, рядового пахаря избирают председателем колхоза, рядового учителя физики берут заведовать районным или городским отделом народного образования. Происходит крутой жизненный поворот. Новые, до того дня скрытые и неизвестные не только окружающим, но даже и ему самому качества пробуждаются в человеке. Изменяется весь ритм его жизни — и рабочий, и служебный, и домашний. Необходимы новые знания, новые навыки, новые книги, возникают новые знакомства, раздвигаются, становятся шире интересы. Человек делает шаг вперед, а всякий шаг — независимо от того, большой он или маленький, — требует напряжения, требует усилий, энергии; энергия, в свою очередь, порождает творчество, потому что истинное творчество возможно только в движении.
Так бывает не только с отдельным человеком, но и с группой людей, с коллективом, перед которым поставлены новые задачи. Так произошло и с целым заводом на Ладе.
Каждое утро в город, к вокзалу, мчались грузовики и возвращались с людьми, которые неторопливо, деловито складывали на площади возле памятника Ленину сундучки и видавшие виды, перевязанные толстыми веревками чемоданы, закуривали, осматривались, ожидая работников отдела кадров и комендантов общежитий. Не впервой приходилось им приезжать в незнакомые места. Вот так же, степенно покуривая, сидели они когда-то на своих сундучках среди горячих просторов Южного Урала, — после их отъезда там, в степях, оставались новые города и домны. Так же окидывали опытным глазом днепровские берега, которые им предстояло соединить плотиной Днепрогэса, так же появлялись на Севере, на Алтае, в пустынях Прибалхашья, на Амуре, — и советские картографы, придя в эти места после них, вынуждены были переделывать и перепечатывать географические карты страны.
На заводские дворы пришли каменщики, арматурщики, плотники, бетонщики. К пирсам причаливали баржи с кирпичом, с бочками цемента, с грудами гравия и песка, с пакетами досок и бревен, с грузом арматурного железа и тавровых тяжелых балок. Возникали дощатые помосты для камнедробилок и бетономешалок. Своим присутствием строители как бы предупреждали корабельных дел мастеров: завтра вы должны будете работать иначе, учитесь этому сегодня.
Уже миновала пора, когда Александр Александрович спорил с Ильей Матвеевичем по поводу электросварки и отстаивал клепку. Александр Александрович понял, что не только клепке пришел конец… Готовилось что-то такое, чего душа старого мастера не принимала, и это «что-то», как ни обидно, возглавил Антон, Антоха, который азам кораблестроительной науки учился у него, у Александра Александровича.
Но мог ли Антон Журбин принимать в расчет чувства и привязанности старого Басманова? Отправляясь на Ладу, Антон уже знал о том, что правительство готовит решение о новой программе заводу, о реконструкции завода и о том, что в основу огромной работы будет положен проект, в составлении которого он участвовал под руководством профессора Белова. Два с половиной года он только и жил этим проектом. Он был всем сердцем привязан к заводу, на котором вырос и возмужал. Он ни на минуту не забывал его стареньких цехов — ни в боях, ни в госпитале, когда сочинял песню о кораблях, плывущих в холодных чужих океанах под огненным флагом, ни в институте.
Он любил бывать в «голубятне» тетки Натальи — в кабине стапельного крана, куда его подымал элеватор. Любил смотреть оттуда на завод, на стапеля, на которых, окруженные лесами, стояли корпуса кораблей — вот-вот сорвутся с места и по стапельным дорожкам скользнут в воду; смотреть на Морской проспект в липах; на стеклянные кровли, по гребням которых ходили пожарные и из брандспойтов смывали копоть с толстых стекол; на квадраты складов леса и корпусной стали; на бетонные стенки причалов, зеленые от водорослей у воды и коричневые поверху от мазута и машинного масла. Всюду гром, гул, вспышки электрических дуг и автогенных огней.
Вот так одним сентябрьским днем стоял Антон в теткиной «голубятне» и неотрывно рассматривал картину, виденную-перевиденную, но всегда для него новую и прекрасную. Он прикидывал на глаз изменения в планировке территории, которые произойдут в результате осуществления проекта. Хаотичность расположения цехов, оставшаяся от прошлого как следствие стихийного роста завода в различные периоды его истории, исчезнет. Параллельно Морскому проспекту появится новый проспект. Он пойдет ко второй паре стапелей; они уже строятся. Корпусный цех будет раздвинут, каменщики уже тянут фундаменты на восток и на запад; заготовительные цехи и мастерские встанут в линию, через них пройдут пути непрерывного потока материалов, заготовок, собранных секций…
— Здо́рово будет, тетя Наташа! — сказал он.
— И так здо́рово. Чего тебе еще?
Не понимала тетка его восторгов. У нее были свои заботы. Клавдия Наметкина, крановщица с башенного крана, начинала в последнее время брать над ней, Натальей Карповной, верх. Обидно же! Клавке до двадцати лет целого года не хватает, девчонка, а дерет свой веснушчатый носишко что герой труда, еще и в газете хвалится успехами. Осадить бы такую надо, на должное место поставить, яйца курицу не учат.
Антон переменил тему разговора; поговорить было можно — кран стоял без дела уже более получаса. Наталья Карповна злилась:
— Всегда так спланируют. То вертись, успевай, а то сиди, песни пой. Паршиво вы, начальники, планируете.
— Потерпи, тетечка, лучше будем планировать. Дай срок.
— Будет вам и белка, будет и свисток. Так, что ли?
— Приблизительно. Ты мне вот что скажи лучше… Почему замуж не выходишь?
— Уж и не знаю даже почему… — Тетка вздохнула. — Только, видно, никогда и не выйду. После Пети моего никого знать не хочу. Попеть, поплясать, наливочкой потешиться — это я… пожалуйста. Компанию люблю, всегда ей рада, если компаньоны по душе. А сердечными делами кидаться — это пусть другие. Вот весь мой тебе ответ. Понял теперь?
— Понял, тетя Наташа. Прости, что заговорил об этом.
— Нечего прощать. Дело житейское. У Алешки тоже, смотри, какая ерунда получилась. Вот-вот, думали, женится. А дура эта, Травниковой дочка, с заведующим клубом вдруг загуляла. И винить ли ее — не поймешь.
— Разве так? — удивился Антон. — Дома у нас иначе считают. Говорят, сам Алексей накуролесил.
— Послушать ваших! Они у тебя вроде святых, ничего вокруг не замечают. Знаю я вас, Журбиных. Шагают все вместе косяком, держат друг друга плечами, а кто устроен по-другому, такого и понимать не хотят. Разве только Василий… тот умеет заглянуть в человеческую душу. Марья его какая была? А пожила с ним годик, второй, третий — и другим человеком стала… А вы…
Антон хотел что-то возразить, но только усмехнулся и смолчал.
— Да, да, ты со мной про Алексея не спорь. «Сам накуролесил!» — продолжала Наталья Карповна. — «Сам»! Я-то знаю, мне можешь верить, как себе. Отбил невесту у Алешки этот дядя. Ничего удивительного: мужчина бывалый, опытный, трудно ли такому молодцу задурить девчонкину голову?
В «голубятне» зазвонил телефон. Наталья Карповна сняла трубку с крючка аппарата.
— Тебя, — сказала она. — Директор ищет.
Антон вошел в кабину элеватора и помчался вниз. Рассказанное теткой не выходило у него из головы. «Молодец Алешка, — думал он о брате. — Такая беда у парня, а держится. Другой бы крылья опустил». Помочь Антон никому ничем не мог — ни брату, ни тетке, — в этих делах помощи со стороны нет; будут ли они счастливы или несчастливы, зависит только от них самих.
Когда Антон вошел в кабинет директора, все места там на диванах, в креслах, на стульях были заняты. Он увидел главного инженера, главного конструктора, главного технолога, начальников цехов, сменных инженеров, мастеров, Зину Иванову, которая была среди них единственной женщиной. Главный конструктор Корней Павлович потеснился на диване, Антон сел рядом с ним.
— Антон Ильич, — сказал Иван Степанович, — полагаю, что и вам будет интересно послушать нашего товарища. Он ездил на юг и вот вернулся, хочет доложить о результатах поездки. Ваше слово, товарищ Скобелев… Все, кажется, собрались…
