Доктор Туркеев слишком хорошо знал, что подобные жесты здоровых людей пробуждают у прокаженных надежду, они возрождают в их сердцах сознание, что они тоже люди. Гольдони, конечно, поступает хорошо, но зачем — через меру? К чему обеды и папиросы? Хотя профессор Дегио в своей книге, выпущенной в 1896 году, и говорит о нерешенности вопроса об этиологии проказы и причинах заражения ею, хотя профессор Вирхов в 1897 году и заявил на берлинской международной конференции врачей, что "заразительность проказы не может быть введена в догмат до тех пор, пока не наступит день, когда удастся культивировать палочку Ганзена и посредством прививки вызвать заражение проказой", тем не менее доктор Туркеев считал такое близкое соприкосновение здорового с прокаженным нецелесообразным. Надо во всем знать меру. Ведь теперь не восьмидесятые годы, когда во всей Европе единственный врач, француз Ландрэ, боролся со всеми остальными врачами мира, убеждая их в заразности проказы. Теперь не 1886 год, когда, подсмеиваясь над утверждениями Ландрэ, весь медицинский мир верил в обратное, утверждая лишь единственный источник заражения-наследственность. Но скоро замечательное открытие Ганзена поколебало устои этой всеобщей ошибки. Оно поддерживало правильность утверждений Ландрэ. Антиконтагионисты, казалось, были разбиты наголову, реплика итальянского врача Брунелли, сказавшего в свое время, что "ныне мнение о проказе более заразительно, чем сама проказа", потеряла все свое значение.
Антиконтагионисты в наше время похожи на часовых с бердышами. Тем не менее они все-таки встречаются. С того момента, как в 1884 году на международном конгрессе врачей в Копенгагене, уже после опубликования трудов француза Лелиора и русского врача Судакевича, научно доказавших заразность проказы, все врачи голосовали против одного Ганзена за незаразность, утекло много воды. Тем не менее последователи теории о наследственности еще встречаются. Они не исчезли даже после того, как в 1897 году берлинская конференция врачей, созванная германским правительством, напуганным вспышкой эпидемии в Гамбурге, сказала: "Да, проказа заразна". Не являлся ли Гольдони антиконтагионистом? Об этом как-то спросил у него Туркеев. И тот ответил:
- Нет, доктор, я убежденный контагионист.
- Если вы убеждены, то почему ведете себя так неосторожно?
Гольдони отделался шуткой.
Но доктор Туркеев был не единственный человек в лепрозории, который не одобрял столь тесного общения Гольдони с прокаженными. Это общение не нравилось еще лекпому Плюхину, который видел во всех манерах нового врача нечто недостойное высокого звания представителя науки. Если Туркеев рассматривал Гольдони как человека со странностями, но в то же время видел в нем энтузиаста, то Плюхин, наоборот, считал Гольдони фигляром и даже карьеристом. Кто знает, какую цель преследует этот не в меру опрятный и не в меру развязный субъект? Не целит ли он на место Туркеева? Не ясно ли, для чего он завоевывает симпатии больных? Придет ревизия, спросит: "Кто лучше?"
Те скажут — Гольдони, и готово…
Так думал Плюхин, высказав однажды свои подозрения доктору Туркееву.
- Я не думаю, — ответил тот, — чтобы им руководила подобная цель, а если и так — я не возражаю. Милости просим. Хоть сейчас. Человек он молодой и работать умеет. Пусть. Только я не думаю.
У Плюхина имелись основания не любить Гольдони. Как это ни странно, но причиной такой нелюбви явилась Лидия Петровна, которой Плюхин однажды признался в своих чувствах, но был отвергнут ею. Лидия Петровна не пожелала их выслушать и деликатно отклонила неуверенные попытки лекпома. Неудача смутила Плюхина. Он целиком отдался перепелиному промыслу, но не терял все-таки надежды, что рано или поздно, а победа будет на его стороне.
И вдруг-Гольдони… Прогулки в степь. Эти взгляды, которыми обменивался он с Лидией Петровной каждый раз при встречах, взгляды, способные свести с ума всякого ревнивого человека. Влюбленные — самые ненормальные люди в мире.
Плюхин начал следить. Разведки привели к неожиданному открытию: Плюхин точно установил — по вечерам они ходят гулять. Конечно, они скрывают свои отношения! Плюхин понял, что Лидия Петровна погибла для него безвозвратно.
Но что он мог сделать? Женщины ведь любят пустозвонов. Зачем им душа и внутренние достоинства человека? Им важна красивая внешность — хорошо сшитый костюм… изящество. Одним словом, такие вот донжуаны. Ну что в нем, в этом итальянце? Балаболка… говорун… кошачьи манеры. Ясно, он наговорил ей всякого вздора, а она и развесила уши. Он не ошибся: между Гольдони и Лидией Петровной существовали отношения, несколько выходящие за пределы обычных, установившихся между обитателями здорового двора.
Их прогулки вошли в систему. Они уходили в степь, подальше от поселка, от служебных обязанностей, от больного двора, туда, где не было ни людей, ни проказы.
Однажды вечером они долго сидели на степной поляне. Они почти не разговаривали. Каждый из них ждал от другого иных слов, чем те, которыми они обменивались до сих пор. Вдруг Гольдони придвинулся к Лидии Петровне так близко, что она почувствовала на своем лице его волосы. Он молча и властно обнял ее и привлек к себе. Она закрыла глаза. Кругом лежало безмолвие степи.
На одно мгновение женщина открыла глаза, и Гольдони прочел в них покорность.
В тот вечер они долго пробыли на поляне, а через два дня в лепрозории стало известно о предстоящей свадьбе между Гольдони и Лидией Петровной. Их поздравляли. У них справлялись о дне свадьбы.
Почти с того момента, когда стало известно об обручении итальянца и стажерки, доктор Туркеев начал замечать некоторые странности в характере своего заместителя. Тот как-то сразу и резко оборвал свои посещения больного двора, прекратил близкие отношения с прокаженными, стал малоразговорчив и пассивен в работе, проявляя признаки какого-то беспокойства. Иногда в самый разгар работы он внезапно бросал амбулаторию и отправлялся к себе на квартиру. Потом возвращался и опять принимался за дело. Иногда Гольдони становился беспричинно мрачным или веселым. Но все эти странности совершенно не интересовали доктора Туркеева.
Зато внимательно присматривался к ним Плюхин. Он видел, как нервничает Гольдони, видел эти странные перемены в итальянце и чувствовал, что у него с Лидией Петровной что-то происходит… Ему хотелось все узнать, все выяснить, до всего докопаться. Но как? Раньше у него была возможность следить в степи… А как проследить теперь, когда окно в комнате закрыто тяжелой шторой?
Плюхин несколько раз подходил к Лидии Петровне, пытался заговорить с нею. Однако выяснить «причину» не удавалось.
Один раз, когда Плюхин сидел с нею на крылечке, он заметил итальянца, идущего с больного двора. Плюхин хотел уйти, но его внезапно удержала Лидия Петровна. Гольдони подошел и, быстро взглянув на лекпома, прошел к себе и позвал Лидию Петровну. Та ушла и больше не вернулась. Тогда Плюхин начал смутно догадываться, что Гольдони ревнует. Вскоре его предположение подтвердил следующий необычайный эпизод. Гольдони устроил сцену давнишнему другу Лидии Петровны — Пыхачеву и выгнал его из своей квартиры. Лидия Петровна была доведена до истерики, Пыхачев чувствовал себя так, будто его обварили кипятком. Потом Лидия Петровна извинялась перед ним, сославшись на усталость и нервозность мужа (она называла его "мужем"), Доктор Туркеев отнесся к этому эпизоду как к одной из странностей Гольдони. Для Плюхина же причина стала ясна: итальянец ревновал. Плюхину было жаль Лидию Петровну, тем более что по лепрозорию стали ходить слухи, будто Гольдони бьет свою невесту…
Во всяком случае, как выяснилось впоследствии, Гольдони действительно ревновал Лидию Петровну решительно ко всем мужчинам здорового двора: к Пыхачеву, Клочкову, Плюхину и чуть ли не к доктору Туркееву. Он обвинял ее в развращенности, выгонял из квартиры, а потом валялся у ее ног. Лидия Петровна все прощала.
Так продолжалось недолго. Один раз Гольдони вынудил ее своей ревностью собрать вещи и уйти к Вере Максимовне. Тогда он явился к ней и в присутствии Веры Максимовны торжественно дал обещание — никогда ни единым словом не попрекать невесту. Он просил прощения. Лидия Петровна простила и вернулась к нему. На следующий день она прибежала обратно. Вслед за нею примчался Гольдони. У них произошло тяжелое объяснение. Он осыпал ее оскорблениями и угрозами. Она заявила, что свадьбе их не бывать, и предложила убраться из комнаты. Тогда Гольдони засмеялся. Он близко подошел к ней и сказал, что если уж на то пошло, то он сообщит ей некоторую новость… Она не знала до сего момента ничего… Она была дура… Она ничего вообще не замечала… Но теперь пусть узнает… Пусть узнает она, что он, врач Гольдони, заместитель доктора Туркеева, по существующим правилам не имеет права проживать там, где живут все здоровые, так как он ничем не отличается от обитателей больного двора. Короче говоря, он — прокаженный… Десять лет длится у него эта болезнь.
