Габриэльсон разгорячился. Он налил из графина воды в стакан и долго не мог донести стакан до рта, так у него дрожали руки. А когда он стал жадно пить воду, чернобородый этим воспользовался и вновь продолжал:
— Мы, меньшевики, не допустим открыть ворота контрреволюции. За большевистскими спинами идут генералы и вешатели…
— Довольно! Хватит!
— Вы мне рот не заткнете!
— Долой!
— Меньшевики не подлаживаются к массам…
— Долой!
Солдаты стучали ногами и прикладами винтовок.
Заседание тянулось до трех часов ночи. Сережа и Зимин остались ночевать в совете. Кроме них, здесь ночевало еще много солдат.
На полу и подоконниках валялись патроны. К стенам прислонились винтовки. В углу на колесиках стоял пулемет.
Утром Сергей и Зимин мылись в бане. Постриглись, побрились, а бороды оставили.
— Так смешней, — сказал Зимин.
Нина очень обрадовалась Сереже и поцеловала его. Валерьян Владимирович также радостно приветствовал «узника» и нового товарища Сережи.
Вскоре Нине показалось, что она с Зиминым знакома уже много лет. Он играл на гитаре и пел песни. Изображал, как вчера в Совете выступали меньшевики. Рассказывал смешные истории про Сережу и нарисовал на него карикатуру. Нина долго разглядывала карикатуру и очень смеялась: до того похож был Сережа. Торчащие ушки сапог, собранная в горб шинель… Ну в точности — вся нелепая фигура Гамбурга.
— Талант! Честное слово, талант! — хвалил Валерьян Владимирович и ухмылялся.
На следующий день они пришли вместе с Сергеем Митрофановичем. Сергей и Зимин были вооружены. У каждого на ремне кобура с наганом. От кобуры Зимина спадал шоколадного цвета плетеный ремешок. А у Гамбурга от револьвера висел на шее красный артиллерийский шнур. Зимин притащил с собой мясные консервы и пиво. Сергей Митрофанович еще хрипел, и Нина приготовила ему гоголь-моголь. Они сидели недолго. Уходя, сказали, что они втроем занимают номер в гостинице «Париж», и обязательно просили Нину прийти к ним в гости:
— Мы либо в Совете, либо дома…
Папа говорил, что большевики не удержат власти. Самое правильное — это коалиция всех социалистических партий. Нина также думала, что самое правильное — коалиция социалистических партий.
В самом деле, это очень просто: все социалисты хотят социализма и чтоб было хорошо на свете.
Из Петрограда не приходили газеты. Говорили, что там идет бой, что большевистские вожди, ограбив казначейство, бежали за границу. Потом пришла газета «День», но она сейчас называлась «Ночь».
В гимназии гимназистки и учителя все ругали большевиков. Из тюрьмы бежали уголовные. Они ночью врывались в квартиры и грабили, но говорили, что это грабят не уголовные, а большевики…
Несколько дней не приходили ни Сергей Митрофанович, ни Сережа, ни Зимин. Нина пошла в Совет. Ее с трудом туда пропустили. В Совете было накурено, грязно, входили и уходили солдаты. Неистово хлопала дверь. В коридоре Нина встретила Сережу и спросила у него, почему он не приходил. Сергей смотрел на нее удивленными глазами, но будто ее не замечал, и ответил рассеянно:
— А так.
Появился Зимин. Он приветливо улыбнулся Нине и с усмешкой сказал Сереже:
— Иди, тебя зовут.
— Одну минуточку, — заметил Сережа и исчез.
Через несколько минут открылась та же дверь, куда исчез Сережа, и позвали Зимина. Он попросил Нину обождать в коридоре и сказал, что они с Сергеем сейчас выйдут и все вместе пойдут обедать.
Нина прождала у двери с надписью «военная секция» больше часа. Она читала надпись «военная секция» наоборот и придумывала производные из слова «военная»: Ванна, Вена, Анна, Венок. «Откуда „к“?»
Ни Сережа, ни Зимин не выходили из комнаты. Нина рассердилась и ушла домой.
А Сергею в военной секции было жарко. Дело в том, что все части гарнизона прислали в Совет своих делегатов, за исключением артиллерийского дивизиона. Артиллерийский дивизион, отправив на фронт малонадежных солдат, «зараженных большевизмом», теперь держался «нейтралитета». Спрашивали у Сергея, где расположены орудия. Он не знал. Просили его начертить план расположения дивизиона. Он отказался. Сказал, что не умеет чертить. «Ну как-нибудь», — попросили его. И он такое начертил, что все засмеялись.
Сергей Митрофанович рассердился, закашлялся и злобно сказал:
— Вы ведь кончили учебную команду, черт возьми! Чему же вы там учились! К чему вы там готовились?.. Вот Андрей Слухач, о котором вы так много мне говорили, небось все знает. Он и из пушки будет стрелять, а вы… — и Сергей Митрофанович посмотрел на Сережу с отвращением и добавил: — Шляпа!
А рабочий из вагоноремонтных мастерских, внимательно разглядывая Гамбурга, заметил:
— Эх ты, голова с хвостом!
Это всех рассмешило, а Сережа, красный, выбежал из комнаты. В этот момент он и встретил в коридоре Нину…
Нина проснулась ночью и подумала, что гроза и стучит дождь по крыше. Электричество не горело. Папа зажег свечу. Ударил гром.
— Это пушка, — сказал тихо папа.
С шумом проехали мотоциклетки.
— Это пулемет, — объяснил папа.
Нина, накинув на себя одеяло, подошла к окну. Темно и тревожно. Вспыхивали молнии. Отчетливо три раза выстрелило орудие. Послышались далекие крики. При каждом выстреле Нина вздрагивала. Дрожь пробегала по черному стеклу.
— Отойди от окна, Нина.
Папа все время шагал по комнате. Она заснула, когда все стихло, и не слышала, как ушел на службу папа и как ушла в булочную Дарья. Неожиданно открыла глаза и увидела бледного Сергея Митрофановича.
— Сережу убили, — сказал он как-то безразлично, прямо в пальто и грязных штиблетах лег на диван и заснул.
Она не поверила:
— Сергей Митрофанович! Сергей Митрофанович! Это правда?
Но Сергей Митрофанович спал, в груди у него хрипело, будто там пилили бревна, и она ничего не могла от него добиться…
Когда хоронили убитых, падал снег. Первый снег. Густой, обильный, пушистый снег. Нина крепко держала под руку папу. Тут же стоял и Сергей Митрофанович. Медленно опускали красные гробы в братскую могилу. Музыканты стряхивали снег с медных инструментов. Нагнули траурные знамена. Дали залп. Вот и Сережин гроб. На бороде снег.
— Осторожней, товарищи, осторожней!
Гроб опускали на веревках. Музыканты играли похоронный марш Шопена…
В Учредительное собрание папа голосовал за большевистский список. После же разгона Учредительного собрания он возмущался:
— Нет, нет! Этого нельзя было делать. Ни в коем случае! Я не согласен… Нет, нет… Учредительное собрание — святая святых!
Сергей Митрофанович иногда приходил ночью. Усталый, он теперь сильнее кашлял и неохотно спорил с Валерьяном Владимировичем. Он лежал на диване и говорил:
— У вас единственное место, где можно отдохнуть.
Сергей Митрофанович расспрашивал Нину, о чем говорят в городе. Она передавала ему все сплетни и все слухи. Сергей Митрофанович рассказал, что к нему в финансовую комиссию пришел отец Сережи и просил сбавить контрибуцию, так как его сына убили на стороне красных.
— Спекулянты! — заметил Сергей Митрофанович. — Они и на этом деле хотят подработать.
В гимназии не топили. Прекратились занятия.
Папа работал в отделе народного образования и всегда возвращался домой расстроенный. Он жаловался на некультурность и вековую российскую темноту, которую ничем не пробьешь. Нина решила поступить на службу. Она об этом сказала Сергею Митрофановичу.
— С удовольствием, — ответил он. — Ведь совершенно нет никого. Чинушки все саботируют… Вот хотите? Интересное дело: организовался жилищный отдел. Там будут у буржуев отбирать квартиры и вселять рабочих.
Она согласилась, и Сергей Митрофанович написал ей рекомендательную записку.
Председатель жилищной секции, рабочий вагоноремонтных мастерских товарищ Липанов обрадовался Нине.
— А то ведь ничего этого я не знаю… Мне говорят: «Наложи резолюцию», а я и слово такое первый раз слышу.
Он объяснил Нине, что пока в жилищном отделе они только вдвоем, но, возможно, ему удастся подыскать третьего. Липанов передал ей канцелярские книги, карандаши и чернила. Нине все это приходилось таскать домой, так как жилищная секция не располагала отдельной комнатой и столом, куда бы можно было запереть канцелярские принадлежности. Печать Липанов держал у себя в кармане. Когда ему приходилось ставить печать, он на нее долго и как-то особенно бережно дышал.
Однажды Нина вместе с Липановым поехала в рабочий район. Они обходили дома, и Липанов уговаривал рабочих переезжать в буржуйские квартиры.
— Запишитесь, мы быстро вас переселим.
Но никто не записывался. Особенно возражали женщины и старики рабочие.
