— Дело в том, — начал я, — что вы выдали нашему строительству проект, предусматривающий бетонную обделку. Но у нас нет цемента. Вместе с тем, — продолжал я, стараясь говорить коротко, — в процессе проходки передовой штольни мы установили, что породы ведут себя хорошо, устойчивы и, хотя имеют трещиноватость, все же вполне надежны…
— Одну минуту… — прервал меня Кукоцкий и слегка приподнял руку. — Посидите, — сказал он, обращаясь к стоящим перед столом людям, — у нас еще разговор долгий. Я сейчас отпущу товарища…
Они уселись на узеньком деревянном диванчике у стены.
— И что же? — обратился ко мне Кукоцкий.
Я собрался с духом и, будто бросаясь на приступ, выпалил:
— А то, что тяжелая обделка не вызывается необходимостью, и мы предлагаем применить облегченный способ и закрепить свободную часть штанговой крепью. Мы составили письмо. Вот!
И я вытащил из кармана вчетверо сложенную бумагу — результат коллективных усилий Ирины, Григория и моих — и положил ее на стол.
Я был уверен, что Кукоцкий сейчас скажет: «Что ж, оставьте, разберемся…» Но он развернул наше письмо и тут же начал читать. Я склонился над столом и стал следить за тем, как Кукоцкий читает. Читал он, по-видимому, внимательно. Перевернул страницу — их всего было три, — начал вторую, снова вернулся к первой… Наконец он дочитал письмо, поднял голову и повернулся ко мне:
— И что же?
Этого я никак не ожидал.
— Как «что же»?! — воскликнул я. — Ведь в письме все сказано! Мы предлагаем перейти на штанговое крепление, сэкономить цемент, намного удешевить обделку, сократить сроки строительства!..
— То, что вы предлагаете, я понял, — сказал Кукоцкий, как мне показалось, с усмешкой. — Но, — продолжал Кукоцкий, — я не уверен, что вы подошли к вопросу всесторонне. Туннель не рудник и не шахта. Ведь вы ставите вопрос не о способе временного крепления. Так? Речь идет о том, чтобы оставить туннель без обделки на все время последующей эксплуатации. Верно?
Внезапно этот Кукоцкий чем-то напомнил мне Смирнова, того, что выступал на совещании у Баулина. Того самого, которого секретарь обкома назвал авгуром. Ну конечно же, этот Кукоцкий — тоже авгур. Уверен, что он-то все знает наперед и какой-то там инженеришка из Заполярья ничего нового предложить не сможет.
…Теперь, когда прошло время и я вспоминаю о нашей первой встрече с Кукоцким, я спрашиваю себя: почему я так думал? Не знаю. Наверное, потому, что после моих стычек с Кондаковым я заранее рассчитывал встретить сопротивление.
Я сказал твердо:
— Да, мы хотим оставить туннель без обделки на все время эксплуатации. И что же? Породы для этого подходящие. Вы говорили о проходке в шахтах и рудниках. А у нас туннель. Не вижу принципиальной разницы… — Конечно, я сморозил чушь и сразу понял это. Но Кукоцкий тут же воспользовался моим промахом.
— Маленькая разница есть, — уже с явной иронией заметил он, — по шахтам не ходят поезда. — Кукоцкий покачал головой, и проникший через окно солнечный луч, отраженный в стеклах пенсне, на секунду ослепил меня. Кукоцкий был прав. Но я не собирался сдаваться.
— Верно, — сказал я. — Но туннель туннелю рознь. Наш, как вы знаете, не пассажирский. Скорости у поездов будут малые. Большая динамика, сотрясения — все это нам не грозит. Кроме того, мы ведь предлагаем крепить штангами только участки, на которых породы твердые, не вызывающие сомнений.
— А фактор времени? — спросил Кукоцкий и поднял вверх остро отточенный карандаш. — Простоит ваше крепление год-два, порода будет выветриваться и может легко изменить свое поведение. Вы полагаете, я не думал обо всем этом, когда разрабатывал проект?
Один из сидящих на диванчике людей нетерпеливо кашлянул. Я обернулся к ним. На лицах сидящих было выражение нескрываемого нетерпения.
— Конечно, — сказал я, снова обращаясь к Кукоцкому, — вы автор проекта, но жизнь идет вперед, и новые требования…
Я осекся, поняв, что не должен говорить всего этого. Здесь не собрание, не митинг. Разговор идет сугубо технический. Моя невольная попытка переключить его в русло общих фраз лишь подчеркивает отсутствие у меня веских деловых аргументов.
Видимо, это почувствовал не только я. Тот самый человек, который демонстративно кашлянул, желая напомнить, что время не ждет и надо кончать бесполезный разговор, сказал, обращаясь к Кукоцкому:
— Анатолий Валерьянович, там люди ожидают… И министру надо ответ готовить…
Он искоса скользнул по мне пренебрежительным взглядом. Я почувствовал, как вспыхнуло мое лицо. Наверное, и Кукоцкий заметил это. Он сказал, стараясь говорить как можно мягче и «педагогичнее»:
— Мы тут решаем сложную инженерную задачу, товарищ Арефьев. Рудник, о котором идет речь, имеет огромное народнохозяйственное значение. Восполняет дефицит по редким металлам. И должен быть срочно введен в эксплуатацию. Вы, конечно, читали решения Двадцатого съезда?
Этого еще не хватало! «Читали ли вы решения Двадцатого съезда?..»
В эту минуту раздался телефонный звонок. Это были не обычные сигналы, а какая-то нервная дробь звонков, — так вызывает междугородная. Кукоцкий схватил трубку и, еще не поднеся ее к уху, крикнул:
— Слушаю!
Он прижал трубку плотно к уху, видимо на том конце провода о чем-то длинно рассказывали. Потом Кукоцкий начал вставлять короткие реплики, вроде. «так», «ну, ясно»… Выражение лица его изменилось. Типичное для кабинетного работника, канцелярской крысы, желтоватое равнодушное лицо, которое, кажется, ни разу не обжигали настоящие ветры, стало теперь каким-то иным: суровым и сосредоточенным.
— Я говорил, черти! — внезапно гаркнул Кукоцкий таким неожиданно грубым голосом, что я вздрогнул.
Собеседник Кукоцкого, очевидно, продолжал что-то рассказывать ему или в чем-то убеждал.
Те трое, что сидели на деревянном диванчике, подались вперед и напряженно смотрели на телефонный аппарат.
Наконец Кукоцкий повесил трубку.
— Кабадан? — поспешно спросил один из сидящих, тот самый, что нетерпеливо кашлял, когда я говорил.
— Ну конечно! — воскликнул Кукоцкий, повернул ко мне голову и сказал: — Вот видите, к чему приводит самоуверенность! Это с линии Архиповск — Кабадан звонили. Стройка всесоюзного значения. Тоже все кричали: «Что нам проект, мы эту гору пальцем просверлим!» Шли-шли — все нормально; дошли до середины да как ткнулись в нарушенную зону, так и… — Кукоцкий махнул рукой. — Теперь вот звонят, паникуют!
Мгновение он молчал, потом взял со стола наше письмо, сложил его по старым изгибам вчетверо и протянул мне:
— Вопрос ясен, товарищ Арефьев. Оснований менять проект не вижу.
— Но у нас нет цемента! — с отчаянием воскликнул я.
— Нажимайте на снабженцев, — автоматически ответил Кукоцкий, и лицо его приняло прежнее, скучно-канцелярское выражение. — Новое дело — в стране цемента не стало! Жмите на бюрократов.
«Сам ты бюрократ!» — чуть не вырвалось у меня. Но я сдержался и, не беря из рук Кукоцкого письма, сказал:
— Нет, товарищ Кукоцкий, я не согласен. Это предложение — результат коллективной работы. Это наше твердое мнение, и я не могу согласиться, чтобы оно вот так, с ходу, было отвергнуто. Прошу обсудить наше письмо с руководством «Центропроекта». Собрать технический совет…
Говоря, я держал руки за спиной, словно и впрямь боялся, что он всучит мне обратно письмо и тогда разговор будет окончен.
— Но вопрос же и без того ясен! — недоуменно сказал Кукоцкий, все еще держа письмо в полусогнутой руке и пожимая плечами.
— Для нас ясно одно, для вас, видимо, другое, — ответил я и сделал шаг назад.
В эту минуту снова раздались короткие, набегающие один на другой звонки телефона. Опять междугородная!
Кукоцкий бросил письмо на стол, поспешно схватил трубку и закричал:
— Да! Да! Слушаю!
Я понял, что продолжать разговор бесполезно. Кивнул и вышел из комнаты. Письмо осталось лежать на столе.
«Так. Значит, неудача, — размышлял я, идя по улице. — Собственно, этого можно было ожидать. Кукоцкий разработал проект нашего строительства. Видимо, он старый, опытный проектировщик. Собаку съел на этом деле. И вот является к нему неизвестный молодой человек, называет себя начальником строительства и требует изменить существенную часть проекта — метод крепления свода туннеля…
Почему он, Кукоцкий, сразу должен признать наше предложение замечательным? Почему? Он давно уже покончил с нашим проектом. Считал все вопросы решенными, он занят теперь совсем другими делами. А я требую снова внимания к нашему туннелю. Ему, конечно, не хочется возвращаться к пройденному, ломать себе голову над нашим предложением, брать на себя новую ответственность… К тому же этот Кукоцкий, по-видимому, типичное кабинетное создание, наверное строительства и не нюхал. Такие люди — самые самолюбивые, самые «огнеупорные».
