Если бы Наталья Егоровна взглянула сейчас ей в лицо, то увидела бы, что это лицо вдруг оглохло и вроде ослепло, хоть глаза широко раскрыты и словно бы силятся поймать что-то в слабом свете прихожей, как рот, задыхаясь, ловит — бывает — последний воздух. Но Наталья Егоровна не видела сейчас девушку, полна была счастьем сына.
— Кто там, Наташа? — раздался из комнаты мужской голос.
Такой похожий, что Женька вздрогнула.
— Это к Валерочке, Павлик! Из Верхних Камушков..
— Так приглашай, Наташа, гостей…
Голос был уже рядом. Крупный мужчина, в очках, с рыжеватыми волосами, появился в дверях из комнаты. Глаза его близоруко и дружелюбно щурились за очками.
— К обеду как раз, — засмеялась женщина.
— Нет, нет, — девушка отшатнулась.
— Никаких «нет», — мужчина протянул руки, изготовился принять куртку у гостьи. — Мы уж вас не отпустим..
— Нет, нет, — снова сказала девушка, отступая к входной двери.
— Потом все вместе поедем к Валерику, — сказала женщина. — У него как раз день рождения. И будет ему сюрприз…
— Нет, нет, — все говорила девушка, отступая, и спиной уже прижималась к клеенчатой двери, отжала ее спиной и теперь отступала от них уже на лестничную площадку, говоря все так же: — Нет, нет…
Будто не знала никаких других слов.
Вдруг повернулась на площадке и побежала вниз.
Из «глазка» в квартире напротив все было видно.
— Вам есть где остановиться-то? — крикнул мужчина вслед ей.
Голос гулко разнесся вдоль лестницы, замер. Девушка, не ответив, побежала быстрее…
— Гм, — сказал мужчина. — Это как понимать?
— Не знаю, — женщина пожала плечами. — Ничего такого я не сказала. Проходите, говорю. Раздевайтесь. Какая-то странная…
— Что-то мне это не нравится. А чего она спрашивала, Наташа?
— Ничего такого не спрашивала. Где, говорит, Валерик? Я говорю — у Маши, даже адреса не спросила…
Дверь в квартире напротив растворилась бесшумно. Молодая женщина, большая и пухлая, едва запахнув узкий халат, выскочила на площадку слишком резво для своей полноты, к которой, видно, еще не привыкла.
— Она четвертый раз уж сегодня приходит, — сообщила быстро. — Все звонила, звонила, вас нет. Постоит так, уйдет. Опять, гляжу, поднимается. Я уж, Павел Сергеич, к вам хотела зайти, что, мол кто-то приехал, ищет…
— Работает вместе с Валерием, — объяснила Наталья Егоровна.
— Снова, гляжу, идет. У меня Танька спит, делать нечего. Я на балконе пеленки вешаю, гляжу — опять…
— Нет, это мне не нравится. Надо догнать!
Мужчина уже спускался по лестнице.
— Погоди, Павлик! Хоть ботинки надень, куда в шлепках?
— Ничего, сухо…
Дверь внизу уже хлопнула.
Обе женщины — молодая и пожилая — отчужденно замолкли, видно большой соседской близости не было. Но обе не уходили с площадки.
Пожилая сказала, чтобы сказать что-нибудь:
— Танечка-то здорова?
— Зуб вылез, — сообщила молодая с восторгом. — Мы и не заметили, как он лез. А гляжу утром — зуб!
— Я уж эту радость забыла — первый зуб, — улыбнулась Наталья Егоровна. — Тут последние бы не потерять!
— Скоро вспомните, — с намеком сказала молодая.
— Это верно, — опять расцвела Наталья Егоровна. Но тут же забеспокоилась: — Куда побежал? Апрель все-таки, не июнь. Раздетый! Странная какая-то все-таки..
— Я уж хотела выйти, спросить — мол, вам кого. Вроде как-то неловко. Чего, подумает, лезешь…
Дверь внизу опять хлопнула. Обе перегнулись через перила.
— Не догнал! — крикнул он снизу. — Во дворе нет, на улицу выскочил — уже тоже нет…
14.04
Когда Шалай с Долгополовым появились в зале, шел уже разговор конкретный. Молодой машинист Савосько объяснялся по своему Случаю. Косая челка была у Савосько, и весь он как-то сейчас был скошен — китель, плечи. Видно, что хочется человеку забиться в щель, а надо стоять перед собранием, отвечать на вопросы.
— Я немножко не рассчитал, конечно…
— Немножко! — фыркнул зам по эксплуатации, тяжело ворохнувшись за длинным столом президиума, где, кроме него и Гущина, никого пока не было. — С каким давлением из депо вышел?
— Точно не помню, семь с чем-то атмосфер…
— И на «Парковой» тебя прихватило?
Савосько кивнул, скосившись.
— Машину надо проверить, — сказали из зала.
Матвеев глянул из-под тяжелых век, опять обернулся к Савосько:
— И сколько было, когда прихватило?
Шалай с Долгополовым уже шли по залу.
— Мало, Гурий Степаныч…
— Не понимаю ответа. Конкретно?
— Вроде — четыре с чем-то…
— А выходил из депо с нормальным? — еще раз спросил Матвеев.
Шалай с Долгополовым поднялись на сцену, к столу. Гущин, улыбаясь готовно и ясно, подвинулся, освобождая крайние стулья. Опускаясь рядом с машинистом-инструктором, Шалай вдруг сказал ему тихо:
— Рано ты сел…
— Что, Игорь Трифоныч? — Гущин не понял и потянулся навстречу.
— Рано ты сел, говорю, — прямо в ухо ему тихо и внятно сказал начальник депо. И сразу оборотил глаза в зал, будто рядом никого не было и ничего никому он не говорил.
Гущин глядел на него теперь сбоку. Ничего не мог прочесть на лице.
— Значит, вышел с нормальным? — пытал Матвеев.
— С нормальным, — кивнул Савосько.
Это все Шалай знал, конечно. И знал, что сейчас Гурий скажет. В непривычном для себя за эти последние месяцы активно-рабочем настроении, какое Шалай слышал сейчас в себе, Савосько его раздражал. Вертится, как червяк на вилке…
— Врешь ведь, Савосько, — вздохнул зам по эксплуатации. — Вон Резодуб кричит — машину проверить! А то я грудник! Я, прежде чем здесь с тобой толковать, взял твой состав и на нем проехал. Вышел — с восемью. А прихватило меня, чтоб ты знал, только через шесть перегонов. Ты с самого начала, Савосько, за давлением не следил. Сел в кабину, как на стульчак, да поехал. Вот тебя с пассажирами и прихватило…
— Да вроде я, Гурий Степаныч… — начал было Савосько.
Так и тянуло сейчас начальника депо его оборвать. Не крутись, парень, время не отнимай у людей. Оборвал бы, это Шалай умел. Но удержал себя, только пальцами хрустнул. Стал себя сдерживать на собраниях с машинистами после того, как один машинст посреди собрания встал да ушел. Комаров опять же, кто же еще.
Шалай про себя усмехнулся. День сегодня такой. Комаров-старший, Комаров-младший, туда-сюда, комары прямо заели…
Белых они разбирали. Да, Белых, Арсений Прокопьича. Автоведеиие только-только на трассе тогда ввели. Машинист классный, а уделался хуже маленького. Сам себе самоход устроил. Контроллером-то вроде на ручное управление взял, а кнопку автоведения не выключил. Стал на «Среднем проспекте», вдруг — трах-бабах — поезд пошел. Как ляпнет диспетчеру: «Самоход!» Сняли состав в тупик. А просто ему на «Среднем проспекте» автоведение выдало минимальную стоянку, так уж попал. И сработало, как часы.
Шалай тогда распалился.
Показательный вроде делал разбор. Чтоб неповадно было. Чтоб внимательны к автоведению. А Белых сгорбатился перед залом — «бе» да «ме», ничего не слышно, что говорит, согнулся, как обезьяна…
«Громче, Белых! — гаркнул тогда Шалай. — Как Случай сделать, мы можем шустро, а отвечать — голосу нет!»
Мужик совсем голову вогнал в плечи. Тут Комаров и вылез, прямо вдруг выскочил на трибуну, челюсть свою выставил — ну прямо бык.
«Я бы на месте Арсений Прокопьича вам отвечать не стал». — «Вот как? — Шалай аж приподнялся. — Ну-ну..» — «А чего — ну-ну? — обернулся к нему Комаров. — Люди, Игорь Трифонович, все же не сапоги, все — сорок второй размер. Случай, конечно, обидный, глупый — можно сказать, мы все понимаем. И Белых еще лучше нас понимает. Так чего же на старого машиниста орать, будто он нашкодивший школьник? Он, к примеру, и сидя мог бы ответить. Зачем его — через двадцать семь лет непорочной работы — на позор перед залом ставить?»— «На пьедестал его сейчас, что ли?» — усмехнулся начальник депо. Лысина его уже багровела. «На пьедестал, может, оно и не надо, — спокойнее сказал Комаров, не спуская с Шалая глаз, — а человеческое достоинство тоже оскорблять ни к чему. Работа с того не выиграет! Сколько бы начальник депо ни кричал, а на линии, за контроллером, сидят машинисты — Белых, Комаров, Черемшаев, не важно — фамилия. И надо, чтоб машинист за контроллером себя уважал. И чтоб его уважали. Прежде всего — в своем же депо…» Кто-то еще поддержал из зала: «Правильно, Павел! А то как Случай — трясом трясешься — чего тебе будет, а не то, как получше выйти…» — «Тряски в нашем деле и так хватает», — кивнул Комаров, будто он вел собрание. «Да я… чего… — совсем потерялся от неожиданной поддержки Белых. — Сдурил, чего там… Могу постоять…»
Тут только Шалай наконец с трудом выдохнул и опять обрел голос.
