Стрелки бегут назад.
Теперь у Царскосельского парка собрался почти весь гарнизон. Но никто из них не стреляет. Там происходит митинг и решается вопрос — что делать.
Казаки подъезжают ближе. У стрелков видна готовность сдаться без бою. Но часть стрелков неожиданно отдаляется и, рассыпавшись в цепь, снова встречает казаков огнем. Посланная во фланг сотня топчет стрелков. Многие втыкают винтовки в землю.
Казаки начинают разоружать солдат.
К Краснову подходит элегантный, стройный человек, одетый как спортсмен.
Это — Савинков.
Он спрашивает, есть ли возможность у Краснова тотчас двигаться на Петроград.
Краснов говорит, что отступление назад равносильно гибели и что он решил продвинуться вперед, несмотря на свои незначительные силы.
Савинков считает это правильным. Он говорит:
— Было бы разумно, генерал, если бы вы немедленно устранили Керенского и все командование взяли в свои руки. Прикажите арестовать его. Дела он не поправит, но повредить может.
Краснов обещал обдумать этот шаг.
Между тем казаки отпускают по домам разоруженных стрелков. Часть стрелков все же колеблется и не отдает винтовки. Казаки начинают разоружать силой. Слышится свист нагаек, крики и стоны.
И тут неожиданно появляется автомобиль.
Это на фронт прибыл Керенский. Он три часа просидел на вышке метеорологической обсерватории, что на полдороге к Царскому. Ничего особенного там он не увидел. И теперь лично приехал посмотреть, что тут происходит.
В автомобиле — адъютанты Керенского и две шикарные дамы, с которыми премьер завтракал во дворце.
Появление с дамами вызывает возмущение и улыбки. Всем кажется страшно неуместным этот роскошный открытый автомобиль с пассажирами, выехавшими как на утреннюю прогулку.
Казаки негодуют. Здесь, на поле, еще лежат раненые. К чему этот эффектный выезд?
Кто-то из казаков кричит:
— Глядите, прибыла штатская куртка.
Краснов, соблюдая воинские правила, подходит к главнокомандующему.
Керенский крайне недоволен. Увидев Савинкова, он тихо, но веско говорит Краснову:
— Весьма странно, генерал. Все-таки я верховный главнокомандующий. Почему вы мне не донесли о взятии Царского Села? Я сижу на этой дурацкой вышке и решительно ничего не знаю.
Краснов говорит, что Царское еще не взято, что стрелки оказывают сопротивление, и казакам приходится силой разоружать их.
— Пустяки, — говорит Керенский. — Где эти стрелки?
Машина Керенского врезается в толпу вооруженных стрелков, окруженных казаками.
Керенский встает на сиденье автомобиля и начинает говорить. Слышатся отрывистые, истерические фразы.
Стрелки ошеломлены и слушают его с диким любопытством, не понимая, что он собственно от них хочет. Дамы и адъютанты начинают аплодировать премьеру.
Тотчас по окончании речи казаки отбирают винтовки, которые стрелки теперь отдают безропотно, ошеломленные неожиданностью.
Краснов говорит своим офицерам:
— Вы знаете, господа, эта штафирка мне буквально на нервы действует. Савинков мне предложил его арестовать, и, кажется, в самом деле этим кончится.
Между тем Керенский объезжал теперь ряды казаков. Он здоровался с ними и поздравлял с победой русского оружия над большевиками.
Казаки сердито смотрят на верховного вождя. Кто-то из казаков снова громко кричит почти в лицо премьеру:
— Эй, штатская куртка!
Керенский останавливает свою машину у рядов казачьей артиллерии. Он это видит в первый раз. И теперь, поздоровавшись с казаками, намеревается произнести речь.
Но Краснов, побагровев, упрашивает его не делать этого. Видя, что уговоры бесплодны и Керенский снова порывается встать на сиденье автомобиля, Краснов почти грубо сказал ему:
— Никаких речей я не могу тут допустить, Александр Федорович… Вы — верховный главнокомандующий, но тут, на поле брани, я хозяин. Тут, знаете, война, а не судебная палата по бракоразводным делам.
Вдруг справа, со стороны Павловска, показываются цепи, которые открывают ружейный и пулеметный огонь.
Пленные стрелки разбегаются. Дамы взвизгивают. Машина Керенского исчезает.
Краснов приказывает своей артиллерии открыть огонь по наступающим.
Происходит перестрелка. Сотня казаков, рассыпавшись лавой, заходит в тыл.
Павловская цепь отходит, отстреливаясь.
К вечеру 28 октября Краснов полностью занял Царское Село, с огромной жестокостью расправился с большевиками и сочувствующими.
Уехав с фронта по настоянию Краснова, Керенский не пожелал бездействовать в Гатчине. Он снова после ружейного обстрела расположился на вышке метеорологической станции и оттуда до вечера наблюдал в бинокль за батальными сценами и вообще за тем, что вокруг делается.
Ночью Керенский отбыл в Гатчинский дворец, а утром 29 октября снова появился в Царском Селе.
В его руках теперь мощная сила — царскосельская радиостанция.
Всюду и во все концы страны Керенский стал рассылать радиотелеграммы с повелением бороться до конца.
Вот одна из радиограмм, пущенных в пространство:
«Идите спасти Петроград от анархии, насилия и голода и Россию от несмываемого позора, наброшенного темной кучкой невежественных людей, руководимых волей и деньгами императора Вильгельма».
К войскам Петроградского гарнизона он обратился со следующим повелительным, но отвлеченным воззванием:
«Всем частям Петроградского военного округа, по недоразумению и заблуждению примкнувшим к шайке, вернуться, не медля ни часу, к исполнению своего долга».
14. Сражение под Пупковым
Почти сутки Керенский провел на радиостанции. Реальных результатов, впрочем, от этого никаких не было.
За сутки силы Краснова несколько увеличились лишь за счет захваченного блиндированного поезда и нескольких орудий.
Итак, к вечеру 29 октября Краснов имел девять сотен казаков, восемнадцать конных орудий и блиндированный поезд.
Казаки стали отказываться идти в столицу без поддержки пехоты.
Но тут из Луги пришло сообщение, что 1-й Осадный полк погрузился на эшелоны и направился к Царскому Селу для поддержки Временного правительства.
Казаки, узнав об этом, решили продолжать наступление.
Однако в пути 1-й Осадный полк, обстрелянный небольшим отрядом матросов, разбежался. И к Краснову подошли лишь незначительные группы солдат.
Поздно вечером 29 октября Краснов все же двинул свои войска по направлению к Пулкову.
Всю ночь казачьи заставы перестреливались с матросами у станции Александровская.
Ранним утром 30 октября с точностью определилась боевая обстановка.
На окраине деревни Редкое Кузьмине залегли казаки. Матросы же и красногвардейцы окопались на склоне Пулковской горы, — красногвардейцы в центре, матросы по флангам. Справа от них — Красное Село.
Между позициями — глубокий овраг, по дну которого течет река Славянка. Эта река отделяет казаков от большевиков.
Краснов посылает сотню казаков на деревню Большое Кузьмине с целью обойти матросов. Другую сотню направляет на Красное Село, на деревню Сузи. Но силы казаков слишком малы, и посланные отряды возвращаются.
Краснов отдает приказ артиллерии открыть частый огонь по окопам большевиков.
Но большевики стойко держатся и не отступают. Особенно мужественно ведут себя кронштадтские матросы.
Керенский, узнав о начавшемся сражении, собрался уже выехать из Гатчины на позиции, чтобы своим личным присутствием вдохновлять войска, но к нему неожиданно явилась делегация во главе с Савинковым и просила его не появляться на фронте, так как это (как сам не без наивности пишет Керенский) «может нежелательно отразиться на психологии линейных казаков».
Другими словами, Керенского попросили ни во что не вмешиваться, так как даже один вид премьера раздражал казаков.
Керенский начинал сознавать свое положение.
Еще вчера неприятным образом его поразил резкий и даже грубый тон Краснова. Керенский не без горечи пишет: «Вчерашнее поведение Краснова и его штаба создали во мне убеждение, что я здесь совсем лишний».
Слова Савинкова и его делегации еще в большей степени убедили премьера, что ему тут делать нечего.
Но он, склонный к поверхностным суждениям, сосчитал это «корниловщиной», офицерскими происками и, может быть, даже завистью Краснова к его популярности.
Так или иначе, он остался в Гатчине, переходя из дворца в поезд и обратно.
Между тем бой на реке Славянке разгорался все сильней.
Три броневика красногвардейцев вышли на шоссе и стали обстреливать деревню Редкое Кузьмине Матросы перешли в наступление.
Штаб Краснова находился на передовой линии позиции, в деревне Редкое Кузьмине Туда же прибыл Савинков и, как пишет Краснов, «рисовался своим нахождением в цепях».
