Через минуту мы услышали ее голос. Кому-то рассказывала в коридоре то же самое.
— Это Зомби! — воскликнул Шура Герасимов.
Он полез за папиросами. Другие ребята тоже. Я растерянно отодвинула столик. Кто сейчас мог спокойно работать…
— С чего ты взял, это Валер… Зомби? — спросила я мрачно.
— Больше некому, как Зомби, — уверенно повторил Шура. Он заметно побледнел, родинки-мушки теперь выделялись рельефно.
— Похоже, что Зомби, — поддержал его и Олежка.
— А когда ее покушались убить? — спросила я медленно. Никто не знал. Неужели Зомби пришел к нам после того,
как… нет, этого не может быть.
— Володя, я схожу позвоню Ермаку. Узнаю, — попросилась я.
— Иди звони, — расстроенно ответил Володя.
Я не очень надеялась найти сейчас Ермака. И действительно, не застала. Он был и ушел. Я медленно вернулась в мастерскую. У меня было какое-то состояние заторможенности.
Работали мы в тот день из рук вон плохо. В перерыв я сбегала к Елене Ивановне и спросила, в каком состоянии Зина.
Елена Ивановна информировала с большой охотой.
— Зина в сознании, но плоха. Ей сделали переливание крови. Возле нее сам Владимир Петрович.
Только я пришла домой и кое-как пообедала, зазвонил телефон. Звонила Наташа Бережкова.
— Владя! Как хорошо, что я тебя застала. Пожалуйста, сейчас же приезжай в больницу. Зина Рябинина плачет и зовет тебя. Рябинин… Он… потом скажу. Приезжай скорее. Захвати чистый халатик. Врач разрешила тебе быть с ней до конца…
— Ей плохо? Наташа…
— Она умирает, Владя. Может, мочью или утром… Подожди, Владя! Передаю трубку сотруднику угрозыска.
Это был Ермак. Я не узнала его голос.
— Выходи на улицу и жди, — сказал он как-то хрипло, — буду сейчас на машине.
Я только успела переодеться и сойти вниз, как Ермак уже подъехал. Он сидел позади и открыл мне дверцу. Шофер повел машину на предельной скорости.
— Ты видел Зину? — спросила я.
— Да. Ей плохо. Говорит, что ее ударил ножом незнакомый парень… Не хочет выдавать.
— А может, правда, не знает. Почему она вызвала меня?
— Не знаю, — сказал Ермак, — может, тебе что-нибудь скажет? Ты ее убеди, что покрывать негодяя незачем.
Ермак был не просто расстроен, он был удручен и разбит.
Он стиснул мою руку так, что стало больно, но разговаривать был не в состоянии. Я его вполне понимала. Ведь это он уговорил Зину помочь угрозыску захватить Морлока. Несомненно, ее за это. Уголовный мир держится на терроре. В вестибюле больницы он сказал мне:
— Я пойду в угрозыск. Там наши ребята. Если Зина что-нибудь скажет или захочет сказать мне, сразу позвони.
— По-моему, она уже все тебе рассказала, — вздохнула я и увидела Наташу.
Она помогла мне застегнуть белый халат и повела куда-то вверх по лестнице. Моя милая подруга, которую я совсем редко стала видеть. Худенькая, стройная, большеглазая, в белом халате и белой косынке. Нянечка!
— Множественные ранения живота и грудной клетки, — тихонечко говорила Наташа, взяв меня под руку. — У нее шок, но… она в полном сознании, и вообще… у нее шок протекает не так, как у других. Ты увидишь.
Наташа наскоро сообщила следующее. Покушение на убийство было в шесть утра. Видимо, за ней охотились еще с вечера, но Зина весь вечер была не одна, а с девушками из общежития. Они коллективно ходили в театр и вместе возвратились домой. А утром Зина, как всегда, вышла одна (она всегда выходила по утрам одна, пораньше, чтоб «надышаться воздухом», и шла бульваром. Видно, это знали).
Полчаса спустя ее увидели в луже крови девушки из общежития и сначала сочли мертвой. Но «скорая помощь» обнаружила признаки жизни.
Оперировал Зину профессор Гусев. Он же приказал послать за Рябининым.
Когда Зина пришла в себя, возле нее сидел отец. Он был очень бледен. Что он передумал за эти часы возле изувеченной дочери, знает лишь он один.
После дядя мне рассказывал, что отнюдь не склонный сочувствовать Рябинину, он сказал ему напрямик, что если его дочь и выживет, то работать она вряд ли сможет и за ней потребуется уход. Изрезана она зверски, «подлатать» ее было крайне трудно, а сделать ее теперь здоровой практически невозможно. Но шансов, что она выживет, ничтожно мало.
Хотя Зина была очень слаба, узнав отца, она заплакала и потянулась к нему. Рябинин наклонился и поцеловал ее.
Зина лежала в отдельной палате. Ухаживала за ней Наташа.
Если может быть, что человек в таком состоянии способен чувствовать себя счастливым, то это как раз произошло с Зиной. По словам Наташи, она была очень счастлива: ее отец с ней, он расстроен из-за нее, значит, еще ее любит, Никаких Геленок, он только с ней, хотя бы эти последние часы Зинки на земле. (Почему-то она знала, что умрет!) Зина мужественно переносила невероятные страдания, лишь бы отец был с нею, хоть теперь, перед смертью. Зина просила узнать у профессора: сколько она еще протянет? Хорошо бы еще дня два или три…
— Что ты, Зина. Еще поправишься! — успокоила ее Наташа.
Зина строго покачала головой.
— Я ведь знаю, зачем обманывать, ты только узнай сколько?
Ей казалось, что два дня с отцом — и никто им не мешает — такое счастье, что с лихвой оплатит страдания.
Но… или он устал, или неотложные дела его призывали, не знаю, но он не разделял этого восторга примирения. И наблюдательная Зина скоро поняла это.
Наташа принесла больной холодный клюквенный напиток (Зину мучила жажда), поправила постель, подушки. Рябинин, стараясь сделать это незаметно, скосил глаза на свои часы… И Зина увидела. Ее охватило отчаяние. Она начала метаться, плакать, гнать отца к его Геленкам. Наташа позвала врача. Пришел профессор Гусев. Зину стали успокаивать, — хотели сделать укол, она отшвырнула шприц.
Сконфуженный Рябинин разводил руками. Зину кое-как успокоили. Дядя уже хотел выйти, когда Зина подозвала его. Голос ее прерывался.
— Профессор… Пусть он уйдет. Пусть уходит… Пожалуйста, позовите Владю. А его не пускайте ко мне. Он мне не отец.
Зина горько плакала. Рябинина попросили удалиться, чтобы не волновать больную. Зина все звала меня. Тогда послали за мной. Разрешили остаться до конца… потому что теперь: конец был неизбежен. Зина! Неужели это Зина Рябинина? Огромные лихорадочные глаза. Черты лица заострены. Кожа пепельно-серого цвета. Рот распух и воспалился от жара. Под легкой рубашкой бинты. Всюду бинты.
— Зина! Зиночка!
Слезы хлынули у меня ручьем, хоть Наташа строго предупреждала меня «не показывать вида». Я села на табуретку у кровати, склонилась над ее левой рукой — единственное, что у нее было не изрезано, и плакала, плакала, как никогда в жизни.
Я знала ее маленькую в детском садике, потом в школе — и это была одна Зина. Знала в тяжелые ее дни, когда она, чтобы досадить отцу, губила себя, — это была другая Зина. И только она стала третьей — серьезной, хорошей, доброй, но еще незнакомой, неузнанной, как ее убили…
Прошлое не выпускало ее из своих рук — вот почему я плавала. Пока я возилась с трусливым, податливым, ничтожным Зомби, отпаивала его после снотворного кофе и везла на Петровку, Зина Рябинина одиноко и мужественно выходила навстречу своей судьбе. Лучше бы я была возле нее.
Я вдруг поняла, что как это ни странно, но хулиганку Зинку я все-таки любила больше чистой, как горный лед, воспитанной и одаренной Геленки. Грудь моя разрывалась от рыданий.
— Перестань, — прошептала Зина, — Владя!
Я подняла на нее залитое слезами лицо. Она удовлетворенно улыбалась.
— Я знала, что ты обо мне поплачешь, — сказала она.
У нее уже изменился голос: стал глухим и низким. Я продолжала плакать, но уже тише, слезы попадали в рот соленые, как морская вода.
Немного погодя Зина сказала:
— Спасибо, Владя. Мне уж так надо было, чтобы кто-нибудь обо мне поплакал…
Зина в изнеможении закрыла глаза.
Потянулись долгие мучительные часы — очень долгие и очень мучительные. У Зины было крепкое, здоровое сердце, не задетое ножом преступника, и оно не хотело переставать биться. У нее был здоровый юный мозг, и он не хотел давать команду о прекращении борьбы… Он давал команду бороться, хотя тело умирало.
Врачи делали все, чтобы спасти Зину. Дядя Александр съездил домой и опять вернулся в клинику. Новокаиновая блокада, переливание крови, вливание противошокового раствора, капельные вливания растворов и крови. Когда Зина начинала задыхаться — кислород, глюкозу, инсулин, какие-то еще лекарства и уколы. Измучили они ее, но я понимала: надо было бороться до конца.
Зина лежала словно без сознания, закрыв глаза, стиснув зубы — дыхание вырывалось со свистом, серое лицо искажено страданием, но время от времени она открывала гласа, чтоб взглянуть, здесь ли я.
— Владя… ты здесь?
