— Ну, что там, Илья Платонович, говорят в правлении?
— Сейчас одна забота, — ответил отец, — корм запасти, к уборке подготовиться. Позавчера проезжал через Усынок — рожь стеной стоит. Такая благодать вымахала — дух захватывает.
— Рожь хороша. Пшеница, коль жара не хватит, еще лучше будет. А рядом, на кукурузном поле, — черным-черно. От былки до былки ветра не слыхать.
— Что ты, слов нет — сиротой лежит. Пятьсот гектар засушили — шутка сказать.
— Неуж высохло? А сколь на нем вина выпито-пролито! — не утерпела, встряла бабка.
— На вине, бабка Матвевна, одна дурь вырастает.
— Неужели? А я думала — умь, — снова съязвила она и прибавила: — По мне, кто пахал-сеял, того заставить и убрать. Как споганили землю, так пусть она их и прокормит. И — ни былки им с колхоза.
— Что теперь попусту говорить, — прервал отец, встал из-за стола и засобирался.
Тут же подъехала машина, и они с Кириллом уехали.
Солнце поднялось, и ранний зной сменил утреннюю свежесть. Колхозники разъехались по полям; в селе, казалось, остались одни дома под солнцем, огороды да плетни.
Коля украдкой набрал в амбаре муки, замесил тесто для наживки и спрятал в лопухах за сараем. Проснулся Толик, и Коля заставил его караулить тесто от кур. Чтобы бабка не заметила их сборы на рыбалку, он натаскал ей воды в кадку, замел двор и все поглядывал на улицу — хотелось увидеть Евгения Васильевича.
Ближе к обеду у правления лихо остановился зеленый «газик»-вездеход, и из него неторопливо вышли двое мужчин, оба важные, гладко зачесанные. На солнце слепило глаза от их кипенно-белых рубашек. Их встретил парторг в своем выгоревшем костюме. Он поздоровался с приехавшими несколько суетливо. Только худое лицо оставалось неулыбчивым и спокойным. Скоро все трое вышли из правления, сели в машину, она пропылила по улицам и скрылась за скотным двором.
— Из района, — заметила бабка. — На кукурузное поле, видать, поехали.
В полдень Коля вышел за амбары на проселок, присел на ковыльном взгорке и стал ждать: по этой дороге всегда возвращался Евгений Васильевич.
Рядом косили сено. Но так горяч был воздух, что звуки трактора едва долетали до дороги. На косилках сидели загорелые, голые по пояс косцы. С каждым заходом трактора поле заметно убывало, таяло на глазах, и жалко было смотреть на полегающую за косцами высокую траву.
Наконец из-за косогора выехала бричка, запряженная Красавчиком. Правил ею Евгений Васильевич. Красавчик покосился в Колину сторону, на время укоротил бег, и Коля на ходу впрыгнул в бричку, перехватил вожжи.
— Какие новости, Колян? — спросил председатель.
— А никакие, — неохотно ответил Коля. — Рыбачить к вечеру пойдем.
— Это хорошо. Я бы тоже не отказался...
— Еще собрание собирают. Там, говорят, кое-кому влетит...
— Вот как? — насмешливо-снисходительно удивился Евгений Васильевич, а через минуту улыбнулся: — Что ж, не все только по головке гладят, — он потрепал Коле выгоревшие вихры.
Коля недовольно повел худым плечом, отстраняясь от руки председателя. «Храбрится, — подумал он, — а на душе, поди, кошки царапают».
— Из района на машине приехали... С парторгом куда-то укатили, — сказал Коля.
— Ну-ну... — проговорил Евгений Васильевич и надолго умолк.
У самого села Коля украдкой взглянул на председателя. Сидел он, большой, грузный, и думал непонятно о чем. Большое тело его обмякло, руки забылись на коленях, а запавшие глаза поблекли, как вроде они устали смотреть на белый свет. А раньше другой был. Зайдет к ним и крикнет:
— Бабка Матвевна! Ну как, жива, здорова? Вот и хорошо? Зачерпни-ка водички постуденей да пополней!
Шумный такой, бодрый. И еще спросит:
— А ты, Колян, еще не все ноги избегал? Смотри, лето большое, избегаешь. Как в школу пойдешь?
Как только поравнялись с их двором, Коля придержал коня и спросил:
— Квасу дать?
— Пожалуй...
Коля спрыгнул с брички и скоро вынес мокрый жестяной корец с квасом. Евгений Васильевич помедлил, наблюдая игру солнечной дроби в корце, дунул на соринку и припал губами к влажному краю. В это время в калитке появилась бабка, седая, ярко освещенная солнцем, и сказала бесцеременно и веско:
— Что ж тебе твоя Тася не сделает квас? Небось, в поле не ходит.
Председатель дошил, взглянул на нее с усмешкой и лишь перед дверью правления обронил:
— Ох, Матвевна, Матвевна...
— Отчего не зайдешь словом перемолвиться? — крикнула бабка вслед.
— Как-нибудь в другой раз, некогда, уж не серчай, — и Евгений Васильевич скрылся в двери.
Коля распряг коня, выкупал его на речке в затоне, а потом, сверкающего от воды, провел на конюшню и дал овса. Проголодавшийся Красавчик с удовольствием хрустел овсом, а когда торопливо забирал его губами, получалось так, будто он шептался с ним.
Затем Коля прошел в сенной сарай, прилег на сено и смотрел на улицу в дверной проем. Опять взбил на дороге пыль «газик»-вездеход. Настя-библиотекарь пробежала к клубу с красным свертком в руке — накрыть скатертью стол к собранию. И туда, к клубу, уже потянулись самые ранние, кого не держали дела в поле. Значит, скоро начнут, пора уходить.
Коля позвал братишку, они забрали свои припасы и вышли из дома. Быстренько перебежали шаткий мосток через речку и за огородами, на выгоне, выбрались на дорогу.
Дорога, поднимаясь в гору, огибала пшеничное поле, такое большое, что не видно было ему конца. Колосья, убегая и уменьшаясь, смыкались с раскаленным краем неба. Когда кончился подъем и открылась равнина с новым, далеким горизонтом, пшеничное поле оборвалось, а на ковыльной равнине, как разлитое отекло, заблестел пруд.
Ближе к плотине, у воды, одиноко сидели два рыбака, и рядом с ними стоял мотоцикл.
— Из города приехали, — Коля остановился у берега, не решаясь подойти ближе.
Ребята расположились, размотали удочки и наживили крючки. Поплавки один за другим взметнулись в воздухе и упали в двух шагах у берега.
— Надо бы поплевать на приманку, — заметил Толик, утирая кепкой красное от пота лицо.
— Зачем?
— Так все делают.
Коля не ответил и продолжал смотреть на воду.
Здесь у воды стало свежей. Легкий, едва заметный ветерок пробегал рябью по пруду и овевал слабой прохладой. Солнечные блики, отражаясь от яркой поверхности пруда, играли на лицах и в одинаково голубых глазах братьев, мешая наблюдать за поплавками. Глазам становилось больно от света, а поплавки долго равнодушно ныряли в мелких волнах. Вдруг один робко, едва заметно дрогнул.
— Клюет, клюет! — страстным шепотом заторопил Толик. Коля дернул удилище — на солнце сверкнул оголенный крючок.
— Ты сиди, я сам знаю.
— Съел приманку! — удивился Толик. — Кто, карп?
— Нет, наверно, карась.
— А я карпов еще не видал. Поймать бы, — он снова вытер пот с лица.
Приезжие рыбаки сидели неподвижно. Неожиданно один из них привстал и, не разгибаясь, смешно заприседал, наклоняясь к воде. К нему подбежал второй. Они заговорили быстро, возбужденно. Первый потянул удочку, леска натянулась струной, потом словно оборвалась, потому что удилище взлетело вверх, и следом что-то мгновенно блеснуло и упало далеко за спинами рыбаков.
Коля и Толик тотчас подбежали к тому месту и увидели на траве здоровенную рыбину. Красивая в своей золотистой чешуе, с влажным запахом дойного шла, она лежала на траве и, не смиряясь с гибелью, редко, но сильно ударяла хвостом о землю. Ее словно раздражали яркий свет и воздух, и она с каждым прыжком стремилась ближе к воде.
— Вот он, карп, — проговорил Коля, наклоняясь, — зеркальный...
— Ишь какой! — сказал Толик и хотел поймать рыбу.
В это время к ним подошел парень в большой серой кепке, надвинутой на глаза.
— Вам чего надо?! А ну, марш отсюда! — приказал он.
— Ох, ты! Не твой пруд, и не кричи! — возразил Толик, а сам попятился, спрятался за Колину спину.
— А чей же?
— Наш.
— Смотри-ка, частник, — улыбнулся парень.
Мальчики снова вернулись на свои места. Один раз Колин поплавок дернулся, потом его повело, Коля подсек и вытащил небольшого карася.
Парень в кепке подошел к ним и тихо спросил:
— Ну, как?
— Неважно, — ответил Коля и вздохнул.
— Возле берега карп не берет.
— Знаю. Лески длинной нет.
Парень помолчал, потом спросил:
— Значит, ваш пруд?
— А чей же? — небрежно ответил Коля.
— И карпы ваши?
— И карпы.
— Это как понимать?
— А так. Их Евгений Васильевич, наш председатель, мальками сюда пустил. Потом мы им подкорм возили.
— Смотри-ка, молодец ваш председатель.
— Он хотел и в Ведяном пруду развести, да не успел. А теперь его снимут, — сказал Толик.
— Тебя что ли спрашивают? — оборвал его брат.
— За что же? — поинтересовался парень.
— Кто знает, — нехотя сказал Коля. — В районе винят — кукуруза не взошла. А Евгений Васильевич тут при чем? В посевную его вызвали на совещание на два дня, а трактористы напились и разъехались, кто к брату, кто к свату... Неделю их собирали. Машины простояли, время ушло. Вот они и виноваты. Я бы их... — Коля тряхнул светлой головой, и парень увидел в его глазах сгустившийся от прищура сердитый синий блеск.
