Евгения Петровна, когда приезжала сюда, останавливалась у Ковалевых. Привезла семена — посадить у казармы цветы… По просьбе Васильева рассказала солдатам о заводских делах. А на прощание сфотографировалась со взводом Санчилова. Дроздов пристроился возле нее, выставя ногу вперед, лихо сбив набок шапку и воинственно поглядывая на мир.
…Санчилов сегодня доверительно сообщил, что его будущая жена — учительница, летом навсегда, как он не без значения подчеркнул, приезжает сюда.
Все-таки решил судьбу.
И, в какой уже раз, Ковалев подумал о своей пожизненно избранной профессии. Конечно, бывает очень трудно… Это вечное ощущение непринадлежности себе, каждодневная напряженность, перегрузки, от которых наваливается подчас страшная усталость… Чаще всего неосуществимое желание хотя бы ненадолго выключить мозговые рубильники, оторваться от дневных забот.
А все же иного он для себя не хотел. Шла отливка сильных характеров. Как говорил Макаренко: «нового типа поведения».
Все эти Дроздовы, Груневы, Бесковы, пройдя школу возмужания, возвратятся домой иными, унося что-то и от нас, вероятно, частицу и нашей души.
Мы готовим умелых, духовно стойких защитников, и нелепо предполагать, будто я могу желать убийств. Даже если пальцы мои окажутся на пульте управления ракетами, они подчинятся голосу разума и гуманности. Но если возникнет опасность для страны Октября…
Эту мысль надо отчеканить и в «Военной косточке». Повесть все же перевалила за половину.
Любопытны его собственные метаморфозы, как автора.
Композитор Шарль Гуно писал: «Когда мне было двадцать лет, я признавал только самого себя. Тридцати лет я уже говорил: „Я и Моцарт“, сорока: „Моцарт и я“, а теперь уже говорю только: „Моцарт“».
К счастью, еще до сорока я понял — только Моцарт!
Внизу из-за угла вышла Вера. Запрокинув голову, весело подняла руку.
* * *
Усадив Машу за уроки, они стали собираться на концерт. Ковалев позвонил дежурному по части и, предупредив его, что с девятнадцати тридцати будет в драмтеатре, стал надевать штатский костюм. Вера не могла к нему привыкнуть. В этом пиджаке со шлицами по бокам Володя походил на… аспиранта, что ли. Еще не оперившегося, но уже не без значительности. И весьма спортивного.
Владимир Петрович старательно завязывал галстук. Никак не маг научиться этому искусству, узел получался немного перекошенным.
— Ну-ка, мой начинающий модник… — Вера, поправив галстук, повернула мужа кругом. — Э-э-э, на макушке у тебя волосы явно поредели. Я брала замуж густоволосого… И такого уговора не было…
— Это от головного убора, — неуверенно ответил Владимир Петрович.
— Не знаю отчего, — шутливо отвела самозащиту Вера, — только не хочу лысого и пузатого.
— Не буду, — пообещал Ковалев.
— Хотя, ладно, — смилостивилась Вера, — не отрекусь от любого. Тоже молодуха объявилась!
И уже серьезно:
— Удалось договориться: выделяют двадцать пять коек для больных аллергией. Боюсь произносить эти слова вслух, но, кажется, мы в лечении кое-что нащупываем… Кажется…
Раздался долгий, настойчивый телефонный звонок. Так звонят издалека.
— Слушаю. Подполковник Ковалев.
— Владимир Петрович, как жизнь?
Голос очень знакомый. Кто бы это? А-а-а, Иван Васильевич Курылев. Был у него такой дружок в штабе округа. Тоже подполковник и тоже вафовец, как называли они тех, кто закончил Академию Фрунзе. Когда-то вместе они служили в Сибири.
— Живем не жалуемся, — ответил Владимир Петрович. — Вот с женой собрались на концерт.
— Хорошее дело, — каким-то хитрым голосом сказал Иван Васильевич. Темнит дружок, неспроста позвонил. — Завтра тебя на военный совет к десяти вызывают, так ты загляни ко мне.
— Вот как…
— Вот так… Готовь, брат, чемоданы.
Значит, передвижение по службе. Но куда?
Хотя бы намекнул Иван Васильевич. Нет, делать этого по телефону он не станет и спрашивать его не следует.
Курылев уже знал, что Ковалева прочат послать в другой округ начальником штаба дивизии. И завтра вызывают для предварительного разговора, прежде чем поедет Ковалев в Москву, где подобные назначения решаются окончательно. Но сейчас только сказал, будто бы даже с завистью:
— Интересная работа. И от нас рукой подать, всего километров девятьсот. Ну, бывай здоров. Завтра жду.
Первое чувство, какое возникло у Ковалева после этого разговора, была жалость. Жаль было оставлять Васильева, Карпова, Санчилова — свой полк. И этот город, к которому уже привык, обжил. Но ничего не поделаешь — приказ свят.
— Что, Володя? — с тревогой спросила Вера.
— Все то же, солдатская подруга, — мягко, словно бы винясь, притянул ее к себе Владимир Петрович, — кажется, опять придется сворачивать наш походный бивак.
— Новое назначение?
— Да…
И у Веры защемило сердце: прощайте, мои аллергические койки и недолеченные больные, прощай, Дарима, и эта теперь уже такая уютная квартира. Дождались своего часа распроклятые ящики в подвале! Прав тот, кто сказал, что два переезда равны одному пожару.
Но такому настроению поддаваться нельзя. Вера быстро посмотрела на мужа:
— Ну что ж, мой командир, чему бывать, того не миновать.
— На концерт не пойдем? — спросил он с сомнением.
— То есть, как это? Конечно, пойдем!
По всем правилам искусства (лат).
Рассказывай!
Противотанковые управляемые реактивные снаряды.
