Степь теперь везде обитаема. Повсюду созданы людьми базы и поселки. Давно не кочуют ногайцы с места на место, давно позабыли они свои кибитки, живут оседло по деревням и по кутанам. Ногайцы — прекрасные скотоводы и чабаны. Они преданы своему делу, трудолюбивы, поэтому среди них очень много орденоносцев и героев труда. На Празднике чабана залюбуешься этими загорелыми и как будто наивными людьми. Здесь ты поймешь, какой высокой благодарности удостаивает государство труд простого ногайца. Нет, это не генералы, хотя на груди у них ордена, это простые чабаны.
Ногайцы к тому же хорошие садоводы и виноградари. Говорят, в степи ничего не растет. Неправда. Все растет, если позаботиться, потрудиться, полюбить землю, сродниться с ней. Земля во сто крат отблагодарит трудолюбивого земледельца. Есть у ногайцев парники, есть у них и бахчи, на которых вызревают самые сладкие арбузы. Когда видишь бахчу с большими и спелыми арбузами, охватывает радость, а вместе с ней и гордость за то, что есть у нас люди, делающие такое доброе дело. Об арбузнике Уразбае слава шагнула далеко за пределы этих стеней. Раньше так славились только ногайские кузнецы.
Тянутся по земле витиеватые зеленые веревки, тяжи, жгуты с листьями, а между ними лежат шары в полосатых майках, подставили солнцу свои бока. Десятилетний ногайский мальчишка едва-едва поднимает степной арбуз. А в газетах писали о таком случае. Косил человек траву и увидел впереди предмет, который принял за большой замшелый валун. Хотел обкосить его со всех сторон и пройти мимо, но все же неосторожно задел косой, и вот на глазах у косца валун треснул и раскололся на две половинки, обнажив рубиновое нутро, испещренное черными семечками. Удивился косарь, не знал он, что бывают на земле такие арбузы, ведь этот арбуз был ему чуть ли не до пояса. Позвал он детей и жену, что находились поблизости, а детей у него было семеро. Велика была радость в жаркий день есть прохладный гигантский арбуз. За один присест съели они только четверть арбуза, угостили других косарей, машиниста сенокосилки, а корки арбуза для интереса взяли с собой, иначе никто бы им не поверил. Ну а каков был этот арбуз на вкус, знает лишь тот, кто его пробовал. Вот что такое степь Данг-авлах! А какой виноград здесь растет! Кизлярские винные подвалы были известны еще в прошлом веке, но и в наше время кизлярские коньяки не уступают самым лучшим в мире марочным коньякам.
Выходят из заповедника и кочуют на воле по степи стада сайгаков — красивых, грациозных степных антилоп. Сайгаки взяты под защиту государством, охота на них строго запрещена. Вот почему до глубины сердца возмущается Мухарбий, вот почему ненавистен ему человек, который истребляет сайгаков ради наживы, ради собственного удовольствия.
Сайгак — вымирающее животное. Точно так же в недавние времена был истреблен здесь, в ногайских степях, тарпан, или тулпар, — гривастая дикая лошадь, огненная краса стеней, воспетая в грустно-протяжных песнях безымянных певцов Прикаспия, олицетворявшая необузданность, норовистость и великую любовь к свободе, к стопному раздолью. Вымер тулпар — сказочный конь. Дольше всех продержался вожак тулпаров, как вихрь водивший по степи свой табун. Говорят, жив до сих пор в Терекли-Мектебе тот человек, который заарканил последнего сказочного мустанга. Этот пойманный последний тулпар не прожил в неволе и десяти дней, бился головой об стену, пока не умер. Говорят, что люди чуждаются теперь этого человека, обходят его, как прокаженного, стороной, не слушают его, когда он хвастается, подвыпив, с каким трудом и с какой сноровкой добился он успешной охоты — два месяца выслеживал мустанга на своем черкесском скакуне. Вымер сказочный конь, сожалеют о нем ногайцы, а еще больше будут сожалеть потомки. Сколько упреков выскажут они нам, своим предкам, за то, что не сохранили редкостное животное, за то, что лишили их, потомков, степной красоты, обеднили землю!
Правда, прошлой весной у чабанского костра за блюдом хинкалов почтенный ногаец по имени Аджигельды из Кунбатора рассказывал, что одни из его дальних родственников, заблудившись в степи, видел будто бы в закатных лучах табун диких лошадей и пыль, поднятую этим табуном. В правдивость слов он поклялся реденькой своей бородой, после чего человеку нельзя не верить. Но, с другой стороны, могло померещиться усталому, изможденному путнику, потерявшему надежду добраться до людского пристанища. Иногда человек увидит именно то, что ему страстно хотелось бы видеть. К тому же любят жители стеней, ведущие самую обычную, слишком даже обычную жизнь, рассказы о необычном, любят удивить собеседника и сами при этом не меньше удивляются своему же рассказу.
Ногайцы — малый, но гордый народ. Еще говорят про них, что добродушные и веселые. А почему бы им злиться? Вино у них есть свое, о мясе не надо и говорить: тысячные отары пасутся в степи. Много ли вообще надо доброму человеку, чтобы находиться в хорошем расположении духа, или, как говорят ногайцы, так стоять на земле, чтобы тень завидовала хозяину?
А если с похмелья, то нет ничего лучше большой пиалы ногайского чая с молоком, с перцем, с топленым маслом. Какой аромат, какой вкус! Сразу оживает человек, сразу возвращается к нему хорошее настроение. Да если к этому чаю еще хрустящий чурек или хотя бы поджаристый край от хлеба, испеченного в сельской пекарне на поду, а не в форме. Почему бы не поверить, что кто пьет ногайский чай, тот застрахован от многих болезней, почему бы и нет? Ведь в этой спрессованной плитке чая такое разнообразие трав, такой букет, такой аромат, что даже самый бесчувственный не останется равнодушным. И станет пить его с превеликим желанием.
Две пиалы этого чая с удовольствием выпил сегодня Мухарбий. Чай приготовила ему его старушка Кадрия, что означает «судьба», или, точнее, «предначертание». Кадрия — учительница в сельской начальной школе, десятки лет учит детей родному ногайскому языку. Не знаю, судьба ли это, но своих детей у них нет. Мухарбий давно перестал упрекать жену, да и неизвестно, ее ли это вина. Милая, добрая Кадрия всю свою материнскую ласку и любовь отдает детям в школе, чужим детям, но только можно ли называть их чужими? Они для нее ближе родных. Иначе чем же объяснить, что если кого из детей обидят родители, то дети бегут к Кадрии, ищут ее защиты. А если у кого дома приготовят вкусную еду, то обязательно пригласят учительницу или отнесут ей лучший кусок. Да вот и сейчас прибежала девочка, самая младшая дочь Эсманбета, и принесла целый пирог, от которого идет еще пар. Кадрия поблагодарила девочку, дала ей два апельсина, а пирог поставила перед мужем.
— Ешь, вкусный, наверное.
— Откуда знаешь, сама-то попробовала?
— По запаху.
— Кто принес?
— Младшая дочь Эсманбета.
— Убери, выбрось! Не хочу видеть этого пирога!
— Что с тобой, муж мой, ты вчера вернулся, ни слова мне не сказал? «Постели постель, спать хочу» — вот и все. А я ведь не чужая тебе. Вот уже сорок лет я твоя жена.
— Я сказал, что все в порядке. И прошу, больше от чужих ничего не принимай!
— Хорошо, не буду. Но ребенок-то тут при чем? Да и Эсманбет был твоим другом.
— Был, и все, больше нет! Не хочу слышать его имени в моем доме.
— Это не мое ли имя ты не хочешь слышать? — раздался густой, как бы медный голос человека, входящего в дом с веранды.
Сам Эсманбет. Среднего роста, полноватый, но не так, чтобы это бросалось в глаза и наводило на мысли о невоздержанности и распущенности. Лицо приветливое. Многие ногайцы теперь по каким-то причинам утрачивают свои характерные черты. Лица становятся менее плоскими, головы менее крупными. Даже и в песнях ногайцы не воспевают больше широкие скулы и плоские носы. Отчего происходит такая перемена в целом антропологическом типе, неизвестно. Может быть, от свободного и повседневного общения с другими народами? Может быть, окружающая среда накладывает на людей свою печать? Говорят, что у француза, например, живущего в Японии, могут появиться дети с узковатыми глазами, разрезанными по-азиатски, если даже жена у этого француза настоящая парижанка. Пути влияния тут неизвестны, не установлены. Так или иначе у Эсманбета, входящего с веранды в комнату, было приветливое и больше европейское, нежели чисто ногайское, лицо.
— Это не мое ли имя ты не хочешь слышать? — улыбаясь, повторил Эсманбет.
— Да, твое имя!
— Не надо, сосед, не надо. Хватит того, что ты расправился по дороге с моими кунаками. Клянусь, ты молодец, ну и разделал же ты их!
— Жалко, что не тебя.
— А я решил отметить твой приезд. Соседка Кадрия, будь мила, там, за дверью, я оставил бутыль с вином в плетенке, неси ее сюда. Дочка моя прибежала к вам с пирогом. Сама не дотронулась до пирога, пока не отнесла вам лучший кусок.
— Славные у тебя дочери, Эсманбет! — похвалила учительница.
