Конь уже напился, приподняв голову, нетерпеливо потянул повод. Ярко начищенные кольца недоуздка, роняя на землю дрожащие капли воды, четко звякнули.
— Стоять, Белоногий! — ласково крикнул Нестеров и слегка дернул за повод.
Белоногий встряхнул головой, громко фыркнул, обдав офицеров влажной пылью.
— И много у вас было взысканий? — вмешался в разговор Пыжиков.
— Были, — снова пожимая плечами, ответил Нестеров.
— Сколько? — допытывался Петр.
— Не помню... В карточке все точно отмечено, — ответил младший сержант. Весь его облик говорил о том, что вопросы ему неприятны и отвечать на них у него нет никакой охоты.
— А сейчас за что наказаны? — настойчиво расспрашивал Пыжиков.
— Это мы можем узнать в канцелярии, — сказал Ромашков.
— Разрешите, товарищ капитан, обратиться? — спросил Нестеров.
— Говорите.
— Если не ошибаюсь, вы будете новый начальник заставы?
— Вы не ошиблись, — ответил Ромашков. — А это мой заместитель, — показав на старшего лейтенанта, добавил Михаил.
— Слушаюсь, — как-то невпопад ответил Нестеров и хмуро опустил голову.
Лицо его еще больше порозовело, смятая пирожком пилотка съехала к большому изуродованному уху, мочка которого была похожа на крохотный сморщенный грибок, подвешенный шляпкой вниз.
— Нельзя так распускаться, вы же все-таки сержант, — нарочно выпустив слово «младший», многозначительно проговорил Ромашков.
— Капитан Земцов обещал разжаловать, — глубоко втягивая воздух, сказал Нестеров.
— Далеко зашло, — покачал головой Михаил. — Что же вы такое совершили?
— Рапорт подал.
— О чем вы писали рапорт?
— По личному вопросу обращался, — с трудом выговаривая слова, отвечал Нестеров. — Насчет этого самого...
— А ты посмелее, сержант, откровенно говори, — непроизвольно переходя на «ты», подбодрил его Ромашков. Он чувствовал, что у сержанта на душе неспокойно.
— Да, уж скажу начистоту. Насчет расписки обращался...
— Какой расписки?
— Стало быть, обыкновенной. Просил разрешения в загс сходить.
— То есть как это в загс? — удивленно спросил Михаил.
— Вот это развеселил! — воскликнул Пыжиков. — Значит, задумал жениться?
— Так точно, товарищ старший лейтенант, — сгребая ладонью выступившие на лбу капельки пота и поглядывая на изменившиеся лица офицеров, облегченно вздохнув, ответил Нестеров.
Офицеры молча переглянулись. Старший лейтенант, стараясь сдержать приступ смеха, отвернулся, нагнувшись, взял лежавший у ног кусок щебня и отбросил его к забору, где колыхалось подвешенное на веревке белье.
Капитан Ромашков, пряча улыбку в строго поджатых губах, с нарастающим интересом смотрел на Нестерова. «Так вот она история с прачкой», — вспомнив ухмылку дежурного, подумал Михаил.
Нестеров, помаргивая светлыми ресницами, безостановочно вертел в покрасневших от солнца руках конец ременного повода, глядя куда-то в сторону.
За забором в кустарнике посвистывали птицы. Над пограничной вышкой кружил орел. Казалось, что в этой сонной утренней тишине можно услышать шум его крыльев. Но сейчас было слышно, как белоногий конь, позванивая колечками, словно свадебными бубенцами, мерно дышит, щекоча теплой губой солдатский затылок.
— Значит, решил вступить в законный брак? — Ромашков не мог скрыть озадаченной улыбки, потянул пальцами козырек фуражки и наклонил голову.
— Так точно, товарищ капитан, приходится, — убежденно и решительно ответил Нестеров.
— Как это приходится? Тебе еще служить больше года, — сказал Михаил, чувствуя, что своим упрямством и настойчивостью солдат ставит его в тупик. За внешним смущением и подкупающей застенчивостью скрывалась твердая сила воли, сломить которую было не так-то легко.
— Я понимаю, что нежелательно, — пошевеливая белесыми бровями, продолжал Нестеров. — Все, товарищ капитан, понимаю. А оно выходит так, что тут моя судьба...
— Да он просто голову морочит!
— Ладно. Погоди! — движением руки Михаил остановил Пыжикова и, обращаясь к Нестерову, спросил: — Что вам ответил капитан Земцов?
— Товарищ капитан Земцов взыскание дал... Потому что я самовольно за забор вышел, тут неподалеку.
— На свидание, что ли? — снова вмешался Пыжиков.
— Так точно. Я просился два слова сказать, а капитан не отпустил.
— Можно было и здесь сказать, — посоветовал Ромашков, неприязненно думая о крепконогой прачке, которая издалека показалась ему старше сержанта лет на двадцать.
— Разве она сюда пойдет? Что вы, товарищ капитан! — поднимая на Ромашкова удивленные голубые глаза, проговорил Нестеров.
— А где она живет? — спросил Петр.
— На рыбозаводе. Пекарем работает, — ответил Нестеров.
«Значит, совсем не то, — подумал Михаил. — Черт знает, какая ерунда получилась».
— Надо же ей объяснить, — сказал он Нестерову, — что до окончания службы вам жениться нежелательно.
— Сто раз объяснял, товарищ капитан! Да разве втолкуешь? Не могу ждать — и все. У нее свой резон.
Нестеров глубоко вздохнул. Потрогав ладонью изуродованную мочку уха, он снял пилотку и вытер упругий, похожий на пятку подбородок, который сильно выдавался вперед и подчеркивал упрямый характер северянина. А светлые, с голубинкой, глаза излучали скрытое в них лукавство и самобытный, по-мужицки расчетливый ум.
— Какой же у нее резон? — спросил Пыжиков. — Почему она так торопится?
— Да как вам объяснить? — вздохнул Нестеров. — Дело тут такое, что не может она ждать целый год, вот и все.
— Если любит, так подождет, — назидательно проговорил Петр.
— Это все верно, конечно... Каждый человек любит свой мотив и поет, что ему нравится.
— А может, она того... ну? — Подыскивая подходящее слово, Пыжиков щелкнул концами пальцев. — Может, у вас уже...
— Думаете, ребенок? — перебил его Нестеров. — Нет, товарищ старший лейтенант, промеж нами ничего такого не было. Этого она не позволяет. Тут пытались некоторые хлюсты из рыбаков, да и из наших тоже. В этом деле, — Нестеров довольно улыбнулся, — она занимает пока круговую оборону... Но я понимаю, ей тоже трудновато приходится. Есть у них на заводе рыбак Ерошка, бравый такой, форсун несусветный, он все время к ней ломится и насчет женитьбы сеть закидывает. Заработок у него две тыщи в месяц, да и она кое-что для свадьбы припасла. А тут и другие не прочь пришвартоваться, потому что девчат на рыбозаводе всего только две: Надежда моя и Настя, которая в зеленых штанах ходит, погоду наблюдает в своей будке и градусы в море высчитывает. Их, значит, две, а ухажеров — полроты. Наши киномеханики, что с вами приехали, ездят туда картину крутить и тоже не прочь заморочить голову. Офицер тут один из ПВО тоже цветочки приносит. Попробуй, утерпи... Никакая оборона не удержит. Вот она и торопит меня. А я, скажем прямо, не какой-нибудь писаный красавец, чтобы больше году еще ждать. А она такая девка, что кого хошь раскипятить может. Глядишь, томится, томится — да и сама вспыхнет, и аминь мне тогда... А я желаю расписаться и к матери своей в деревню ее отправить, вот и все.
На лице Нестерова остановилась и замерла мрачноватая улыбка. Он глядел на капитана Ромашкова синеватыми, как небо, глазами и ждал ответа на свой вопрос.
За годы службы капитану Ромашкову случалось наблюдать всякое: были у подчиненных и самовольные отлучки, и любовные истории, и выпивки, которые иногда печально заканчивались — в трибунале. Встречались парни не очень грамотные, выросшие в годы войны в полубеспризорном состоянии, нередко без отцов и матерей. Отцы дрались на фронтах, а матери работали, делали пушки и снаряды, выращивали хлеб и махорку. Нелегко многим детям было и в послевоенные годы. В школе и рабочих коллективах старались привить им навыки дисциплины и трудолюбия, но не всегда это удавалось.
А здесь, на границе, каждого прибывшего парня, какой бы ни был у него груз в прошлом и какой бы характер он не имел, надо было сделать солдатом, да и не просто солдатом, а пограничником, которому оказывается исключительно большое доверие, поручается дело государственной важности.
Ромашков по опыту знал, что с каждым молодым солдатом надо работать много и долго, вкладывать в это душу и сердце, как вкладывали в его, Ромашкова, воспитание офицеры, с которыми он встретился сначала в военкомате, потом на учебном пункте, в школе сержантского состава и, наконец, на границе. Капитан шел своим и тоже нелегким путем. А вот каким путем идет младший сержант Нестеров? Все это надо изучить, осмыслить и сделать правильные выводы.
— У вас, товарищ Нестеров, есть отец? — после напряженного раздумья спросил Ромашков.
