— Ах да, Панаев! Но может быть, вам известен его адрес?
— Нет. Я думаю, его адрес никому не известен. Если вы хотите найти его, отправляйтесь в игорный притон самого низкого пошиба.
— Притон? Вот странно! — вскричал Вуд. — Он, кажется, профессор университета, и вдруг вы предлагаете мне искать его в игорном притоне.
— Он давно оставил университет, — сказал Свехновицкий. — Впрочем, я ничего достоверного о нем не знаю. О Панаеве ходят странные слухи: говорят, что он наркоман, говорят, что он авантюрист и неоднократно показывал себя с этой стороны во время своего пребывания на Востоке.
Вуд снова беззвучно рассмеялся.
— И вы говорите, что у него целы обе руки?
Студент посмотрел на него с опаской.
— Да, у него целы обе руки, — сказал он, вставая и давая этим понять, что визит окончен.
Вуд вскочил, бросив на стол сигару.
— Благодарю за ваши сведения, — сказал он, я боюсь, что едва ли моему документу суждено быть переведенным в Петрограде.
Студент проводил его до двери. Он откланялся и ушел.
6
В течение недели Вуд шнырял по притонам Петрограда. Он бывал в тайных «малинах» на Васильевском, в глухих местах, куда не осмеливалась проникать полиция, на Ротах, в публичных домах, где рядом с солдатами, убегавшими на ночь из Измайловских казарм, биржевики и маклера, которыми кишел город, проводили пьяные ночи и где под веселую музыку танго и «Черных гусаров» процветали очко и железка.
Он бывал в картежных притонах на Витебской улице, где редкая ночь проходила без поножовщины, и в «Холмушах» на Воронежской, где бывшие экономки публичных домов торговали коньяком и ханжою. Внимательный и осторожный, занятый своим делом, помня только приказ № 348/24 и настойчиво стремясь найти человека, указанного розыскной карточкой, он мог бы удовлетворить самые строгие требования секретной агентуры. Инспектор Хью Фоссет Ватсон не узнал бы в нем автора письма о внеслужебных ощущениях, а английское посольство успокоительно ответило бы на запрос «Интеллидженс Сервис».
Однажды Вуд попал в игорный притон на Лиговке. Он был одет оборванцем, которому кое-что удалось стащить, в дырявом котелке, порыжелом пальто и в опорках.
Притон ничем не отличался от десятка других, которые посещал Вуд во время своих блужданий. На втором дворе во флигеле грязного дома в трех-четырех комнатах играли в карты, пили. Аферисты и шулера, иногда одетые изысканно, подчеркнуто модно, обсуждали дела наряду с настоящими архаровцами, пробродяженными до мозга костей. Гастролеры и марвихеры находили здесь все нужное для дела.
Вуд прошелся по комнатам с небрежным и рассеянным видом, останавливаясь здесь и там на минуту у каждого стола, чтобы взять карту, проиграть или выиграть два-три рубля, прислушаться к разговору и, мельком взглянув на лица и руки играющих, пройти дальше.
Наконец, снова потеряв надежду найти Панаева, он принялся наблюдать за игрой на небольшом столе в задней комнате.
Трое бродяг, молчаливых как статуи, играли в очко, любимую игру притонов. Один из них, молодой, румяный, с небольшими усиками, франтовски одетый в новенький пиджак и высокие лакированные сапоги, держал банк. Двое других — старик с бритым, сухим лицом, сидевший прямо, заложив левую руку за борт пальто, и костлявый парень в солдатской гимнастерке — были его партнерами.
Вуд шатался неподалеку от них, заглядывая в карты, куря крупную, едкую, как огонь, махорку и не пропуская ни одного мельком брошенного на него взгляда.
Спустя полчаса к столу, за которым он следил, подошел какой-то оборванец.
— Ха, бурч, дай-ка карточку!
— Не игра, — коротко сказал старик, отталкивая протянутую руку.
Это значило, что играют на какое-нибудь дело и нового партнера в круг не берут.
Привстав, старик вытащил левую руку из-за борта пальто и осторожно положил ее на стол. Рука, разгибаясь, щелкнула.
«Лет сорок пять — пятьдесят? Пожалуй, больше. Носит бороду, светлые волосы, ходит прихрамывая», — розыскная карточка промелькнула перед глазами Вуда. — Посмотрим, однако, ходит ли он прихрамывая?
— Играем, брат, на гранд, — вежливо сказал франтоватый банкомет оборванцу, — подходи через полчасика.
Они продолжали игру.
— Карту!
— Пожалуйте шеперочку!
— Еще! Довольно!
— Восемь, двенадцать, шестнадцать. А ну, натянем-ка чижика!
Положив две карты рубашками вверх, франт принялся медленно выдвигать нижнюю карту. Старик равнодушно глядел на него.
— Просадил, — сказал банкомет, бросая карты на стол. Банк перешел к старику.
Собрав карты на столе и вложив их в левую руку, он быстро стасовал колоду. Рука приподнялась вверх, снова щелкнула и упала на стол с металлическим стуком.
Вуд, блестя глазами, закурил и вновь прошелся по притону.
Спустя несколько минут франтоватый парень, проигравшись дотла, о чем-то горячо заговорил со стариком, бросил карты, плюнул и подошел к прилавку. Костлявый партнер исчез куда-то.
Старик остался один за столом.
Франтоватый парень выпил водки из пивного стакана, притопнул ногой и затянул сладким тенором:
Позарастали
Мохом дорожки,
Где проходили
Милого ножки.
Мужик в поддевке, стоявший за прилавком, тотчас подтянул:
Позарастали,
Попропадали,
Где мы с тобою,
Мой милый, гуляли…
И уже весь притон пел:
Позарастали,
Попропадали,
Где мы с тобою
Цветики рвали…
Старик сидел неподвижно, глядя перед собой равнодушными и усталыми глазами. Левая рука, которая, казалось бы, ничем не отличалась от правой, свисала со спинки стула.
Вуд отошел в сторону. Его оборванное пальто было заколото большой портняжной иглой. Он вытащил иглу. Пошатываясь, как пьяный, он сзади подошел к старику и сильно уколол его левую, свисавшую со спинки стула руку.
Старик не обернулся. Вуд беззвучно рассмеялся и, блестя глазами, спрятал иглу.
Притон гремел:
В темную ночку
Стук, стук в окошко.
Вставай с кроватки,
Милая крошка.
Дверь распахнулась, визгливый женский голос прокричал:
— Фа-ра-оны!!
Старик вскочил и, осторожно пробираясь вдоль стены, свернул, прихрамывая, в темный коридор. Вуд прошел за ним крадущимися шагами.
Четырехугольник света косо отразился на потолке, черная фигура мелькнула и исчезла.
Вуд осторожно подошел ближе: подъемный люк закрывал выход на круговую лестницу.
Подождав, пока шаги умолкли внизу, Вуд поднял люк и спустился по лестнице.
Пробежав через небольшой двор, он вышел на Лиговку. Под фонарем он различил четкую фигуру. Осторожно ступая в тени вдоль заборов, он приблизился к старику. Ветер донес до него песню. Старик пел глуховатым голосом, слегка помахивая в такт правой рукой:
Маруся встала,
Точно не спала.
Милому другу
Дверь отворяла.
«Милая дуся,
Я не боюся, —
Мене зачалют,
Я откуплюся».
7
Старик с искусственной рукой пересек Знаменскую площадь, прошел по Лиговке до Мальцевского рынка и свернул вдоль решетки сада по Бассейной. Агент шел за ним, избегая освещенных мест. Походка его приобрела эластичность и мягкость.
Опустив голову и подняв воротник пальто, он скользил, прячась за каждым выступом дома. Старик пересек Большую Болотную, прошел дальше и на углу 10-й Рождественской и Суворовского купил газету. В ясном свете фонарей, покачивая левою рукою, он пошел дальше по 10-й Рождественской. Вуд остановился неподвижно в тени огромного углового дома.
Едва только четкая фигура скрылась в снежном тумане, агент быстро перебежал дорогу и осторожно выглянул из-за угла.
Старик исчез. Вуд прошел несколько шагов и заглянул в переулок. Никого не было видно в снегу.
Вуд отошел, закурил. Спустя несколько минут мимо него в ворота дома прошел китаец.
Немного погодя за ним последовал другой.
Вуд бросил папиросу и, выдвинув нижнюю челюсть, опустив углы губ, беззвучно рассмеялся. Он прошел небольшой дворик, наугад постучал в двери.
— Ктоа таам?
— Свой, отворите, пожалуйста.
Подслеповатый китаец без шума отворил дверь.
— Раостуй, господин, — сказал другой пожилой китаец, сидевший на табурете в коридоре.
— Здравствуйте, — отвечал Вуд.
Они помолчали немного.
— Пеарвый рааз? — спросил китаец.
— Первый раз, — отвечал Вуд, улыбнувшись.
Китаец встал и отворил двери в комнату. Вуд сделал несколько шагов и остановился, зорко оглядываясь.
Комната вдоль по стенам была прорезана высокими нарами.
Кое-где на грудах тряпок с полузакрытыми глазами лежали китайцы. Старик с искусственной рукой растянулся на низкой кушетке, недалеко от двери.
