В его книгах просторно, в них много воздуха, «лесá» его произведений почти не ощущаются, они не мешают движению внутри композиционного времени и пространства.
Проза требует мыслей, сказал поэт. Проза Рекемчука насыщена мыслями. Писателю важно донести их до читателя, вызвать на ответные размышления. Для этого он добивается простоты и ясности во всем — в манере изложения, языке, композиции, образах, жестах. Простоты, которая не только не исключает, но предполагает значительность, глубину и объемность изображаемого.
А. Рекемчук обладает ценным даром одухотворять природу, вещи, труд. Особенно труд творческий, раскрывающий духовную красоту и силу человека, свидетельствующий о счастливейшей и желанной гармонии дела и личности.
Вот разговор двух героев из повести «Время летних отпусков» о скважине: «Отдыхает?» — спрашивает мастер. «Пускай отдохнет. Поработала…» — отвечает оператор. И точный авторский комментарий: «… о скважине — как о человеке. И о человеке близком, которого по имени можно не называть».
Для писателя — автора ряда произведений на «производственную тему» особенно важно умение преодолевать известное сопротивление материала, чужеродность собственно производственных проблем, конфликтов, всякого рода технических описаний в художественной ткани. Вспомним хотя бы описание угольника-снегоочистителя из повести «Молодо-зелено». Не последнее место здесь занимает та шутливая, несколько снисходительная интонация, которая как бы облегчает техническое описание, художественно «развоплощает» материал.
Пожалуй, еще более наглядно этот принцип находит свое выражение в романе «Скудный материк» — в частности, в его кульминационной сцене, когда все ждут, пойдет нефть или нет. Писатель стремится передать напряженность момента и хорошо сознает, что каждое чуждое слово, неестественная интонация, неточная фраза способны расхолодить читателя, ослабить его внимание. В этих условиях особенно важно найти правильный художественный эквивалент той технической проблеме, которой заняты герои, умело перевести ее в план социально-нравственный. И автор романа находит такой эквивалент: не загромождая описание техницизмами, он верно передает сущность происходящего процесса, фиксируя основное внимание на реакции участвующих в этом эпизоде героев.
Языку прозы А. Рекемчука свойственна скупая, не бросающаяся в глаза образность, естественность красок, доверительно-разговорная интонация. Вот начало рассказа «Исток и устье»: «Уж если начинать — то с самого начала. С истока. Я знал, что туда, ближе к истокам, можно добраться пароходом единственный раз в году: весной, в половодье, едва скатится лед. Именно тогда в верховья Печоры поднимается судно, на котором — годовой запас всего, чем жив человек. Везут муку и сахар, одеяла и валенки, школьные тетради и батарейные радиоприемники. Один лишь раз может подняться пароход в те места — по большой воде, так как эта большая вода тут же схлынет, ощерятся пороги, обнажатся мели».
Стилю Рекемчука чужда искусственная экзальтация, напыщенность Перечитайте хотя бы сцену из повести «Мальчики», в которой Женя Прохоров слушает «Поэму экстаза» Скрябина, — и вы ощутите, как осторожно, деликатно рассказывает писатель о приобщении своего героя к большому миру музыки. Из этого, однако, вовсе не следует, что писатель вообще избегает пафосных интонаций. Примером могут служить другие сцены из той же повести, когда его герой неожиданно почувствовал властный зов творчества.
Один из существенных элементов стиля Рекемчука — ирония, насмешка. Многие страницы повести «Молодо-зелено» написаны в такой вот, например, игриво-насмешливой манере: «Иной раз даже совестно бывает перед человеком, который с самого что ни на есть раннего утра, едва повесив в табельной номерок, едва хлебнув на ходу в коридоре стакан бесплатной заводской газировки, бросается к письменному столу, к бумагам, скоросшивателям и специальной такой машинке, пробивающей в бумаге дырки: хлоп — и пара дырок. Стыдно отрывать его от дела, утруждать его вопросами, отвлекать его своим присутствием». Исподволь, без назидания такая интонация помогает правильной ориентации читателя, выполняет своеобразную оценочную функцию.
Чаще всего писатель иронизирует добродушно, мягко. Так он время от времени подсмеивается над Светланой Панышко, Николаем Бабушкиным, Черномором Агеевым. Но совсем иной оттенок приобретает ирония, когда автор рассказывает, например, о карьере Василия Шишкина («Скудный материк»). Это, если можно так выразиться, ирония открытым текстом.
Писатель крайне экономичен, внешне даже скуп в использовании изобразительных средств. Субъективно это иногда ощущается как некоторая сухость повествования, но в конечном счете является выражением одного из важнейших принципов — принципа меры, художественной целесообразности.
Порой герои Рекемчука ведут диалоги из полуфраз, и эти диалоги не только понятны читателю, но из-за своей краткости еще и более выразительны; недоговоренность же как бы подчеркивает значительность, внутреннюю напряженность темы.
Писатель уверенно владеет манерой повествования от первого лица, требующей особого творческого напряжения, тонкого и сложного искусства вживания в мысли и чувства своего героя. Следует заметить, что, рассказывая от своего имени, герои все же больше думают и рассказывают не о себе, а о других. «… Мой рассказ именно о нем, — говорит Санька Рымарев из повести «Товарищ Ганс». — Не обо мне, а о нем. О человеке, которого зовут Ганс Мюллер». Рассказывая о себе, герой рассказывает о других, — таков принцип и самого автора, крайне важный для понимания особенностей его повествования от первого лица. «Исповедальность» в таком повествовании оказывается композиционным приемом, а не принципом изображения; при этом внимание фиксируется не на самоощущениях героя, сознающего себя центром мира, а на тех событиях, реалиях окружающей действительности, которая не только осознается им, но и формирует его как личность, гражданина.
Герой «Скудного материка» Иван Еремеев вспоминает, что он читал где-то, будто «человеческое тело в течение жизни сто раз меняется наново — каждой клеточкой, каждым волоконцем, все меняется, а человек между тем остается самим собой, каким был, при своем лице и при своих статях». Это в известной мере приложимо и к самому автору романа, всему его творчеству.
Открывая все новые и новые характеры, конфликты, совершенствуя свое художественное мастерство, постоянно изменяясь, А. Рекемчук в то же время остается верным самому себе, — «при своем лице и при своих статях». Пожелаем же писателю, достигшему рубежа пятидесятилетия — зрелого творческого рубежа, и дальше, изменяясь, оставаться самим собой.
Вячеслав Саватеев
Уж если начинать — то с самого начала. С истока.
Я знал, что туда, ближе к истокам, можно добраться пароходом единственный раз в году: весной, в половодье, едва скатится лед. Именно тогда в верховья Печоры поднимается судно, на котором — годовой запас всего, чем жив человек. Везут муку и сахар, одеяла и валенки, школьные тетради и батарейные радиоприемники.
Один лишь раз может подняться пароход в те места — по большой воде, так как эта большая вода тут же схлынет, ощерятся пороги, обнажатся мели.
Едва ли не каждый день я названивал в Верхнепечорск: справлялся на пристани, надоедал персоналу гидрометеостанции, просил знакомых, чтобы загодя известили — когда он будет, этот единственный рейс.
И все равно опоздал.
Очень внезапна, бурна, скоротечна весна на Печоре.
Когда я примчался в Верхнепечорск, мне сообщили, что «Писарев» не только ушел вверх, но и успел уже засесть на мели, возвращаясь обратно.
Чертыхнувшись, я поплелся на райцентровский аэродром, хотя не об этом я мечтал всю зиму, — не о том, чтобы с птичьего полета, через плексигласовое очко созерцать эти места. Кроме того, я хотел взобраться именно к истокам, а самолеты летали лишь до Полоя, откуда до этих истоков, увы, не рукой подать.
Да что поделаешь?
Проболтавшись час в воздушных ямах, АН-2 сел на опушке близ Полоя.
Я пошел в деревню.
На крыльце магазина сельпо сидели скучные мужчины: ждали, когда откроется. Мое появление не вызвало у них никакого интереса.
Зато из ближнего дома тотчас выбежала беременная молодуха, справилась:
— Не ты уполномоченный?
— Какой уполномоченный?..
— Которому маклатуру сдавать — книги старые.
На крыльце оживились:
— Фиса, а много у тебя маклатуры?
— Как же у ней мало — вон сколь притащила за пазухой-то!
— Натолкала…
— Ха-ха-ха!
Живот у молодухи действительно был преогромный.
