«Странно… странно…» — подумал я и явился в магазин.
— Позвольте мне самую лучшую шубу, какая у вас есть. Самую дорогую, самую теплую, самую красивую и самую элегантную. Я хочу носить хорошую шубу, — так сказал я буржуазным голосом.
После этих слов с молодым человеком, стоящим у вешалок, на которых виднелась бездна шуб, сделался припадок.
Во-первых, он, как белка, взобрался куда-то наверх и потом прикатился обратно. Затем нырнул за какую-то таинственную занавеску и выпорхнул с шубой в руках.
— Прочная ли эта шуба? — спросил я, любуясь на себя в зеркало в голубой раме.
На это молодой человек ответил так:
— За внуков ваших я не ручаюсь, но сын ваш будет венчаться в этой шубе.
— Сколько она стоит?
— По теперешним временам ей нет цены, — ответил, обворожительно улыбаясь, этот бандит из магазина, — но мы из любви к человечеству и чтобы рекламировать качество нашей фирмы, продадим ее за 205 рублей. Миль пардон… Я сниму с вас пушинку.
— Я беру ее. Вот вам ордер, — сказал я, — а на остающиеся пять рублей позвольте мне три пары кальсон и полтинник сдачи. Я по рабочему кредиту.
Ах, жаль, что нельзя было сфотографировать этого преступника во время моих слов. Нижняя челюсть его легла на его галстух… Он сделал такое движение, как будто собирался отнять у меня шубу, но было поздно. И в шубе и с кальсонами я ушел из госмагазина.
Это было в ноябре. А через 4 (четыре) месяца-в марте я пришел по делу в один дом и услышал шепот девочки:
— Мама… Там к папе какой-то оборванный пришел. «Так оборванный. Как это так — оборванный. Я — оборванный. 205 рублей».
Я бросился к зеркалу, и в марте повисла моя челюсть. В углах карманов были трещины, все петли лохматились. Барашек на воротнике треснул в трех местах, локти лоснились, швы белели. А проклятая госбелка, вследствие неизвестной мне болезни, облысела в двух местах. В остальных же местах ее мех стал похож на театральный старческий парик.
За белку я плачу до сих пор. Каждый месяц.
Ботинки я купил в прошлом мае. 12-го числа. А четырнадцатого того же мая, проходя мимо Николая Васильевича Гоголя, сидящего на Арбате, услышал шарканье. Подняв правую ногу, я убедился, что правый ботинок раскрыл пасть. Из нее вывалился лоскут газеты.
— Что же это такое, глубокоуважаемый Николай Васильевич? — спросил я. — Что это такое, в самом деле? Ведь позавчера это были блистательные ботинки без каких бы то ни было признаков болезни?
Но Гоголь был безмолвен и печален на своем постаменте.
За ботинки я отдал 35 рублей.
Подвязки дамские под названием «Ле жартьер», за 4 с полтиной, и они рассыпались через две недели.
как галоши. Но лишь только хлынули вешние воды, они заболели и кончились.
И я заболел гриппом.
Но ведь, кажется, хотел сказать о носках. Нет. Не буду я о носках говорить ничего, чтобы не получить дополнение к гриппу еще развитие желчи. Не буду.
сосиски. На постели моя жена, откушавшая венских сосисков, а после них иноземцевых капель… Довольно.
Пора, пора нам заговорить полным голосом о качестве нашей продукции.
Вечерний выпуск «Красной газеты», (Ленинград), 15 мая 1926 г.
Музыкально-вокальная катастрофа
На грязно-коричневой стене паровозного сарая висел белый плакат, возле коего стояла восхищенная толпа. И немудрено: на плакате было изображено:
«Железнодорожники!
Внимание!
В понедельник, 26 апреля, в 4 1/2 часа, в паровозном сарае при мастерских имени т. Урицкого состоится
Общее собрание
Порядок дня:
1. Отчет месткома.
2. Обсуждение наказа новому месткому.
3. Перевыборы месткома.
Играет оркестр духовой музыки!»
* * *
Через день после появления означенного плаката, именно в среду, в вагонных мастерских заседал вагонный местком.
— Ну, Петя, как у их прошло? — спросил мрачный председатель у секретаря.
— Полный сбор, — ответил Петя, — сто процентов ихних приволоклось, да наших по контрамаркам было человек пятьдесят, оркестр слушали.
— Ах, халтурщики, ах, арапы, — расстроился председатель, — вот ловчилы собачьи!
— Ничего они не ловчилы, — отозвался член месткома товарищ Практичный, — а просто тамошний председатель Седулаев — умница! Знает, чем массу за жабры взять! А мы сидим, гнием. У нас на прошлом собрании сколько было?
— Семнадцать человек, — ответил Петя, секретарь.
— Ну вот, а у нас две тысячи народу! Да и семнадцать только потому оказалось, что я вовремя двери в столярный цех запер, не успел убежать народ!
— Стало быть, что ж ты предлагаешь? — спросил председатель встревоженно.
— Да предложение тут простое, — отозвался Практичный, — перешибить их надо!
— Ну, я ж их и перешибу! — вскричал председатель, зажженный словами Практичного. — Я покажу антрепренеру Седулаеву, что далеко кулику до Петрова дня! Далеко ему до вагонного месткома! Я им такое устрою, что слава о нас загремит по всему Союзу… Берите, братцы, бумагу, будем сочинять.
* * *
На другой день, именно в четверг, на грязной стене вагонного сарая висел плакат в три сажени:
«Всем, всем, всем!!!
Завтра, в пятницу, в 8 часов вечера, в здании вагонного сарая состоится грандиозное музыкально-вокальное общее собрание при участии лучших сил артистов и месткома, известных в Европе и Азии.
Программа:
1. Доклад о международном положении. Исполнит любимец публики баритон и председатель месткома Хилякин.
2. Вальс из „Фауста“ — оркестр местного театра.
3. „Касса взаимопомощи“ — водевиль в гриме и костюмах разыграют артисты.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Председатель бюро кассы — артист музыкальной комедии Греков.
Клиент — артист Ярон.
Антракт с буфетом и напитками.
4. Первый раз в СССР!!!
Доклад по материнству прочтет Черная Маска.
Неизвестный? Кто он?!
Угадавшему будет выдан приз в виде голой женщины из терракота и аквариума с золотыми рыбками.
5. Отчет о деятельности бывшего месткома. — Живая картина в черном бархате под аккомпанемент похоронного марша т. Шопена.
6. Выборы нового месткома. Общее веселье. Выбранные получат приз якобы за красоту. Участвует весь зал. Море смеха.
7. Текущие дела и романсы мирового артиста Дмитрия Смирнова!
8. Мертвая петля — исполнит председатель Хилякин на велосипеде.
Буфет, серпантин, танцы до 6 часов утра.
У рояля маэстро Океанчик.
Вход — пятачок.
Дети и красноармейцы платят половину.
АНОНС!!!
На следующем общем собрании бой быков».
* * *
Уму непостижимо человеческому, что творилось в пятницу в вагонном сарае. Обычно вмещающий 2000 человек, он вместил две с половиной тысячи. Сидели в сорок рядов на табуретах, сидели на подоконниках и на земле, сидели на станках, а на крюках гроздями висели мальчишки. В воздухе плыл пар от дыхания.
В отделении слышался грохот, это соседи-паровозники били стекла, рвались на общее собрание.
— Что ж мы, хуже вагонных?! — кричали они. — Каждому лестно попасть на общее собрание за пятачок!!
Конная милиция свистела и уговаривала:
— Товарищи, будьте сознательны, не последнее собрание, успеете, приходите на бой быков…
— Оторвались от массы! — выли паровозники. — Ихний вагонный местком спит и во сне видит, как бы рабочим удовольствие сделать: то выборы, то собрание устроит, а наши спят беспробудно!
— Товарищи! Что вы делаете?!.
Внутри сарая, на эстраде, устроенной в доменной печи, стоял артист во фраке и разливался соловьем:
Сердце красавицы! склонно к измене!!!
— Верно! Правильно! — кричали вагонные. — Бис, бис, бис!!!
— Потолок бы не треснул, боюсь, — шипел Хилякин с бантом в петлице, — зови рабочих, чтоб натягивали проволоку для мертвой петли.
— Смирнова!!! — кричали машинисты.
— Смирнова!!! — кричали рабочие.
— Бей стекла, — кричали паровозники на улице. — Поджечь ихний театр!!!
— Товарищи!! — кричала милиция…
* * *
В 2 часа ночи в вагонном сарае царила благоговейная тишина. Было пусто. Только на бывшей эстраде лежал некто, прикрытый простыней, а возле него стояли унылые члены месткома, Петя-секретарь и та же милиция, но уже в пешем строю.
Писали протокол.
«Уважаемый председатель вагонного месткома Хилякин упал во время исполнения мертвой петли с высоты вагонного сарая и, ударившись головой о публику, умер путем переломления позвоночного столба. Мир твоему праху, неусыпный труженик и организатор».
Светало в сарае.
(Записки пострадавшего)
1 числа.
