Ознакомительная версия.
Игорь остановился, с удовольствием вдыхая этот легкий, бодрящий еловый запах. Он устал и чувствовал, как остывал в нем несносный душевный жар, уступая место здравому разуму.
Он сел на траву. К голове и спине его успокаивающе прикоснулись душистые, мягкие ветви пихты. Солнце зашло за сопку, и сразу же схлынул зной. Потянул свежий ветерок. Принес запах грибов. Игорь лег на живот, заглянул под ствол пихты, заслоненный до самой земли опущенными ветвями. Там пряталось семейство рыжиков, таких нарядных и молодых, что он не посмел притронуться к ним.
Послышалось щелканье бича. Егорыч гнал стадо. Игорь вскочил. С громким блеянием пронесся мимо него поток белых и черных овец. Они бежали тесно друг к другу и напоминали пенистые валы Зеленого озера.
Егорыч метался по кустам, зычно приговаривая:
– Провалиться бы вам, окаянным, в тартарары кверх ногами!
Игорь с улыбкой прислушался к необычной ругани пастуха.
– Дьяволы кудлатые! Ишь куды прешь?! – воевал старик в кустах с отставшими овцами.
Стадо принесло с собой комаров. Они звенели, кружились над головой, больно кусали едва прикрытое майкой тело.
Игорь вспомнил, что Федя восторгался Егорычем как новатором. Но тогда он так и не расспросил, чем именно замечателен пастух. Теперь Игоря это заинтересовало, и он решил завтра же побывать у Егорыча на пастбище.
Захотелось увидеть Федю, показать ему рецензию, поговорить, послушать, что скажет он.
Игорь пролез сквозь густой кустарник и не спеша стал спускаться с горы.
А Федя с момента бегства Игоря сидел у ворот на завалинке и терпеливо ждал, когда перебесившийся друг явится к нему на задушевную беседу.
На село опускались сумерки. Вздымая густую пыль, по дороге пробежало стадо овец. Щелкая бичом и посылая овец в ад на вечное пекло, сзади спешил Егорыч.
За овцами степенно проследовали коровы, разбредаясь по дворам. У реки девчонка в длинном платье подзывала забредшего на остров теленка.
– Доча, доча, доча! – на одной ноте кричала она.
По селу с песнями прошли девушки со свинофермы.
Прогудел трактор, прошумело несколько машин с сеном.
То там, то здесь из труб домов потянулся в небо дымок. Готовился ужин.
Во дворе Наталья Родионовна гремела подойником и сердито покрикивала на корову, которую три года назад Федя назвал Лирой. Вскоре Наталья Родионовна открыла певшую на все лады калитку и позвала Федю ужинать.
– Игоря дождусь, бабуся! – ответил Федя. – Вон, кажется, шагает, – показал он на темную фигуру вдали.
Это был действительно Игорь. Он подошел, сел рядом с Федей и, как всегда, без всяких предисловий заговорил о главном:
– В журнале мой рассказ забраковали. Пишут, что автор не знает жизни, что главный герой – тип отрицательный, его надо развенчать, автор же умиляется им. Да сам прочтешь, пойдем.
Друзья поднялись и пошли в дом. В угоду Наталье Родионовне они прежде всего сели за стол. На подносе начищенный самовар распевал старинные песни. В миске в сотах серебрился мед, дымились запеченные в русской печке картошки со сметаной. Горкой лежали на блюде зажаренные в яйцах пескари – Федин улов за сегодняшнее утро.
Друзья ели, негромко переговаривались. Старики в разговор не вмешивались, понимая всю его серьезность.
Федя внимательно прочитал рецензию.
– Слушай, Игорь, – сказал он, глазами указывая на бумагу, – на меня она не произвела впечатления убийственной. Тебе сгоряча так показалось. Вот, смотри. – Он положил лист перед Игорем и, читая вслух, водил пальцем по строчкам: – «Автору удался образ Сени Резникова… Ярко и выразительно написана сцена в общежитии… Автор своеобразно и поэтично описывает природу… Все это говорит о бесспорных способностях автора».
– Видишь, сколько хорошего написано о рассказе! О первом рассказе, Игорь. Я думаю, многие начинающие авторы тебе могут позавидовать.
Игорь с удовольствием слушал Федю. Уходила давящая тяжесть. Действительно сгоряча он и не вдумался в те добрые слова, которых в рецензии было не мало.
– Но все же рассказ не приняли! – упрямо возразил он. – Ну и хватит об этом. Пойдем спать.
Они вышли на улицу. Спокойная тишина ночи обнимала село. Только далекий вой какой-то тоскующей собаки нарушал ее. На небе сгущались черные тучи. Было душно и безветренно.
По лестнице они залезли на чердак и молча улеглись на постели.
– Дождь будет! – зевая, сказал Игорь.
– Не будет, – тоже зевая, отозвался Федя, – роса большая.
– Все-то ты знаешь!
Федя не мог понять, ирония или одобрение прозвучали в этих словах Игоря. Он решил, что одобрение. Почувствовал связь этих слов с неудачей Игоря, желание говорить снова о забракованном рассказе.
– Неужели первая же неудача тебя сломит? – горячо и взволнованно сказал Федя. – Неужели ты бросишь писать? Тогда я не поверю, что когда-нибудь в жизни ты бескорыстно любил литературу. Тогда я буду думать, что не любовь к этому труду, а только мечта о славе привлекла тебя.
Игорь засмеялся:
– Эк куда хватил! Дурак ты, Федька! Никакие неудачи меня не сломят. Запомни это. Слишком я упрям. У меня и мысли не было бросить писать. Зачем же тогда жить? Зачем было кончать школу, ехать в Москву, поступать в университет? Дурак ты, Федька, – повторил он. – Зачем тогда мне было рождаться на белый свет?
– И ты переделаешь рассказ так, как тебе посоветовал рецензент, перепишешь его заново? – обрадовался Федя.
– Ничего подобного. – Игорь зашелестел бумагой.
Федя догадался, что он вытаскивал рукопись из кармана брюк, по студенческой привычке сложенных под подушкой. И вдруг Федя услышал резкий хрустящий звук разрываемой бумаги. Он вскочил, кинулся к Игорю, но тот отстранил его.
– Вот так, вот так, – с остановками говорил он, продолжая рвать бумагу. – И развеем по ветру.
Он подошел к двери чердака и подбросил вверх кусочки бумаги.
Федя не читал рассказа, даже не знал, на какую тему он написан, но ему было очень жаль, что Игорь уничтожил его.
Улетели в стайку обрывки удачного образа студента Сени Резникова, может быть, где-то на крыше застряли клочки своеобразного и поэтического описания природы. Федя не понимал, как было не жаль Игорю уничтожить то, над чем трудился он целую зиму. Федя считал, что стоило еще месяц-два посидеть над рассказом – и все было бы хорошо. Эх, Игорь, Игорь, горячая твоя голова!
Так думал Федя, но другу не высказал своих мыслей. Он поудобнее устроился на постели. Повздыхал, поворочался, и когда Игорь, постояв в дверях чердака, возвратился на место, Федя уже крепко-крепко спал.
Игорь был возбужден. Ему хотелось еще разговаривать с Федей. Он позвал его, громко кашлянул, нарочно задел ногой, но тот не проснулся.
– Спит, как суслик! Что за способности – на полуслове засыпать, – недовольно пробурчал Игорь. Делать было нечего. Он улегся рядом с товарищем и заснул так же быстро, как и Федя.
В доме Никиты Кирилловича готовились к свадьбе. Будущие гости с утра мыли, жарили, стряпали, а в полдень таскали от соседей столы, сдвигали их, накрывали чистыми скатертями, заставляли тарелками и бутылками с вином.
В кухне на столе, на подоконниках, на табуретах готовили закуску. Из русской печи вкусно пахло жареными гусями и поросятами.
Рыбные блюда готовил сам жених. В этот день он производил впечатление человека навеселе: был разговорчив, смешлив. Но все знали, что это от счастья, ничего хмельного он не брал в рот.
Наступил вечер. Гости, еще с утра суетившиеся в доме Банщикова, наскоро переодевались, умывались, причесывались.
Были здесь Саня, Федя, Игорь и Наталья Родионовна, соседи Никиты Кирилловича и вся его рыболовецкая бригада.
Никита Кириллович в новом черном костюме, в белой рубашке с галстуком сидел на кушетке и с сосредоточенным вниманием следил, как Саня к волосам Маши прикалывала белую розу.
Черные волосы Маши сегодня были заплетены в длинные косы. Она не обвила их вокруг головы и не уложила на затылке, словно отмечала этим свой последний девический день.
– Хорошо так, Никита? – поворачиваясь, спросила Маша с улыбкой, которая говорила о том, что ей заранее известно его мнение на этот счет.
Никита Кириллович ничего не ответил, только посмотрел на нее долгим, восхищенным взглядом.
Осторожно поправляя белое платье, Маша села с ним рядом.
– Кто-то идет! – сказала Саня, выглядывая в открытое окно.
Вошли Иван Иванович, Степан Петрович и Кузьма Капитонович. Последний держал в охапке сноп прошлогодней, но отлично сохранившейся пшеницы.
Все трое были торжественные и нарядные. Иван Иванович – в белой атласной косоворотке и новых сапогах. Степан Петрович удивил всех зеленым галстуком с искрой. Кузьма Капитонович, видимо первый раз, нарядился в серый в. полоску костюм.
Кузьма Капитонович поставил сноп на стул, в правый угол, и, обтерев платком маленький, как у женщины, рот, три раза поцеловал вскочившего навстречу Никиту Кирилловича.
Ознакомительная версия.
