Борин неожиданно заявил:
— Да ведь я хочу есть… и потом устал страшно, болит спина. Я плохой наездник. Давайте, сделаем привал.
— Давайте. Хорошо, подъедем вот к тому одинокому дубку, не там, а вот, направо. И там отдохнем.
Они подъехали к большому тенистому дубу. У подножия его, в теневой стороне, расположились на мшистой, густой траве. Амо достал из мешков хлеб, яйца, сыр и бутылку красного вина.
— Это вам, товарищ Борин, будет очень хорошо.
— Но я не пью.
— Глоток выпейте, это вам поможет подбодриться и уничтожить усталость. Немного вина полезно пить.
— Бросьте. Амо. Вы, как человек кавказский, вино любите, ну и пейте его. Чего там, не фарисействуйте.
— Ну, и вы выпейте глоток.
— Попробую, дайте. Нет, не могу, такая кислятина.
— Эх, вы, — сострадательно покачал головой Амо: «кислятина!» В этом отношении просто вы ни черта не понимаете.
— И понимать не хочу. Пейте сами. Да давайте есть.
Амо посмотрел на него, многозначительно подмигнул бровью и осушил бутылку вина одним духом. — Это по–кавказски, — сказал он, еле переводя дыхание. — Ей–богу соскучишься. Однако же, вы мне этого проступка в партбилет не заносите.
— Ха–ха–ха! — засмеялся веселым смехом Борин, — непременно занесу.
Закусив, они легли отдохнуть.
Вдруг, где–то уже по близости, раздались такие сильные раскаты грома, что они сразу привскочили.
— Да, ведь, это орудийная канонада, — сказал Амо.
Как бы в подтверждение его слов, грянули десятки орудийных залпов.
— И вы знаете, очень недалеко, — добавил Амо. — Что бы это значило? Уж не наши ли партизаны воюют?
— Ну, где тут — ведь там бьют залпами целые десятки орудий.
— Может быть, подавляют восстание?
— Нет, не может быть. — прервал его Борин. — Во–первых, орудия бьют уже целый день. То, что мы утром приняли за гром, тоже были орудийные выстрелы. И, во–вторых, бьет целый десяток орудий. Таким образом, можно целую местность сравнять с землей, а не то что усмирить восстание. Я думаю, что это настоящий бой.
— Ей–богу, так, — подхватил Амо. — Ай–вай, вот хорошо!
Амо, стуча ладошами над головой, изгибаясь, прошел вокруг дубка в лезгинке.
— Э‑э, да на вас, товарищ Амо винцо подействовало.
— Ничего подобного. Это я просто радуюсь.
— Смотрите, смотрите, — неожиданно закричал он, — по полю движутся люди. Нам нужно бежать.
— Лежите, пожалуйста, не шевелитесь. Нате револьвер. Где люди?
Амо показал рукой.
В самом деле, напрямик, по полю, по направлению к тракту, двигались группы по 5–6 человек и одинокие фигуры. Некоторые из них шли близко и были хорошо видны. На плечах у них висели погоны. За плечами — вещевые мешки. В руках у всех были винтовки. Шли они беспорядочно, длинной лентой. Возле некоторых групп катились пулеметы. Прямо, через посевы, ехали, нагруженные солдатами, крестьянские телеги. Ни звуков, ни песен не было слышно. Шла молчаливая масса смотрящих под ноги солдат.
— Отступают, — сказал Борин. — Это паническое отступление. И заметь, Амо! Между ними нет ни одного офицера. Там еще идет жаркий бой, а эти резервы уже бегут. Их бояться нам нечего. Однако, нам нужно скорее ехать. Иначе, как бы нам не попасть между двух огней.
Они быстро взнуздали лошадей и поехали в дальнейший путь, поминутно оглядываясь. Но отступающие не обращали на них никакого внимания и шли своей дорогой, смотря себе под ноги.
Так они ехали еще несколько часов. По временам дремали на седлах и чуть не валились под копыта спотыкающихся от усталости лошадей. Они уже сделали полдороги до Ивановской топи. Как вдруг их окрикнули караульные партизанского поста. Красноармейцы узнали Амо и Борина и наперерыв старались оказать им услуги. Возле поста они легли и заснули, как убитые. А вечером, они уже подходили к стоянке партизанов, радуясь предстоящему свиданию с близкими друзьями.
Вот и палатки, разбросанные на поляне, сотни людей, дым костров и шум.
В штабе отряда происходило собрание. Только что было получено из местечка сообщение, что к Ивановской топи выслан карательный отряд в составе одного пехотного полка и офицерской роты при двадцати пулеметах. Говорил командир. Он был в прежнем костюме; тот же громадный маузер висел у него на боку, так же был распахнут навзничь ворот в его грязной рубахе. Только рыжая борода стала длиннее.
— Превосходство и числом людей и оружием на их стороне. Но зато на нашей стороне все условия обороны. Мы им на пути сюда понаделали неприятностей. И здесь создадим оборонительные пункты. Но несмотря на это, нам нечего закрывать глаза на ту опасность, которую несут с собой карательные части. Не стоило бы нам уж очень сильно, как мы это делали, дебоширить в тылу противника. Но как бы там ни было, нам нужно изыскать наивернейшее средство обороны. Я предлагаю, несмотря на те трудности, с которыми это связано, перетащить сюда наши орудия.
— Как это сделать? — задал с места вопрос Фролов.
— Как это сделать? Я думаю, что можно снарядить с топорами побольше партизанов и в наиболее непроходимых местах леса прорубить дорогу. Вы смеетесь. Напрасно. Надо попробовать. Положение серьезное. Это предприятие займет не более трех суток, всего каких–нибудь 30 верст отделяют нашу стоянку от орудий. К тому же, верст на 20 лес редкий — можно свободно протащить орудия. А там чередующиеся. Для этой работы можно выделить 100, 200, наконец 300 человек. Орудия нам нужны во что бы то им стало. Они нам дадут полный перевес над противником. — Командир кончил речь и сел.
Критиковали его предложение Фролов и Михеев. Говорили, что план командира неосуществим. Фантастично мечтать в три дня вырубить хотя бы 10 верст лесу. Защищал Арон и затем Борин.
— Нужно попробовать, — говорили они, если даже есть один шанс на успех. Голосовали предложение поднятием рук. Большинством утвердили предложение командира. Чтобы не терять времени, решено было отправить отряд тотчас же. От себя штаб выделил на это предприятие Михеева и командира роты Большова.
В полдень отряд в 200 человек партизанов во главе с проводниками вышел в путь. Около половины партизанов было вооружено топорами, вилами и винтовками
* * *Вечером отряд подходил к тому месту лесной дороги, где была оставлена батарея. Но ее там не было видно. Немного дальше в лесу, по ту сторону дороги разведчики–партизаны натолкнулись на сторожевой пост. Произошла минутная остановка отряда. Михеев и Большов пошли на шум и увидели двух своих разведчиков, задержанных красноармейцами батареи. Большова сразу узнали, обрадовались.
— Болтали, что наших всех перебили. А вот ты целый, — говорили они.
— Все наши целы, — бодро отвечал Большов. — За вами пришли. А где батарея?
— Вон там, — указали в глубь леса постовые — митингуют.
Большов и Михеев пошли по указанному направлению в чащу леса. Туда шла небольшая извилистая тропинка. Прошли еще мимо двух постов. Постовые вначале задерживали их, но потом опознавали Большакова и пропускали дальше. Наконец, перед ними открылась небольшая поляна, на ней человек 30 красноармейцев о чем–то громко кричали. В центре их стояла фигура, энергично махавшая обеими руками. Они подошли, никем не замеченные, ближе. Стало слышно, о чем кричала толпа.
— Бросай, ребята!
— Довольно, чего там смотреть на него!
— С голоду подыхаем, вошь заела.
— Не за то боремся!
— То же, что старый режим!
— Вот вам — довоевались!
— Эх, знал бы, — пошел бы служить! Как раз!
— Довольно… знаем… слышали.
— Намучились!
Крики затихли. Один голос стал покрывать все.
— Товарищи. Да я не ваш разве? Я сам из народа, понимаете, вместе с вами голодаю. Вместе вошь ест. На то мы и солдаты революции, чтобы уметь переносить безропотно эти лишения.
Опять его голос прервали десятки выкриков.
— Довольно!
— Переносили, да уже кости наружу лезут!
— Ты сам переноси, а нас не заставляй!
— Попили кровушки!!
— Довольно! Слышали!
— Так ее, вашу революцию…
Шум снова замолк, и звонкий голос снова стал покрывать все.
— Ну что вы хотите, товарищи? Вы мне покажите, чем плоха Советская власть. Да разве я не с вами? Да я первый пойду с вами громить ту Советскую власть, которая против народа. Ну, кто расскажет мне плохое про Советскую власть? Выходи, говори смело!
Несколько секунд все молчали. Потом опять раздались одиночные выкрики.
— Слышали это!
— Ты нам очки не втирай, понимаем сами, чай!
— Не за то боремся, чтобы голодать!
Большов шепнул Михееву:
— Это еще партизанский дух из армия не выветрился. Как чуть недостаток, лишения, упадок бодрости — и он выявляется. Это еще ничего. А раньше так бы и разнесли все. И командиру нагорело бы, избили бы. Ох, уж этот мне партизанский дух!.. Не могу… пойду с ними поговорю.
