сошелся… — растерянно подумал он. — Взвалил на себя груз… Эх ты, и все-то у тебя не как у людей!»
Среди ночи, когда на катере все спали, из машинного отделения раздавался глухой стук ключей и тихая, яростная ругань. Это Боровиков занялся регулировкой клапанов. Заспанный Сеня заглянул было к нему, осведомился виноватым голосом, не нужно ли помочь.
— Всю жизнь мечтал о твоей подмоге! — фыркнул Боровиков и одарил Сеню увесистым шлепком пониже спины. — Ступай спать, младенец!
Светало, когда Боровиков закрутил последнюю гайку. Он вымыл керосином грязные натруженные руки и, сильно фальшивя, пропел вполголоса в гулкой тишине:
Там работал отчаянный шофер,
Звали Коля его Снегирев…
И сразу умолк застыдившись.
4
В субботу на запань приехали артисты из города. На катере кинули жребий, кому работать во время концерта. Выпало — Векшину и Кирпичникову.
Накануне ночью Кирпичников вернулся из поселка взбудораженный, хмельной от первого счастья. Не в силах ждать до утра, он разбудил Боровикова, угостил его толстой папиросой, похвастался:
— Эх, как она, оказывается, любит-то меня!.. И ничем ее не удивлял, а просто взял и открылся. Она и говорит: «Что же ты раньше молчал?» Вот какие дела, дружище. Не пригодились твои советы…
Теперь, вытянув несчастливый жребий, Кирпичников сразу заскучал, издалека повел с Боровиковым тонкий разговор.
— Дудки! — сказал Боровиков. — Я сам театрал: уже в четырнадцать лет без билета на балкон пробирался… Что передать твоей зазнобе?
Боровиков побрился, достал из чемодана парадную гимнастерку с орденом и медалями. Прислушиваясь к шороху, платья за занавеской, сел пришивать свежий подворотничок. Шура вышла, не глядя товарищам в глаза, напудренная, с неумело подкрашенными губами, в светлых туфлях на высоком каблуке.
Сеня помог ей сойти с катера, серым воробышком прыгал рядом, восхищенно заглядывал Шуре в лицо. Идти в туфлях по пучкам бревен было нелегко. Шура зацепилась за проволоку, чуть не упала.
— Спешит как! — прошептал Боровиков и рывком стащил гимнастерку, только медали звякнули.
В машинном отделении унылый Кирпичников стоял у окна, смотрел в сторону клуба.
— Сальник сменил? — хмуро спросил Боровиков и подтолкнул приятеля к двери. — Беги к своей крале, заждалась, поди.
Обеими вымазанными в масле руками Кирпичников стиснул отмытую добела руку Боровикова, заспешил к выходу. Боровиков с места дал полный ход. Векшин чертыхнулся в переговорную трубку: чуть не налетели на баржу.
Когда вернулись за следующим возом, на катер прибежал Сеня: парнишка так хлопал в ладоши, что даже проголодался. Первое отделение концерта уже кончилось, больше всего Сене понравился фокусник. В антракте перед вторым отделением в клубе шли танцы.
— Наша Шура там самая красивая и танцует лучше всех! — с гордостью объявил Сеня. — Она сегодня веселая, все время смеется. Кавалеров около нее невпроворот!
— А механик? — глухо спросил Боровиков.
Сеня презрительно махнул рукой.
— Шура и внимания на него не обращает. Он с телефонисткой Зоей танцует.
Сеня щедро нашлепал повидла на ломоть хлеба и убежал в клуб.
Возвращаясь на запань за последним возом, Боровиков с Векшиным увидели Шуру. Она одиноко сидела на краю сплоточного станка, свесив над водой ноги праздничных туфлях. Концерт в клубе был в разгаре: ребятишки облепили окна, тонкое пиликанье скрипки далеко разносилось по реке.
Шура поднялась на катер, устало сказала Векшину:
— Хочешь — иди на берег, я постою у руля.
Векшин торопливо поплескал водой в лицо и, высоко вскидывая тонкие ноги, запрыгал с пучка на пучок.
Мастер запани предложил Шуре на выбор два воза: один объемом триста кубометров, другой — почти семьсот. «Вот он когда пришел, твой долгожданный тяжелый воз!» — горько подумала Шура. Из окна машинного отделения высунулся Боровиков. В первый раз они с Шурой остались вдвоем на катере, и Боровикова подмывало совершить что-нибудь выдающееся.
— Бери семьсот, — предложил он. — Доведем.
— Семьсот так семьсот, — равнодушно согласилась Шура.
Катер медленно тащил длинный грузный воз. Боровиков стоял у мотора, чутко прислушивался, наклонив ухо. После регулировки клапанов мотор работал ровно, без стука. Боровикову почему-то казалось: если они благополучно доведут этот большой воз до формировочного рейда, то и у них с Шурой все пойдет на лад.
Когда на фоне зеленого острова зажелтела песчаная коса, Боровиков вылез из машинного отделения, подошел к рубке.
— Поведем воз правым рукавом, — строго сказал он, смотря мимо Шуры на скучный отлогий берег, — Ты только держи катер по-над самым песком, а то в протоку затащит. Как косу обойдешь, сразу круто поворачивай на фарватер, не смотри, что воз за песком остался: его течением развернет… Ну а если прозеваешь или мотор заглохнет, сидеть нам с тобой на острове как робинзонам. Поняла?
Шура коротко кивнула головой, проводила глазами сутулую, неласковую спину Боровикова.
Катер шел возле самой косы, впритирку. И только Боровиков успел одобрительно шепнуть: «Молодец Шурка, ой, молодец!» — как катер нудно заскрипел днищем о песок и стал. Боровиков, не ожидая сигнала, дал задний ход. Шура выбежала из рубки, уперлась багром в мелкое дно. Течение медленно разворачивало воз, тащило его в протоку. У Шуры трещало в руках тонкое багровище, побелели от напряжения ногти. Боровиков прибавил газ. Винт тугой бурой струей гнал разжиженный песок. Катер тяжело подался назад, качнулся с борта на борт и вышел на чистую воду. Шура кинулась в рубку, направила катер в обход мели.
Течение стремительно несло в протоку заднюю половину воза. Если хвостовые пучки захлестнет за мыс острова — катер наверняка станет, не в силах вытащить бревна против течения из протоки. Шура затаила дыхание, Боровиков до отказа открыл дроссельную заслонку.
Кусты орешника на острове ползли назад все тише и тише. Долгую, томительную минуту кусты торчали на одном месте, а потом дрогнули, нехотя стронулись и, медленно набирая скорость, снова поползли назад: катер пересилил-таки течение протоки и вытащил хвостовые пучки на фарватер.
Боровиков благодарно погладил нагретый бок мотора.
Шура обернулась на скрип двери. На потной щеке Боровикова блестело свежее маслянистое пятно. Оно неожиданно делало замкнутого насмешливого моториста похожим на замарашку Сеню.
Во время беготни с багром у Шуры растрепалась праздничная прическа, и сейчас, раскрасневшаяся, оживленная, с потемневшими от недавнего возбуждения глазами, она показалась Боровикову особенно красивой.
Они встретились глазами, сказали без слов «ай да мы!» и одновременно улыбнулись, довольные друг другом и тем, что сумели одолеть все ловушки, расставленные рекой, и провели-таки большой воз. Шура вдруг решила, что на поверку Боровиков не такой уж задавака, каким она считала его раньше, и предусмотрительно отвернулась, боясь взглядом выдать себя.
— Зря мотор ремонтировали, — с напускным огорчением сказала
