Искоса посмотрев на рыбачку, Дойкин сдержанно ухмыльнулся; он вспомнил, как рыбачки говорят о Жидковой: «Сетки не ставит, рыбу не ловит, а улов собирает».
— Или другую работу давай! — требовательно просила Жидкова. — Я да Настя Сазаниха, да Ольга Тупоносиха и еще Зимина хотим работать... — Вертя плечами, она безудержно говорила: — К Краснощекову просились, а он, жадюга, не берет. Боится, не поймаем мы ничего.
Дойкин с ухмылкой оглядывал незадачливую, сухую фигуру Анны, похожую на третьегодичную воблу-сушку.
Все ухмыляясь, он вдруг уронил с дрожью в голосе:
— Бабы, да не поймают, — у них подолы широкие! Погоди немного, Анка...
— Что, Щука?! — заносчиво и радостно воскликнула Жидкова.
А Дойкин быстро закончил:
— Скоро вот ловцы от путины богатеть зачнут, тогда и улов будешь собирать, Анка! — Он осклабился и шумно выдохнул: —Х-ха-ха-ха-а!..
Анна нахмурилась, покраснела.
— Зазналися! — вдруг взвизгнула она. — Все вы зазналися, и Краснощеков зазнался! Все!!
— Цыц, дура! — прикрикнул на нее Мироныч.
Анна не унималась:
— Погодите! Скоро и вас за жирный задок возьмут, как в городе взяли вашего брата! Да еще как возьмут!
У Дойкина пошли багровые пятна по лицу, появляясь то на щеке, то под глазом, то на лбу.
— Ну и дура, — уже мягче и покачивая головой, пытался урезонить Анну Мироныч.
— Сам дурак!..
На шум спешил Лешка-Матрос, громко выкрикивая на ходу:
— Молодец, Анна Сергеевна! Так их! Так!.. Мы им покажем!..
— Пошли! — Мироныч тронул за рукав Дойкина, и они зашагали к своим посудинам.
— Просилась я в стряпухи или еще куда, — и Жидкова кивнула в сторону уходивших хозяйчиков, — а они насмехаются... — и стала подробно рассказывать Лешке про ссору.
Анна уважала Матроса и даже любила его скрытно. Пожалуй, он был единственный в поселке, кто не насмехался над нею и говорил с ней как равный с равной.
Другие называли ее по-всякому, рассказывали про нее и то, чего сроду не было; Лешка же говорил с Анной учтиво и всегда называл ее по имени-отчеству.
— Не знаю, Лексей Захарыч, чего и делать, — говорила она, шагая рядом с Матросом и печально поглядывая на проток. — Хочу работать, а ничего не выходит.
— А зачем ты к ним пошла? — задумчиво спросил Лешка. — Знаешь ведь их!
— Куда же мне идти, Лексей Захарыч?..
— Артель, Анна Сергеевна, будет у нас скоро. Ожидаем вот только Андрей Палыча. — И Лешка, улыбаясь, показал глазами на хозяйчиков: — А поделом ты их шугнула. Молодец!..
Дойкин и Мироныч были уже около своих посудин. Заметив поодаль Василия Безверхова, недавнего своего сухопайщика, Алексей Фаддеич жестко окликнул его:
— Василий Ильич!
Когда подошел к нему Безверхов, он с упреком сказал:
— Как же это, Василий Ильич, допускаешь такое? Тебя ловцы чуть в проток не сбросили, слышал я.
— Лешка да Макарка все, — оправдываясь, начал было Безверхов.
— Бумажку накатай в сельсовет! — сурово перебил его Дойкин. — А лучше — в район! Жалобу подать на Лешку надо, на Макарку, да и на других! Это же покушение на члена правления — на государственного человека! Это все одно, что покушение на советскую власть! Чего доброго, еще и дальше пойдут. — Он скосил глаза в сторону Анны и Лешки. — Не дадим спуску!.. И воровство пошло — тот же Коляка. На чужое добро посягают. Честному человеку, выходит, нельзя трудиться. А депутат сельсовета молчит. Сейчас же строчи бумажку, да покрепче. А я к вечеру в район направлюсь, заодно и прихвачу. Да смотри, покрепче пиши, так и валяй: покушение, мол, на жизнь советской власти!.. Не забудь и про Жидкову черкнуть: воду, мол, мутит. Слышал, как орала? А главный зачинщик — Матрос! И об Андрее Палыче, как о депутате сельсовета, скажи — никакого, мол, порядка в поселке нету...
Безверхов все порывался уйти, нетерпеливо поглядывая на свою реюшку, вокруг которой толпились ловцы.
— Напишу... Сейчас напишу... Сейчас... — твердил он, то и дело оглядываясь. — С Леной пришлю.
— Ты чего это? — спросил его Дойкин, видя, как тот все беспокойно озирается вокруг.
— Сеньку никак не найду! Хочу его взять заместо Тупоноса... А вон и они!
Из поселка спешили Елена и Сенька.
Направляясь к реюшке, Безверхов весело закричал:
— Скорей, Сенька! Скорей!..
У посудины Василия попрежнему разноголосо шумели ловцы; тут же был и Лешка-Матрос, который, расставшись с Анной, снова пришел сюда.
— Добрая реюшка! — значительно сказал он, сдвигая на затылок бескозырку.
И снова, как в самом начале, ловцы принялись разглядывать посудину, хлопать по бортам. Примостившись на носу реюшки, Василий Безверхов быстро строчил бумажку, часто слюнявя карандаш.
Подбежал запыхавшийся Сенька и, растолкав ловцов, перебросил на посудину узел.
— Пошли-поехали! — не отрываясь от письма, крикнул ему Безверхов.
— Сию минуту, Василий Ильич, сию минуту...
— Ни одной минуты! — недовольно сказал Безверхов, поднимаясь и складывая исписанную с обеих сторон бумажку. — Пошли-поехали!
— Давай, давай! — Сенька кому-то махал рукой.
— Чего ты? — спросил его Василий, переходя на корму реюшки. — Ждешь кого?
— Зинка там бежит!
— А-а-а... — Василий усмехнулся, когда заметил дочку Андрея Палыча, что спешила из поселка на берег. — Только скорей, Сенька, прощайся!
Парень быстро пошел навстречу Зинаиде.
— Лена! — окликнул Василий жену.
И когда та подошла к нему, он, передавая ей бумажку для Дойкина, осторожно зашептал на ухо.
— Ладно, ладно, — взглянув по сторонам, Лена сунула ему что-то в руку. — Грамотка, «богородицын сон»... От всех напастей... К бабке Анюте забегала.
Посмотрев на синий лоскут, в котором была завернута переписанная на бумагу молитва, Безверхов недовольно спросил:
— Верно, трешку стоит?
— До улова, Вася. Тогда и отдадим.
В стороне от других стояли Сенька и Зинаида.
Молодая рыбачка что-то говорила парню. Черная прядка волос то и дело падала ей на белое лицо и закрывала — то один, то другой — круглые черные глаза. Зинаида легким движением руки откидывала прядку, но она снова падала ей на лицо; тогда рыбачка убрала назойливую прядку под пуховый платок.
— Сенька! — Василий взмахнул шестом. — Пошли-поехали!
Лешка-Матрос, посмеиваясь, погрозился Зинаиде:
— Расскажу вот батьке про твое любованье. И Косте расскажу!
Ловцы, поглядывая на молодую пару, слегка улыбались.
Потупив круглые черные глаза, Зинаида несмело вынула из-под фуфайки бутылку водки и передала Сеньке.
— Ого! — Лешка затрясся в звонком смехе. — Так, так! Значит, не одна любовь согревает ловца, а еще эта самая?
Сенька и Зинаида, смеясь, прошли к реюшке. Лешка шагнул к молодой рыбачке.
— Молодец, Зинка! Дай пять! — и взял ее за руку.
Улыбаясь, девушка пыталась вырвать руку из цепкой Лешкиной руки.
— Дома у ловца — рыбачка! — громко продолжал он. — А на море — водочка!..
И вдруг, взглянув на Сеньку, Лешка слегка посуровел, отвел его в сторону.
— Обождал бы Андрей Палыча, — глухо сказал он молодому ловцу. — Артелью в море пойдем!
Сенька молчал.
— Слышь? — требовательно спросил его Лешка.
— Слышу, Алексей Захарыч...
— Понимаешь, должны артелью в море пойти!
— Понимаю, Алексей Захарыч...
— Значит, согласен?
— Согласен, Алексей Захарыч...
— Так почему же не ждешь Андрей Палыча?
— Да долго уж очень он там...
— А скоро, брат, ничего не делается. Ясно?
— Ясно, Алексей Захарыч...
— Тогда бери свое движимое-недвижимое! — и Лешка кивнул на реюшку Безверхова, на корме которой лежал Сенькин узелок.
Сенька взял узелок и вместе с Зинаидой и Лешкой направился в поселок.
Безверхов так и ахнул:
— Что такое?!.
Но на выручку ему подоспел Антон:
— Я иду с тобой в море, Василий Ильич! — И ловец тут же взобрался на реюшку.
— А ты готов в море-то? !
— Я всегда готов!..
Василий Безверхов снял шапку и громко сказал ловцам:
— Ну, прощевайте, граждане!
На берегу тоже сняли шапки, сумрачно закивали головами.
— Лена! — и Василий, махнув жене, быстро надел шапку, схватил шест и оттолкнулся от берега.
С носа реюшки Антон ударил багром о лед, ударил еще раз, еще...
Посудина медленно вошла в проглею; узкая полоска воды тянулась на середину протока, где соединялась с другими проглеями.
К Елене подошла Наталья Буркина.
— Горюешь? — участливо спросила она рыбачку, вместе с нею следя за реюшкой, что, борясь со льдами, уходила все дальше и дальше.
Василий снял шапку и махнул Елене последний раз. Посудина скрылась за камышовой крепью.
