— Не о тебе ведь вроде шла речь, уважаемый, — глазах Мулли-ага мелькнуло подозрение.
— Так ведь я тоже хозяйственник.
— Знаем, ты тут птица важная… А ведь не без греха, а, Муррук-хан?
Мулли-ага припомнилось, как сам он остался в пустыне без воды. Он тогда вместе с напарником отправился в пустыню ремонтировать бульдозер, работавший километрах в сорока от Рахмета. Сам Муррук Гышшиев клятвенно обещал, что вскорости же им доставят и воду, и продукты. Но шло время, а ни воды, ни продуктов не было. Солнце пекло все сильнее, вокруг ни кустика, ни намека на тень. Ремонтники совсем выбились из сил. От голода, от жажды их пошатывало, языки горели во рту, пересохшие губы склеивались. За каплю воды они жизнь готовы были отдать. Но воду все не привозили, и почти без сознания рабочие опустились возле бульдозера, от которого уже начала падать тень. Муррук с долгожданной водой появился лишь к концу дня: судя по всему, он просто забыл о ремонтниках, занявшись другими делами. Сознавая свою вину и пытаясь ее загладить, он суетился вокруг рабочих, сам потчевал их водой… Опытный Мулли-ага знал, как опасно, истомившись жаждой, пить взахлеб, — и все-таки пил, пил и никак не мог остановиться. Когда он снова почувствовал в себе силу, то поднялся на ноги, схватил Муррука за шиворот и влепил ему крепкую оплеуху: «Спасибо тебе, Муррук-хан. Век будем помнить твою доброту…» Тот, потирая щеку, с ненавистью взглянул на рабочего. Мулли-ага опасался, что Муррук нажалуется на него — нет, все обошлось…
Усмехнувшись этому воспоминанию, Мулли-ага добавил:
— Может, это твой лоб по клейму-то скучает?
Муррук передернулся, но выдавил на своем лице кривую улыбку:
— Все шутишь, Мулли-ага? А я, честное слово, на: всю жизнь запомнил урок, который ты мне преподал; Думаешь, я тогда на тебя обиделся — да ей-богу, я тебе только благодарен. После этого, клянусь, из-за меня никто больше не пострадал!
— Что это ты божишься да клянешься через каждое слово?
Муррук только раскрыл рот, чтобы ответить, как рядом с ними затормозил «газик» начальника участка, и шофер, высунув голову, крикнул:
— Муррук Гышшиевич! Вас ждет старший прораб Хезрет Атаев.
— Зачем я ему понадобился?
— Не знаю. Послал за вами, велел разыскать.
— Куда мне ехать?
— В Рахмет. В контору. Атаев там.
— А… Бабалы Артыкович?
— Он уехал, оставил в своем кабинете Атаева. Поторапливайтесь, Муррук Гышшиевич!
— Поезжай. Я следом.
Догадливо щурясь, Мулли-ага попросил:
— Муррук-хан, передай от меня Хезрету большой привет; скажи: если я нужен, то с удовольствием с ним повидаюсь.
Муррук как-то затравленно покосился на него и заторопился к своей машине.
Он понимал, что едет не на праздник и не за премией или благодарностью. На душе скребли черные кошки. Да, это по его вине пострадали рабочие в Гульбедене. Совсем упустил он их из виду, надо было срочно провернуть одно дельце, вот и замешкался… Не нарочно же оставил он их без воды!.. Может, еще и удастся выкрутиться. Не из таких трясин выбирался целым и невредимым… Некоторые видные лица в министерстве кое-чем ему обязаны, не дадут в обиду, — долг, как говорится, платежом красен.
Утешало то, что Бабалы нет на месте. Его Муррук боялся, как огня, и уже жалел, что угодил хозяйственником к нему на участок. Сей принципиальный товарищ ни с кем не считается, с ним трудно сработаться. И сговориться… Атаев, тот подобрей и попроще, мужик вроде бесхитростный, так что можно, попытаться обвести его вокруг пальца. Правда, он из тех, кто готов жизнь положить за своих работяг, если обидишь их, так горой за них встанет, и уж тогда не жди от него жалости. Да и Бабалы не навсегда ведь укатил, в любую минуту может вернуться. Вай, какой тяжелый участок!..
В кабинет начальника участка, где ждал его Хезрет, Муррук вошел, подобострастно кланяясь и приложив к сердцу обе ладони. Хезрет, приветливо поздоровавшись с ним, показал на стул и, когда Муррук сел, повел разговор издалека — справился о здоровье, о делах, даже посочувствовал ему: он-то, мол, понимает, какой воз тянут хозяйственники, какие трудности приходится им одолевать..
Муррук, который рад был ухватиться за любую протянутую ему соломинку, готовно закивал: да, доля у хозяйственников незавидная, как что, так они виноваты, вместо того чтоб поддержать их — на них всех собак вешают. А ведь это на них стройка держится!..
Подвинувшись поближе к Хезрету, он доверительно заговорил:
— Хезрет-ага, ведь сюда, на стройку, едут только истинные патриоты, верно? Не поверишь — мне ведь предлагали высокий пост в министерстве. Но чувство долга, совесть позвали меня на строительство Большого канала. Чтобы достойно служить народу, надо быть на переднем крае борьбы за коммунизм!
Хезрет поморщился, но Муррук, увлеченный своей речью, не заметил этого и продолжал с тем же пафосом желая возвысить себя в глазах собеседника:
— Мы все тут патриоты, Хезрет-ага!.. И прорабы, и механизаторы, и хозяйственники. Нам бы надо друг к другу — со всей душой… А меня вон Бабалы Артыкович не всегда понимает, косится на меня… Сидит в нем, видно, этакая предубежденность против хозяйственников… Ты-то, я надеюсь, не считаешь нас всех, навалом, хватами да хапугами?
Хезрет только руками развел:
— Муррук-хан!.. Зачем же так обобщать? Ваша работа не менее нужна и почетна, чем всякая другая. И ведь нелегкая а? Помехи-то, поди, на каждом шагу?.
— Чего-чего, а помех хватает, — с готовностью согласился Муррук. — Бездорожье — раз. Несвоевременная доставка запчастей, продуктов, всего самого необходимого — два. Безответственность шоферов — три. Понимаешь, одним поручишь что — так напутают, а другие налево норовят завернуть…
— Ладно, Муррук-хан, больше можешь не перечислять. Я ведь представляю, какие у вас трудности. А когда на пути у тебя такие вот ухабы да рытвины, можно ведь и самому споткнуться, а?
Хезрет внимательно посмотрел на Муррука. Тот выдержал его взгляд, оскорбленно вскинул голову:
— Хезрет-ага, ты что, подозреваешь меня в чем-то? Ей-богу, у меня и времени-то нет, чтоб спотыкаться. Ты верно сказал: я тяну огромнейший воз. И клянусь тебе — я бы лучше дал отрубить себе обе ноги, чем взялся за дело, которое мне не по плечу. А если бы я увидел, что не справляюсь с ним, то клянусь — согласился бы, чтобы меня закопали в землю вниз головой!
Хезрет все не сводил с него пристального взгляда:
— А тебе известно, что произошло в Гульбедене из-за беспечности хозяйственников?
Муррук опустил глаза, царапая по столу грязным ногтем, сказал осевшим голосом:
— Да, слышал я об этом. И готов со стыда сквозь землю провалиться Позор, позор!.. — Он снова поднял голову: — Но я лично ни в чем не виноват! Признаюсь: обеспечивать Гульбеден водой и продуктами — моя прямая обязанность. Оттого так тяжко у меня на душе…
Но я отдал соответствующие распоряжения. Цистерну с водой должны были прицепить к трактору. Да тракторист, видно, не довез ее… Черт его знает, куда он с ней подевался! Может, бросил в пустыне, а сам отправился за саксаулом — для дома или на продажу. Я же говорил тебе: безответственный народ!
— Значит, тракторист виноват… Не помнишь, как его фамилия?
— Хезрет-ага, я вечно в такой запарке, что просто не в силах упомнить, кому он поручил. Ей-богу, порой так замотаешься, что и собственное-то имя забудешь. Мне думается, этот мерзавец, почувствовав опасность, успел сбежать.
— В общем, ищи ветра в поле, это ты хочешь сказать? А у нас вот другие сведения…
У Муррука вытянулось, напряглось лицо:
— Какие же, позволь узнать?
— Пожалуйста. Мне скрывать от тебя нечего. Говорят, воду-то в бригаду должны были везти на машине, а она, вместо того чтобы следовать в Гульбеден, почему-то отправилась на байрам-алийский базар…
Муррук вздрогнул. У него действительно была одна встреча на этом базаре, и, чтобы вовремя туда поспеть, он воспользовался единственной оказавшейся в его распоряжении машиной — как раз предназначавшейся для поездки в Гульбеден.
Но кто его мог выдать? Шофер — верный человек…
Чтоб выгадать время, Муррук переспросил:
— Говоришь, на байрам-алийский базар?
— Точно. И прогулку туда совершил один хозяйственник по фамилии… Гышшиев!
Муррук вскочил с места:
— Ложь! Во-первых, я никуда не ездил. Во-вторых, клянусь, я распорядился, чтобы воду отвезли на тракторе.
— Есть свидетели?
— А мне ты не веришь? Хезрет-ага, тебе разве не ясно, что меня оклеветали?
— М-м, предположим… А тебе не известна, Муррук-хан, такая фамилия: Лукьянов.
У Муррука упало сердце: так и есть, шофер, «верный человек», оказался предателем! Вай, прямо не на кого положиться…
Он, однако, сделал непонимающее лицо:
— Лукьянов? Что-то не припоминаю. Кто это такой?
