— Мы, конечно, заняты, — сказал Шохов.— Но приходите. Мы запретить не можем. Во-он, Петруха у нас. Мастер тоже. Он, наверное, по характеру к вам ближе стоит? Он из подкласса неимущих как раз!
— Петр Петрович мне сразу понравился,— подтвердил старик, сделав вид, что не замечает выпада против него.— Если он починит мне мою машину, то я буду ему благодарен до гробовой доски. Прощайте!
— Счастливо,— сказал Шохов и посмотрел старику и Петрухе вслед.
«А что-то в них есть одинаковое»,— подумал он и вдруг почувствовал усталость. Неужто перенервничал по пустякам? Да мало ли сумасшедших будут тут проводить свои социологические исследования, на всех, что ли, он должен реагировать? Не-ет. Уж тут-то, возле его будущего дома, Шохова ничем не собьешь. Он хоть и прожил меньше старика, но достаточно для того, чтобы до конца вынянчить свою идею и воплотить ее в натуральный, как выражаются люди, рост. А что они там вынашивают, это нам неизвестно. Идеалистов век прошел, наступила эра практичных людей, и только они значат что-то в нашей жизни. Для одних это место на работе, их положение. Для других — престижная специальность, для третьих — возможность ездить за границу и так далее. Но и первые, и вторые, и третьи, и... любые — строят себе кооперативы и дома, покупают машины и ковры, потому что век такой, что все кажется неустойчивым, кроме того, что материально окружает тебя. Ну, а если уж град с неба и ураган или комета там, бомба какая, как угрозил старик, так всем одинаково влепит, и тем, кто в хоромах, и тем, кто в щитовых домиках,— стихия не выбирает, по кому ударить. Но ведь еще существует жизнь и вне стихии, и тогда как лучше-то жить? А вот в домике-то своем, мой дом — моя крепость (как же он во время спора поговорки не вспомнил, не тыкнул ею зарвавшегося старика-то?), можно и подвальчик поглубже и от той стихии вырыть, чтобы голову бедовую сунуть туда! Если метров на десять закопаться, то никакая и стихия не возьмет.
И Шохов уже чисто практически стал осмысливать новую идею, находя ее вполне исполнимой. «Даже из никчемного разговора со старым хрычом может быть реальная польза!» — зловредно подумал Шохов и повеселел.
Только бы он Петруху не настропалил против дома. Тут нужно свою контрагитацию провести. Петруха покладистый малый, он поймет. Так решил Шохов и взял в руки топор. Пора и дело знать, стройка разговоров не любит. А время идет. Ох как быстро время идет! Апрель на окончании, и Первомай, день возрождения природы, если по древним обычаям, уже на носу. А там и лето, когда можно будет, по расчету Шохова, работать не только по вечерам, а даже по ночам.
Теперь чуть ли не каждый вечер дед Макар торчал у них на площадке. Без всякого повода и приглашения приходил, скромненько усаживался где-нибудь в сторонке, наблюдая за ходом работы. Ни с какими разговорами и тем более советами он не лез, посматривал да помалкивал, только пенсне его золотое посверкивало под желтыми лучами низкого предзакатного солнца.
Надо сказать, что и Шохов притерпелся и уже не раздражался при виде старика, а давнее чувство неопределенности, томившей его опасности вроде бы сгладилось, приглушилось. Но никаким сочувствием он так и не проникся к старику и едва ли за все время их знакомства обратился к нему раз, другой. Несколько примирило с дедом Макаром, что тот был решительно настроен на покупку Петрухиной избы. Тут, кроме всяких сугубо материальных и практических соображений, была у Шохова мысль и несколько коварная, почти зловредная: посмотреть философа в обстановке, так сказать, не отвлеченной, а конкретной, избяной. Вот тогда и видно станет, что еще движет миром, кроме желания приобретать нужные вещи и нормально в нем устраиваться!
Но и сам дед, будто не подозревая, лез в расставленную ему ловушку, объясняя свое желание иметь избу тем, что в общежитии с молодыми и пьющими ребятами ему нелегко, хотя комендант твердо обещал, как будет случай, поселить его с такими же, как он, старичками, тоже оставившими жилье детям и приехавшими на склоне лет заработать последнюю в своей жизни квартиру. Оказывается, было их не так уж мало на стройке.
Но, главное, дед Макар мечтал в одиночестве разрабатывать свою электрическую теорию, от которой зависит счастье всего человечества.
Впервые он открыл свою теорию Петрухе, когда в один из светлых весенних вечеров они сидели в избушке и пили чай. На столе стояла в почти завершенном виде диковинная машина старика, с которой Петрухе пришлось немало повозиться, доводить до ума. Машинка и вправду оказалась не проста. И хоть, по выражению самого Петрухи, была сконструирована дуракоустойчивой (любимое его словцо означало: надежность, если даже станет пользоваться невежда), покорежили ее основательно: и зубья в передаче полетели, и схема была нарушена, и даже некоторые планеты пострадали, будто над ними пронесся космический вихрь разрушения. Петруха планетки подклеил и закрасил, шестерни сменил, а вот орбиту, ее тончайший расчет наладить с ходу не мог, тут необходимо было знать законы небесные, а не только земные. Петруха несколько вечеров, к неудовольствию Шохова, просидел в технической библиотеке, набрав разных книжек по астрономии, изучая законы движения небесных тел и механику их обращения вокруг Солнца и своей собственной оси. Исписал цифирью две школьные тетрадки, но все выверил, высчитал и даже поставил в машину не предусмотренный конструктором свой собственный счетчик-календарь, фиксирующий земные часы, дни, месяцы и годы при разных расположениях планет.
Дед Макар, узрев аппарат возрожденным, растрогался до слез. В этот день он принес из общежития кулек конфет, и после Петрухиных трудов на площадке (Шохов, впрочем, еще чего-то доделывал, стучал топором) было решено отпраздновать починку аппарата.
Дед Макар отхлебывал чай, видно, был большой любитель этого дела, и косил глазом на всяческую аппаратуру, громоздившуюся на столе.
— Я в электричестве, уважаемый Петр Петрович, кое-что понимаю. Но эти ваши схемы, хоть убей, никогда бы не смог разобрать,— произнес он с действительным изумлением.— Неужто во всех таки и понимаете?
— А чего в них понимать? — простодушно отвечал Петруха, глядя влюбленно на старика.— Они же все одинаковые. Почти одинаковые.
— Как же они могут быть все одинаковыми, когда они разные?
— Очень просто. Это как в языках. Вы языки знаете?
— Я даже эсперанто изучал! — гордо сказал старик.— Всемирный язык трудящихся.— И он прочел:
Антауэн, камарадо,
Ремконтем, аль аврор!
Перкуглей кай гранадо
Набайрон пушес фор!
Что означает: «Вперед заре навстречу, товарищи в борьбе, штыками и картечью проложим путь себе!»
Петруха выслушал завороженно. Он сказал:
— Не вам же объяснять, что если вы знаете несколько основных языков, то изучение других языков порядком упрощается. В нашей технике то же самое: лезешь в какой-нибудь новый магнитофон, а там и схема и даже конструктивное решение взято из предыдущего магнитофона. Очень, очень редко попадается, когда все внове, но тогда и интересно. Вон как эта штучка! Японская, между прочим, предназначена для определения биоритмов в жизни человека.
— Биоритмов? — переспросил с интересом дед Макар.— Как же она эти биоритмы рассчитывает?
Петруха пододвинул приборчик, показал клавиатуру и стал объяснять, что в запоминающее устройство, оно-то и вышло из строя, закладывается год и месяц рождения. Можно, к примеру, заложить данные одновременно двух человек, и тогда станет ясно, совпадают ли у них духовные, а если между мужем и женой — сексуальные амплитуды, и если не совпадают, то на сколько процентов...
Старик с величайшим интересом рассматривал приборчик, что-то прикидывал, бормоча, и вдруг обрадовался:
— А ведь, что ни говорите, Петр Петрович, но выходит, правы наши предки, которые по знакам зодиака определяли судьбу человека, а? Судьба-то — характер, а характер, оказывается, от времени года-то зависит. Ведь зависит же, если закладывается год и месяц, я вас спрашиваю?
Петруха шмыгнул носом, обозначая свою малую компетентность в таких вопросах.
— Я больше по схемам разумею,— произнес он, как бы отмахнувшись.
— Не ёрничайте! — пригрозил в шутку старик.— Мы рождаемся при определенном положении планет,— он ткнул рукой уже в свой аппарат, но глядел при этом на Петруху.— Но мы причастны к космическим ритмам, а они тоже зависят от расположения планет. Представьте, милый Петр Петрович, что уже доказано: если планеты выстраиваются в один ряд, то создаются определенные магнитное и электрическое поля, которые влияют и на рождаемость, и на урожай, и на болезни... Так высчитано, к примеру, что чумные годы, унесшие на земле миллионы жизней в прошлые века, вовсе не были какими-то особенными в климатическом или ином отношении, но, как сейчас подсчитано, соотношение планет между собой и солнцем было особенным, не столь обычным...
