— Трубы опустили, — отвечал Мусаев, — арматуру никак не собрать. Наверное, менять надо.
— Зачем не собрать? Сегодня девяносто шестую пустим во что бы то ни стало.
Фотограф увидел, что совершил ошибку, попросив Бедирханова встать рядом с парторгом: сразу начались деловые разговоры. Он переставил парторга на правый край, но было уже поздно.
— Извини меня, пожалуйста, — сказал Бедирханов. — Отпусти Тажетдинова на девяносто шестую. Там, понимаешь, без него ничего не выйдет. Иди, Исмаил, на этот раз не придется тебе войти в историю.
— Начинается, — сказал фотограф упавшим голосом.
Пока фотограф перестраивал людей, доложили, что приехал заливочный агрегат. У распределительной остались только Люба Липатова и Муса Мусаев. Фотограф тяжело вздохнул и стал наводить на них аппарат.
— Прекрасная бригада, — обратившись вдруг ко мне, сказал он. — Действительно неудобно: приезжаю, мешаю им. Знаете, какое они вчера обязательство взяли?
И он рассказал:
— В тот день я получил задание фотографировать управляющего трестом «Сталиннефть» — Шарифа Гусейновича Мамед-Заде. В трест он пришел недавно. И через несколько месяцев усилиями рабочих и руководителей трест был превращен в передовой, самый передовой трест «Азнефти». А у нас, в республике нефти, это не просто.
Так вот, только было собрался я фотографировать управляющего, а ему докладывают, какое обязательство собирается взять Бедирханов. Шариф Гусейнович послал машину за Мирзой, ходит, нервничает, невозможно снимать. Привозят Мирзу. «Сколько ты собираешься дать сверх плана, Бедирханов?» — спрашивает управляющий. Мирза ответил. «А знаешь ли ты, что твое обязательство составляет почти половину того, что обещают дать сверх плана все нефтяники Азербайджана?» Мирза ответил, что знает. «Слушай», Бедирханов, — сказал тогда Шариф Гусейнович, — боюсь, как бы твое обязательство не оказалось летучими словами… Как ты думаешь его выполнять?» Жаль, что вы не специалист. Это очень интересно — то, что говорил Мирза управляющему. Он придумал удивительно интересные вещи. Клянусь жизнью, Мирза совсем по-новому добивается наилучшей и наибольшей отдачи нефти скважинами. Мамед-Заде заслушался Мирзу, забыл обо мне. А потом, когда Мирза кончил, управляющий встал, пожал ему руку и сказал: «Молодец. Чем тебе надо помочь?» — «Самое главное, чтобы скорее мне сдали 3019-ю морскую», — ответил Мирза.
3019-ю поручено бурить одному из лучших мастеров Азербайджана, лауреату Сталинской премии Ага Нейматулле. Ее бурят в море, наклонно, до нефтеносного пласта огромной мощности. Геологи ожидают от этой скважины невиданного дебита. Весь трест с нетерпением ожидает конца буровых работ. Клянусь жизнью, это будет у Мирзы самая лучшая скважина!
«Еще чем могу я тебе помочь, Бедирханов?» — спросил Мамед-Заде. «А еще дайте мне, товарищ управляющий, приемник. Мы в обеденный перерыв будем собираться в культбудке и слушать Москву».
— Очень интересная работа в бригаде Бедирханова, — неожиданно грустно произнес фотограф. — Наша газета дает завтра о них полосу. А сверху должно быть клише на три колонки… Хотите, я вас сфотографирую?
3
Мы прыгаем в катер и усаживаемся на скамейку. Капитан в форменной фуражке становится к штурвалу с таким видом, словно отплывает в кругосветное путешествие. Он ударяет один раз в медный, поцарапанный от частой чистки звонок — полный вперед! — и двигатель, глухо постукивая, начинает подталкивать катер. Дует легкая, прохладная моряна.
Старший геолог промысла, педантичный старик с грустными глазами, и Мирза Бедирханов, надев праздничные костюмы, едут на приемку 3019-й. Катер то и дело меняет курс, объезжая торчащие из воды трубчатые сваи, столбы с электрическими и телефонными проводами, площадки вышек. Тяжелая вода Каспия лениво раздается под его носом, и на шлифованных волнах то там, то здесь на мгновение вспыхивают острые солнечные искры и тонут.
За кормой вода так же лениво смыкается, почти не оставляя следа. Мы огибаем площадку, сооружаемую для новой буровой. Фермы, сделанные все из тех же старых труб, установлены в пролетах, и сварщик, повиснув над водой, сваривает узел фермы. Холодное зеленое пламя с сухим стрекозиным треском трепещет у его лица.
Внезапно из воды появился человек. Он вынырнул почти под сварщиком и ухватился за перекладину фермы, затем подтянулся и сел наверху на трубе, как птица на насесте. Немного отдохнув, он снова бросился в море и не появлялся около минуты. Сварщик все так же хладнокровно приваривал косынку, геолог перелистывал трещащие на ветру листы блокнота, а Мирза смотрел на воду и быстро курил папиросу. Наконец загорелый человек снова появился на поверхности, держа в левой руке большой гаечный ключ.
— Зачем нырять!.. — закричал капитан. — Ловил бы на удочку!..
— А на крючок насадил бы гайку, — добавил Мирза.
«Подводник» победно взмахнул ключом и что-то ответил, но ветер унес его голос в море.
— Видишь, достал ключ, — сказал мне Мирза. — Работал человек и нечаянно уронил ключ на дно. Не ехать же за новым ключом на склад. Видишь, достал, работает… Ты его к ноге привяжи! — снова закричал он слесарю.
Капитан звонит два раза. Шум двигателя приглушается. С палубы кажется, что катер остановился, а огромная буровая осторожно надвигается на нас и поворачивается. Три звонка — задний ход! — и не успел я оглянуться, как Мирза оказывается на площадке буровой.
Буровая вышка раза в два больше эксплоатационной. Она тщательно расчалена тросами, и на ней два деревянных балкона: один, называемый рабочими голубятней, — посредине, а другой — на самом верху, на сорокаметровой высоте. Буровая должна быть высокой для того, чтобы проще и быстрей поднимать и опускать в скважину длинные «свечи» — секции стальных бурильных труб.
Мы с Мирзой уже были здесь несколько дней тому назад, когда заканчивалось бурение. В тот день турбобур прошел уже последние метры, и рабочие должны были поднимать трубы.
— Поднимаем, поднимаем, не идет. Не понять, что-то держит, — говорил тогда молодой бурильщик в лоснящейся кепке, повернутой назад козырьком, — девятьсот метров вытянули, а больше не идет.
— А ну-ка, попробуйте вниз, — посоветовал Мирза.
— Уже пробовали.
— Еще попробуйте. Бош! — закричал Мирза. «Бош» на языке нефтяников означает «вниз».
Подъемник включили. Лебедка начала вращаться. Вниз трубы шли хорошо.
— Бас! — воскликнул, поднимая руку бурильщик в лоснящейся кепке.
Трубы, вымазанные глинистым раствором, начали медленно подниматься, но, поднявшись метров на десять, внезапно остановились, а кривая дриллометра, показывающая усилие на крюке кронблока, стала резко расти.
— Стой! — закричал бурильщик. — Опять шпион (он кивнул на дриллометр) много силы показал. Уже третий раз пробуем — и все так. Как будто там что-то держит.
— А где Ага Нейматулла? — спросил Мирза.
— Отдыхает. В будке.
— Зачем отдыхает! Будить надо.
— Подожди. Он два дня и две ночи от подъемника не отходил. Пусть поспит. Надо самим придумать, что делать.
Минут десять высказывались разные предложения и советы, которые сразу же браковались то бурильщиком, то Мирзой.
Наконец Мирза махнул рукой и проговорил:
— Нет, надо Нейматуллу будить. Десять минут пропало. Да пока мы приехали — еще десять минут. А за двадцать минут нефти было бы сколько? Ага Нейматулла!
Из будки вышел лысый человек лет пятидесяти с полузакрытыми глазами — не то улыбающимися, не то щурящимися от солнца.
— Нейматулла, не идут вверх трубы, здравствуй, — заговорил Мирза. — Вниз идут, а пробовали подбасить — не идут. Ты извини, что разбудил…
— Сколько метров осталось подымать? — спросил Нейматулла безучастно.
— 1730, — ответил бурильщик.
— Дай разрез, — так же равнодушно сказал Нейматулла.
Бурильщик принес большой лист бумаги, на котором был изображен геологический разрез земли в месте скважины. Нейматулла нашел нужную глубину, вздохнул и проговорил:
— Не на 1730, а на 1736 метрах глубины заело.
— Как ты знаешь? — удивился Мирза.
— Знаю. На 1736.
— А что случилось? — спросил бурильщик.
«Время состоит из дела и из разговоров», — подумал Нейматулла и вздохнул, чувствуя, что придется произнести довольно много фраз:
— Мы бурим как — вертикально или наклонно?..
— Наклонно, — отвечал бурильщик.
— Наклонно. Отверстие в земле получается круглое?
— Круглое, — отвечал бурильщик.
— Твои мысли несет ветром, Семен. Отверстие получается не круглое. Слушай. При наклонно направленном бурении трубы и турбобур скользят по грунту?
Бурильщик предпочел промолчать.
— Ну, скользят, — сказал нетерпеливый Мирза.
— Скользят и протирают в скважине ложбину. Отверстие получается похожим на яйцо. Вот теперь смотрите на геологический разрез. На глубине 1736 метров — граница твердого и мягкого слоя земли. Мягкий ниже, закрашен голубым, а твердый выше, закрашен…
