11
Теперь дело за мотором.
Оставалось роздобыть где-нибудь электромотор — и жернова закрутятся, мельница пойдет.
Я знал, что в свое время в мастерских «Компаса» имелось два-три запасных электромотора небольшой мощности, как раз то, что требовалось мне.
После того как «Компас» со славой закончил свою миссию, его наследством занялась ликвидационная комиссия. Я понесся туда. Меня встретили радостными возгласами:
— Алексей Николаевич, что поделываете?
— Друзья, продайте мне электромотор.
— Зачем?
— Пока тайна. Одно гениальное изобретение.
Мне, однако, ответили, что ликвидационная комиссия, к сожалению, не вправе ничего продавать.
— Тогда дайте во временное пользование. Я подпишу обязательство, что по первому требованию верну мотор в идеальном состоянии.
Такая комбинация, по компетентному заключению главного бухгалтера, была признана возможной. Мы составили бумагу, согласно которой я получал во временное пользование один электромотор для того, чтобы, как было сказано в бумаге, испытать изобретение.
Завладев такой бумагой, я уже собирался крепко пожать всем руки и бежать за мотором, но оказалось, что необходима еще одна формальность: подпись профессора Шелеста. Теперь он, бывший председатель «Компаса», в знак уважения и доверия числился председателем ликвидационной комиссии.
С драгоценной бумагой я немедленно отправился в Высшее техническое училище к Шелесту.
Тут, едва я увидел знакомое здание, едва ступил во двор, на меня со всех сторон пахнуло воспоминаниями.
Вон оно, кирпичное, неоштукатуренное, трехэтажное строение во дворе, так называемое «красное здание». Там Николай Егорович Жуковский устраивал когда-то с помощью семи-восьми учеников-студентов свою аэродинамическую лабораторию, уместившуюся в одной комнате. Я был в числе этих семи-восьми; я там строгал, клеил, мастерил вместе с Архангельским, Юрьевым, Ладошниковым, Туполевым, Микулиным, Ветчинкиным. Кто-нибудь из них, наверное, и теперь в лаборатории. Может быть, заглянуть?
Нет, начнут еще расспрашивать… Осмеют «вольного изобретателя»… Или, еще хуже, пожалеют. Нет, я к ним приду потом, приду вовсе не смешным, не жалким.
А вон вдалеке сарай, где когда-то стоял наш мотор, наш «Адрос». Пять лет тому назад мы с Ганьшиным проектировали и строили его, как самый мощный бензиновый мотор в мире. Перед смертью Николая Егоровича я дал ему обещание еще поработать над этим мотором. И поработаю! Сначала лишь создам себе плацдарм.
Мне не хотелось, как сказано, заходить в «красное здание», но оказалось, что Шелест находится там. Я решительно прошел через двор, толкнул дверь и, не оглядываясь по сторонам, не предаваясь больше никаким воспоминаниям, взбежал на второй этаж, куда мне указали.
Шелест стоял в середине большой комнаты, где несколько студентов и рабочих пилили и строгали, мастерили какие-то помосты. Он живо повернулся ко мне, и я, как всегда, ощутил энергию, которую источали его ясные серые глаза. Да, недаром и в пятьдесят лет он все еще управлял мотоциклеткой и аэросанями, этот профессор с красивой сединой цвета серебра с чернью, учитель всех русских инженеров — специалистов по моторам.
— А, Бережков! — радостно воскликнул Шелест. — Вот наконец он! А мы, как видите, — он показал вокруг, — оснащаем новый корабль. Я свое обещание держу. Команда небольшая, но для вас я оставил место.
И Шелест рассказал, что совет училища выделил помещение — на первое время одну эту комнату — и некоторые средства для организации научно-исследовательской станции автомобильных и авиационных моторов.
— Испытаем, изучим заграничные марки, а затем, — Шелест подался ко мне и заманчивым шепотом проговорил, — а затем будем конструировать свои авиамоторы. А? Что скажете?
Откинувшись, он посмотрел на меня. Опять склонившись ко мне, он продолжал:
— Сначала засажу вас, словно студента, за учебники… Наверное, многое за эти годы позабылось?.. Поработаем, подрастем и превратим нашу станцию в институт, создадим русскую школу авиационного моторостроения. А пока начинаем с нуля, с нескольких пар горячих рук, с нескольких горячих голов. Знаю, это как раз вам по нраву.
Да, это было по мне. Для меня всегда было невыразимо приятно оказаться там, где зачиналось что-то новое, быть самому среди таких зачинателей. Опять вспомнилось, как мы в этом же здании, этажом ниже, строили вот так же лабораторию Николая Егоровича Жуковского… Может быть, откинуть все и остаться здесь, у Шелеста? Воспользоваться его предложением, воспользоваться случаем и вернуться к тому, с чего когда-то я, пятнадцатилетний неистовый изобретатель, начинал? К тому, что осталось навсегда незабываемым, как первая любовь, — к конструированию моторов? Нет, в эту минуту меня интересовал лишь один мотор… Получу ли я его? Как хотите, я уже не мог остановиться.
— Как же, тебя остановишь! — раздался голос Ганьшина.
Окружающие дружно засмеялись. Очевидно, здесь всем был понятен этот возглас. Но Бережков выразительным жестом отмахнулся: он не хотел, чтобы сейчас его что-нибудь отвлекало от рассказа.
— Мог ли я остановиться? — повторил он. — Мог ли загасить пламя, пожиравшее меня? Нет, нет, я был уже не в силах расстаться с моим особнячком, с моими маленькими жерновами, с моей Архимедовой спиралью. Я уже сам попал в эту спираль, она с потрохами втянула меня. Нужен лишь еще один шаг, один разговор, одна подпись и…
И завтра я услышу первый шорох трущихся частей, завтра пойдет, обретет жизнь моя изумительная мельница. А когда-нибудь потом я вернусь к моторам. Э, мало ли чудесного мне предстоит потом?
Внутренне дрожа от нетерпения, я, однако, оживленно поддакивал Шелесту:
— Да, да… Это адски интересно, это потрясающе. Но сейчас, Август Иванович, я увлечен одним небольшим изобретением. И у меня к вам просьба.
— Что такое?
— Пустяк… Уже все оформлено, требуется лишь ваша подпись. Мне нужен на несколько дней электромотор.
И я решительно протянул Шелесту бумагу.
— На несколько дней?
— Да.
Я заявил это, не моргнув глазом, настолько сильна была моя уверенность, что через несколько дней я смогу купить хоть десяток электромоторов.
— А для чего вам мотор?
— Сначала, Август Иванович, подпишите, а потом скажу.
— Извольте… Я всегда с удовольствием готов помочь вам, чем смогу, в ваших изобретениях.
И, достав автоматическую ручку, он одним росчерком подписал разрешение. Я мгновенно засунул бумагу глубоко в карман.
— Так для чего же? — спросил Шелест.
— Это пока секрет. Я открываю мельницу.
— Мельницу? Какую мельницу?
— Обыкновенную. Которая мелет зерно. Это будет первая и единственная мельница в Москве для свободного помола.
— Как вы сказали? Для…
— Для свободного помола. У вас, например, дома есть, наверное, пайковая рожь.
— Ну, и что из того следует?
— Что? Вы приносите вашу рожь ко мне на мельницу и… раз, два получается мука. Вот и все. Древнейший и гениальнейший фокус.
— Бережков, неужели вы говорите все это всерьез?
— Вполне…
— Не понимаю… К чему вам эта мельница?
— Чтобы разбогатеть. Я хочу быть вольным конструктором-изобретателем.
— Дайте обратно бумагу, которую я вам подписал.
— Нет, Август Иванович, не дам.
Шелест несколько секунд молча смотрел на меня. Я спокойно выдержал этот жесткий взгляд.
— Что же… Вы в конце концов взрослый человек, — проговорил он. Мне остается только пожалеть, что я был в числе ваших учителей. Поступайте, как вам угодно. Но имейте в виду, что я никогда не прощу вам этого!
Я не вслушивался в слова профессора, меня словно нес какой-то вихрь.
— Август Иванович, вы увидите, чего я добьюсь. Не скрою, у меня есть смелая мечта когда-нибудь пригласить вас быть главным консультантом в моей фирме.
— В мучной?
— Нет, мука только начало. Погодите, то ли еще будет!
— Уходите! — гневно сказал Шелест. — Уходите и не вздумайте, когда вас накажет жизнь, прийти ко мне пожаловаться на свою судьбу.
И он повернулся ко мне спиной. Я вышел.
Остаток денег, добытых продажей зерна и предназначенных на капитальные затраты, был поглощен перевозкой мотора в особняк. Установив мотор, я сам произвел все электромонтажные работы.
Настал наконец знаменательный миг, когда я включил рубильник. Пробежала голубоватая искра. Она, эта искра, означала, что мотор принял ток. В полнейшей тишине слышалось нарастающее жужжание мотора. Затем я перевел передаточный ремень с холостого на рабочий ход. Жерновок мягко сдвинулся, запел, зашуршал на ходу. Вот он, первый шорох ожившего камня и металла, первый шорох конструкции, которая зародилась в фантазии. Другой жерновок, прилегающий к первому, был плотно насажен на деревянную ось. Я стал осторожно сближать их, уменьшая просвет. Раздался скрежет, посыпались искры, я быстро чуть-чуть развел камни.
