Когда поздней осенью Рейнис Тауринь праздновал в обществе офицерского состава полка айзсаргов свой пятидесятилетний юбилей, ему вручили орден «Трех звезд» и прекрасное охотничье ружье. Командир полка Риекст произнес поздравительную речь, в которой превозносил заслуги Тауриня перед «Латвией 15 мая» и от имени всех присутствующих поблагодарил крупного землевладельца. В тот вечер было произнесено много тостов, выпито много вина и съедено много яств. Под утро пьяные айзсарги пели «Гордую песню», «Ястреба Даугавы» и стреляли в воздух из револьверов.
Айвару было грустно и противно наблюдать все это. Он с содроганием подумал о том, что через некоторое время ему придется стать членом этой компании, часто встречаться с этими хвастливыми эгоистами и пошляками, и юноша почувствовал себя обреченным, его охватило отчаяние.
Утром он вместе с Рейнисом Тауринем на мотоцикле возвращался домой из уездного города — больная Эрна не смогла принять участие в юбилее мужа.
— Вот каковы настоящие люди и какова настоящая жизнь, — сказал Тауринь приемному сыну. — Сейчас ты этого, пожалуй, еще не сумеешь оценить как следует, но поживи с ними годиков десять, тогда поймешь.
Айвар задумался. Он думал о той роковой случайности, которая связала его с Ургами, с Эрной и Рейнисом Тауринями и еще со многими людьми; они претили ему, как претила орава пьяниц в клубе уездного полка айзсаргов, или были безразличны, как Майга Стабулниек, но с ними ему придется прожить всю жизнь. И неужели ничто на свете не сможет порвать эту проклятую связь?
В ту зиму Айвару несколько раз приходилось участвовать в охотах. Там он познакомился со многими известными людьми: старшими лесничими, купцами, врачами и агрономами. Каждая такая охота завершалась обедом и основательной выпивкой, после чего начинались бесконечные охотничьи рассказы и болтовня о мировой политике. В этих разговорах откровенно проявлялась ярая ненависть к Советскому Союзу и презрение к простым людям. Айвар скоро понял, что причиной этой ненависти был животный страх перед народом и боязнь возможной перемены государственного строя. Любая прогрессивная мысль, каждое слово о демократии, о социальной справедливости и революции приводили этих людей в бешенство: с перекошенными лицами и пеной у рта они ругались самыми грубыми словами, грозились расправиться с бунтовщиками, кричали о тюрьмах и виселицах, и тогда во всей неприглядности выявлялось их хищническое нутро.
Айвар не мог понять ненависть этих людей к своим согражданам, так же как не понимал их страх, потому что сам не испытывал его. Он находился как бы между двумя непримиримыми враждебными мирами и все еще смотрел на них взглядом стороннего наблюдателя.
Время от времени Тауринь получал циркуляры и информационные бюллетени, с помощью которых штаб айзсаргов стремился поддержать воинственный дух среди командного состава. Особенно много таких бюллетеней получал он в начале 1940 года, в связи с так называемой финской кампанией и расквартированием советских гарнизонов в западных районах Латвии. Это походило на рев разъяренного быка. В каждом бюллетене содержались недвусмысленные намеки на предстоящую войну с Советским Союзом и указания на то, что Англия и Франция стали на сторону Финляндии; говорилось и о решающей роли трех прибалтийских государств в предстоявшем конфликте. Подбадриваемый и науськиваемый империалистическими державами Запада, пигмей размахивал жестяной сабелькой и угрожал великану:
«Я тебя растопчу, разорву в клочья, а свои пограничные столбы перенесу к берегам Волги. Бойся меня, ибо я могуществен!»
Это было тревожное время. Трудовому народу, как и всегда, было ясно, что только с Востока, со стороны Советского Союза, он может ждать своею освобождения; кто бы ни пришел с Запада, ничего хорошего ждать не приходилось: и Германия, и Англия, и Франция могли стать только угнетателями латышского народа. Труднее было определить свою позицию правящей клике — сельской и городской буржуазии Латвии. Ей было ясно, что назревают большие события и теперь не удастся остаться в стороне. Присутствие в Латвии советских гарнизонов злило буржуазию, тем более что рабочий класс и прогрессивная интеллигенция стали смелее и беспокойнее. Когда, подстрекаемая Англией и Францией, маннергей-мовская Финляндия спровоцировала вооруженный конфликт с Советским Союзом, латвийская буржуазия по существу была готова пойти по стопам Финляндии, только очень уж неблагоприятно для самих зачинщиков конфликта развивались события там, на севере. Может быть, надежнее будет ставка на Гитлера? Он тут же, рядом, от Восточной Пруссии до Риги рукой подать… И действует куда энергичнее, чем эти англичане.
— Что-то зреет… что-то обязательно будет… — с тревогой перешептывались властители этой маленькой, угнетенной страны. — Куда же податься в конце концов?
Больше всего они боялись своего народа — ведь знает кошка, чье мясо съела.
Зимой самые надежные айзсарги и уволенные в запас армейские инструкторы получили приглашение вступить в добровольческие группы и отправиться в Финляндию на помощь Маннергейму. Получил такое приглашение и Айвар Тауринь, но у него не было ни малейшего желания проливать кровь за каких-то лапуасцев.[23] Из их уезда уехало только несколько айзсаргов, в числе их — сын мясника Лудис Трей.
Майга Стабулниек признала решение Айвара весьма разумным: молодому человеку, который в ближайшем будущем поведет к алтарю свою избранницу, не было никакого расчета уезжать на чужбину и подвергать себя смертельной опасности. Пусть финны сами расхлебывают горячую кашу, которую заварили, а мы лучше потанцуем на вечеринках и поговорим о нашей будущей жизни…
У Майги были все основания спешить со свадьбой, это было ясно всем соседям. От праздной жизни и на хороших хлебах кулацкая дочка начала толстеть. Преждевременно накопившийся жир грозил уничтожить даже ту малую долю привлекательности, которой она располагала. Пришлось взять в тиски пышную грудь и могучие бедра, чтобы сохранить если не стройность фигуры, то хотя бы девичий облик. Старая Стабулниеке успокаивала дочь: она сама до свадьбы была очень полной, но первый ребенок сделал ее опять умеренно стройной Майга могла бы иначе совладать с преждевременной пышностью, но что поделаешь, если у нее такой чудесный аппетит и такое отвращение к физическому труду? На что это будет похоже, если хозяйская дочь с дипломом семинарии домоводства будет разбрасывать на поле навоз, косить траву или вязать снопы!
Айвар по-прежнему навещал усадьбу Стабулниеки, в хорошую погоду катал Майгу на мотоцикле, но о свадьбе не заикался. Взгляды Майги с каждым днем становились все отчаяннее, а вздохи все громче; сидя за его спиной на подушке мотоцикла, она все время прижималась к нему, но он даже ни разу не попытался ее поцеловать. Самой проявить инициативу? И так уж завистливые языки болтают, что она вешается Айвару на шею.
Айвар не чувствовал к этой девице ничего похожего на любовь. Он ездил к Стабулниекам только из чувства долга. Он терпеливо жертвовал собой приемным родителям и встречался с этой девушкой потому, что это входило в планы двух зажиточных семей. Может, он пойдет с Майгой к алтарю, если этого потребуют общие интересы семей Тауриней и Стабулниеков, но никогда не полюбит ее, как не любит и сейчас. В глубине души Айвар желал, чтобы сердце Майги в один прекрасный день повернулось к другому парню, — он бы воспринял это как подарок судьбы.
Жизнь пока что протекала спокойно и однообразно, Айвара не волновали сильные чувства, сон его не тревожили отчаянные и страстные мечты. Работа, бессодержательный отдых, Майга… и в перспективе какая-то сделка, в которой ему отведена определенная роль.
В одно майское воскресенье в Пурвайском приходе шла конфирмация. Вокруг церковной ограды застоявшиеся лошади переминались с ноги на ногу, грызли от скуки коновязь. Пока в церкви шло богослужение, у входа толпилась кучка любопытных — друзей и родных конфирмующихся: некоторым не хватало места в маленькой церковке, а другим не хотелось слушать шамканье старого Рейнхарта.
Айвар тоже приехал посмотреть на хорошо известный церемониал и поздравить конфирмующихся сегодня соседских парней и девушек. В ожидании выхода конфирмованных на колокольне разместился духовой оркестр полка айзсаргов. Многие ожидающие держали в руках цветы, коробочки и сверточки с подарками, конверты с поздравительными открытками. Айвар тоже приготовил несколько поздравительных карточек, альбомов для стихов и издание гетевского «Фауста» в роскошном переплете — книга эта предназначалась дочери заведующего школой. Его пригласили на обед несколько семейств, но так как всюду все равно не поспеешь, он решил никуда не ходить — тогда никто не обидится.
