— Это Лаверы, — пояснил старик, — Айзупские Лаверы.
— Вы давно здесь живете? — спросил Айвар.
— Всю свою жизнь прожил здесь, молодой человек.
— А кто жил в этой маленькой избушке раньше?
— Многие жили, разве их всех вспомнишь. Часто меняются. Поживут несколько лет и ищут другого места. А вы откуда?
— Из Пурвайской волосги, дедушка…
— Это далеко… — глубокомысленно покачал головой старик.
«Лаверы… — думал Айвар, садясь на мотоцикл. — Так вот где я когда-то жил…» Он уехал, взглянув на остров счастья своего раннего детства, когда у него еще были родные отец и мать, свой теплый уголок за печкой и маленький друг, с которым он играл и катался по замерзшему пруду. Его детский мир на мгновение ласково улыбнулся ему.
В Ургах его ждал знакомый Тауриня — офицер связи полка айзсаргов Стелп.
— Не желаешь принять участие в одной интересной операции? — спросил Стелп, здороваясь с Айваром.
— Что за операция? — спросил Айвар.
— Сегодня ночью мы будем охотиться за коммунистами, — заговорил шепотом Стелп. — У них в лесу какая-то сходка, один из наших втерся в их организацию и знает точно место и время. Надо всех их разом накрыть. В мою задачу входит окружить лес с севера. Интересное будет приключение. Если хочешь, поедем с нами.
Айвара охватило отвращение. Сославшись на усталость, он отказался.
Через несколько дней Стелп опять заехал в Урги. Оказалось, что, несмотря на помощь провокатора, большинству участников сходки удалось уйти. Айзсарги и полицейские арестовали только троих.
— Знаете, кто оказался в числе этих троих? — сказал Стелп. — Некий Артур Лидум — ваш бывший сезонный рабочий! Оказывается, он был самым опасным коммунистом во всем уезде. Секретарь комсомола — подумайте только! А когда-то разгуливал здесь, на виду у нас.
— Вот и хорошо, что его поймали, — радовался Тауринь. — Пусть поживет на казенных хлебах.
Когда Стелп ушел, Тауринь сказал приемному сыну:
— Видишь, Айвар, что это за птица. Я был прав, когда говорил, что с ним не следует встречаться. А ты еще не хотел мне верить. Ну да ладно, теперь он не будет больше мутить воду.
Айвар молчал. Разве он мог сказать Тауриню, что ему жаль смелого парня, ставшего добычей охранки. И Айвар еще неделю не показывался в Стабулниеках и не катал по большаку Майгу — это было все, что он мог себе позволить, не вызывая подозрения приемных родителей. Так он и поступил, но достиг лишь того, что Майга сама, найдя какой-то пустячный предлог, появилась в середине недели в Ургах, и Айвару пришлось потом проводить ее домой.
— Что с тобой? — спросила Майга. — Почему ты не появляешься у нас?
— У меня было много работы… — уклончиво ответил Айвар.
Майга поняла, что он лжет, но все же была любезна и выразила желание поехать с ним в следующее воскресенье на легкоатлетические соревнования в соседнюю волость.
Инга Регут и Артур Лидум сидели в одной камере, вместе с другими шестнадцатью заключенными. Когда Артура перевели после суда в общую камеру, Инга уже просидел в тюрьме два года и считался здесь старожилом. До провала он некоторое время работал в подпольной комсомольской организации, которой руководил Артур Лидум, поэтому они сейчас встретились как старые товарищи.
Инга рассказал Артуру о тюремном режиме, о методах террора и слежки, применяемых тюремной администрацией, и подробно охарактеризовал каждого надзирателя. За несколько дней Артура вооружили всеми знаниями, необходимыми новичку, чтобы он с самого начала знал, как себя вести, не нарушая принятого коллективом распорядка и традиций и не давая тюремной администрации повода для новых гнусностей и зверских расправ. Надо сказать, что о тюремном режиме Артур уже многое знал раньше по рассказам Яна Лидума и некоторых товарищей по подпольной работе, поэтому он был хорошо подготовлен для жизни в заключении. Попав в другие жизненные условия, где каждый шаг регламентировался и где человеку ежеминутно давали чувствовать его бесправие и полную зависимость от враждебной власти, Артур ни на мгновение не поддался унынию и малодушию. Как и раньше, на воле, он верил в неизбежную победу трудового народа; у него не было никаких сомнений — все было ясно с начала до конца.
Заключение не было и не. могло быть перерывом в великой борьбе: она продолжалась и здесь, только в ином виде, чем за тюремными стенами, на свободе. Палачи старались сломить силы борцов, уничтожить их духовно и физически, но борцы не только сохраняли силы, но и непрерывно накапливали их, зная, что рано или поздно они понадобятся для строительства нового, свободного мира. Они учились овладевать знаниями, в тюремном мраке ковали то оружие, которым впоследствии придется воспользоваться в решающей битве.
Так же, как Ян Лидум, Артур с утра до вечера просиживал за книгами, и благодаря этому в его жизни даже сейчас не было ни одного бесцельно прожитого дня. Он был счастливее многих своих товарищей по заключению: у него было законченное общее образование. Теперь Артур ежедневно по нескольку часов занимался с Ингой Регутом и еще двумя юношами, которые решили путем самообразования пройти курс средней школы. В то же время товарищи по камере интересовались всем, что происходило в мире, переживали все события, отзвук которых долетал до тюрьмы.
Через полгода товарищи с воли прислали Артуру книгу, которая теперь ходила из камеры в камеру. Это было бессмертное произведение Николая Островского «Как закалялась сталь» — чудесное повествование о благородстве, о сказочной силе духа, о неустрашимой борьбе настоящего человека, об его несгибаемом мужестве. Миллионы людей, потрясенные до глубины души, читали эту книгу, которая казалась былиной о сверхчеловеческом подвиге легендарного великана, а в то же время это было самой настоящей действительностью. Так же как все, с восхищением прочли Артур Лидум а Инга Регут благородную повесть о жизни Павки Корчагина, и у них появилось лишь одно желание: быть такими, как Павка! Хоть немного походить на него и совершить подвиг во имя счастья угнетенных людей.
Переплетенная в пеструю обложку какого-то занимательного переводного романа, эта книга обошла всю тюрьму. Ее прочли в одиночках и коллективно в общих камерах. Как светлый гимн, проникла она в сердца борцов и наполнила их новой силой, новой верой и новой жаждой борьбы. Политзаключенные решили отправить Николаю Островскому коллективное письмо.
В одной из общих камер написали первоначальный текст, письма на папиросной бумаге, бисерным шрифтом; спрятанное в соломинке из матраца, оно пропутешествовало из камеры в камеру. Его обсуждали и дополняли новыми строчками, новыми, глубоко прочувствованными словами. Наконец, оно пришло в камеру, где находились Артур Лидум и Инга Регут.
По поручению товарищей Артур приписал к письму несколько строк, и неделю спустя один из товарищей по камере, отбывший срок заключения, вынес письмо из тюрьмы. Но пока оно совершало сложный путь, несгибаемый борец окончил свой жизненный подвиг, так и не прочитав братского привета и слов товарищеской благодарности от заключенных латвийских революционеров.
«Ваша книга, дорогой товарищ, заставила нас забыть, что мы находимся в тюрьме, — она разрушила стены, наполнила нас чудесной силой и ясностью… — говорилось в письме. — И в то же время нам захотелось скорее вырваться отсюда, чтоб понести эту силу и ясность тем тысячам, которые задыхаются под железной пятой фашизма. Долго с добрым чувством мы будем вспоминать часы, когда мы собирались и читали вашу книгу.
Павка Корчагин — как дорог и мил он нам! Он стал своим, родным, нашим лучшим товарищем, мы страстно желаем походить на него.
Мы не боимся трудностей борьбы за пролетарскую революцию в условиях фашизма. Нас не остановят никакие смертельные угрозы, не устрашат пытки охранки, годы каторги, невыносимые условия работы и жизни в 'тюрьме. Мы сравнительно легко переносим долгие годы вынужденного отрыва от активной борьбы только потому, что эти годы учат нас еще сильнее ненавидеть врага и вооружают идеологическим оружием нашей классовой борьбы.
Подобно великому человеку прошлого, который, переборов свою глухоту, создал чудесную Девятую симфонию,[20] Павка Корчагин своим несчастьем создал счастье другим. Слепой писатель озарил ярким светом путь борьбы и подвига. И Павка не одинок, он не избранник, а представитель молодого поколения человечества — об этом свидетельствует то, что в Советском Союзе рабочий становится Человеком с большой буквы…»
Так думали и чувствовали Артур Лидум и его товарищи. Так же думал и чувствовал в одной из камер той же тюрьмы Ян Лидум и многие другие, которых пытались сломить те, кому пока еще принадлежала власть в Латвии. Но никому не дано побороть жажду свободы и справедливости. Нет такой силы. Только глупец и одержимый могут питать такие надежды.
