— Ну, можно начинать, — сказал Дементий, когда Родион подошел. В руках Дементий держал откупоренную бутылку.
— Давай по-быстрому. Стаканы надо вернуть. Из газированных аппаратов взял. Держи.
— Да с чего это ты?
— Ты бери. Рассуждать потом будешь. Весть для тебя припас. Такую, что ахнешь! Уж теперь-тебя вернут в цех. Совершенно уверен. А пока в честь концерта… выпьем. — И он протянул Родиону огурец и стакан с водкой. — Сегодня ж концерт для нас. По заявкам. Ты что, не знаешь? Там и моя есть заявка.
В репродукторе в самом деле объявили концерт. Зазвучала обычная повседневная передача «В рабочий полдень». О ней сообщил прежде радиоузел. Кто мог, выходили слушать во двор: сами ведь концерт составляли. Дементий же затесался в сад.
— Люблю выпить вот так, — рассуждал он. — Втайне куда интереснее. Есть тут изюминка.
Родион подумал, что вот-вот спохватятся и наверняка будут стаканы отыскивать. Об этих исчезающих в перерыв стаканах давно уже поговаривали. И проучить кое-кого собирались многие.
Из репродуктора же разносилось: «Вижу чудное приволье, вижу нивы и поля…» Под песню словно бы шел где-то поезд и нескончаемо проплывала под небесами даль.
— За тебя, Дементий, за твою заявку.
— Вот те и рабочий концерт. Неплохо, а? Очень неплохо!
Песня ли разбередила, нашла ли душевная смута, а только чокнулся Родион. Была не была! Пришло шальное на ум. Подумаешь, катать тачку, это не на станке точить. Тачка, она и есть тачка: ломать голову не приходится. Не все ли равно, каким будешь катать ее, трезвым или навеселе.
— Постой, а ведь кого-то несет? — сказал испуганно Дементий, успев, однако же, выпить.
— Правда, кто-то идет…
— Никак, Сипов.
Дементий тут же скомандовал — убирать. Мигом смахнули со скамьи бутылку, спрятали под газету стаканы. Второпях бутылка упала под ноги, полилась и выкатилась на дорожку. В четыре руки метнулись к ней. И не успели.
Дорожкой сада к скамье, где сидели, ковылял Сипов. Он был уже рядом. И не мог не видеть.
Позже Дементий рассказывал, что в жизни не переживал так, как в ту минуту. И вот странно, Сипов лишь поздоровался. И прошел как ни в чем не бывало. Правда, на часы почему-то глянул. А заметил, не подал ли вида — понимай как хочешь. Лучше бы сказал что. По крайней мере, было бы тогда ясно.
— У-у-у, проклятая! — пнул Дементий ногой бутылку. — Чтоб тебя… Лишат тринадцатой зарплаты. — Он длинно выругался, плюнул зло на ядовито-зеленую этикетку. На ней были в один ряд буквы. — Несдобровать нам от этой встречи. Чует мое сердце.
— Брось. Не видел он.
— Не ви-и-идел? Все видел!
— А почему смолчал?
Спроси, поди.
— Сам спроси.
Дементий тут же заторопился, сказал, что в цех не пойдет сейчас, есть, у него, дела в завкоме, Й чтоб о встрече с Сиповым никому не болтал. Он спросил Родиона:
— Аттестат, говорят, получил?
— Получил.
— И что дальше?
— Думаю в институт подаваться.
— Вроде жениться намеревался.
— Я на вечернее собираюсь.
Дементий не ответил. Он думал о чем-то своем и об аттестате спросил, наверное, просто так. Что-то сейчас не давало ему покоя, заметно тревожило, настраивало на невеселый лад:
— Плохо, Родион, дело.
— В каком смысле?
— Откуда бы Сипову догадаться…
— Он случайно набрел.
— Как бы не так! Кто-то сказал ему…
Понуро и тихо уходил Дементий из сада. И Родион так и не узнал, о чем хотел Дементий сказать ему.
* * *
Под окнами общежития темнели деревья. А над городом разливался уже короткий летний рассвет. Последняя звезда одиноко и запоздало светилась над горизонтом. Родион проснулся. И лежа вслушивался в ранние рассветные звуки. Ночью ему приснился давно умерший брат. Во сне они с кем-то дрались, потом рыбачили. Потом виделось, как мать поливала грядки, таскала большие ведра. Родион хотел и не мог помочь ей. Когда он потянулся к ведру, послышался скрежет станка. И мать с ведрами куда-то исчезла.
То бы ли уже не пережитые ребячьи сны, перед которыми сладко мечталось, то были сны, перед которыми и после — непременно думалось. И снилось, не исчезало долго тревожное. Иногда и взрослого тянет на время побыть ребенком. И он засыпает иной раз с тихой улыбкой, радостно возвращенный к детским печалям, либо недолго нежится, глядя на комнату в лучах солнца, напоминающего мальчишку, который навел со двора зеркало, дразнясь, давая о себе знать зайчиком. Солнце велело идти работать. И нельзя было не повиноваться этому радостно высокому свету, никогда не меняющемуся от любых твоих неурядиц.
Солнце ударило разом сквозь занавески, оживило стены, словно бы вселило веселого к тебе человека. Была рань. И такая рань, что ни одна дверь пока не скрипела. Просыпаться по солнцу Родион научился от отца с матерью. Они всегда были на ногах, когда, веселя душу, бодро всходило отдохнувшее за ночь светило. Оно предвещало чистое небо, счастливый день, разом с солнцем и ты становился как будто чище.
Он прошагал к заводу. Вошел первым в пустующую раздевалку. В ней захлопали вскоре дверцы, повисли зыбкие пласты сигаретного дыма.
— Футбол кто смотрел вчера?
— Я смотрел.
— Какой счет?
— Да какой — два ноль.
— В чью пользу?
— В нашу.
— А я вчера был в парке после работы.
— И что видел?
— Комнату смеха смотрел.
— Нагляделся?
— Небось впервые толком себя увидел.
Из-за соседнего шкафа легким жужжанием доносился разговор:
— Жмет он обычно тупым резцом. Угробит новый станочек. Как пить дать угробит!
И другой голос, с натуженной хрипотцой, — должно быть, снимал сапоги:
— Что ему… — грохнул обувью. — Ему славу дай. А с ней он потом на любой станок сбежит. Со славой жить проще.
Слышал голоса Родион, и не терпелось швырнуть к ним рваные штаны или ботинок, как иногда это дурашливо делали. А уж когда в раздевалке на тебя сверху что падало, значит — говорилось не то.
Рядом был запертый шкаф Агафончика, являлся он в раздевалку первым или последним. Любил переодеваться без толкотни, без сутолоки.
— Здорово! — Агафончик незаметно пробирался проходом к своему шкафу. Родион ответно кивнул.
В ремонтном смена вроде бы позже.
— Встал так.
Почему — Родион не сказал. Кому интересно, что по утрам тебя будит солнце, да и смешно говорить об этом.
— Не до сна сейчас тебе… — Агафончик ждал, когда Родион отзовется, но тот не спешил, копался в своем шкафу, точно бы и не слышал. Не в том главное, спал он или не спал, а в том, что приберег Агафончик некую новость.
И не ошибся Родион.
— Станок твой сегодня пускают, — произнес Агафончик так, будто он, а не Дементий делал этот ремонт. — Знаешь, уговорили меня поработать.
Агафончик словно бы извинялся. Дверцы открытых шкафов заслоняли их лица, и Агафончик не видел, как, надевая берет, задержалась рука Родиона. Перевести с фрезерного на токарный, зная заведомо, что с новой операцией человек не знаком — не то что рискованно, а и безрассудно было. Чем же расположил к себе Агафончик начальство? Чем заслужил такое перемещение? Были же и другие, кто знал эту работу исправней и лучше. А вот не поставили, не перевели тех, других, лучших. Помогала чья-то рука Агафончику. И ради чего? С какой стати?
Ни малейшего удивления Родион не показал. А чтобы не выглядело затянувшееся молчание долгим, сказал, что об этом он знал уже.
— Будешь отбывать срок? — спросил Агафончик, как показалось, сочувственно.
— Увидим.
— Я бы уволился.
— От себя не уволишься.
Кто-то прокричал Агафончику:
— Как жизнь в новой должности, Агафон?
— Нормально.
— А все-таки?
— Да как у желудя. Не знаешь, каким ветром сдует, где упадешь, кто съест.
— Жалуйся.
— Кому? Как в анекдоте том старом: дубы вокруг.
— Так уж и дубы?
— Представь.
— Агафон, Агафон, если бы только ты походил на желудь.
— На кого же по-твоему? — вмиг насторожился Агафончик.
— На ту, которая ест.
Грянул такой хохот, что дым от курева вколыхнулся. Агафончик поспешил в цех, на ходу закатывая до локтей клетчатую рубашку.
Пришел Сипов. Растворил окна настежь. Сквозняк гульнул меж шкафов.
— Да ведь холодно, Анатолий Иванович?
Сипов достал из шкафа халат.
— Гм, холодно!.. Я всю войну в трусах проходил. И ничего — жив! — перекинул халат через руку, вышел, не вступая, не втягивая себя в споры.
— Именно проходил, а не провоевал, — бросили тут же вослед. Окно закрыли, рассудили:
— Что ж, воевать в трусах — это тоже не всякий может!
Да, не заскучаешь в раздевалке: любую сонливость прогонят. Родион направился к раздевалке. По заведенной привычке приходил утром к смене в своем цеху. И оттуда уже шел к ремонтникам.
