— Если сесть там нельзя, — сказал первый пилот, — то и назад вернуться будет нельзя; горючего в баке не хватит на полет без посадки в оба конца.
— Я сяду, — кашлянув, высказался Миша. — Я где угодно сяду, хоть на шило. Людям-то надо помочь.
Они немного поспорили между собой и решили, что полетит Миша: ему чаще приходилось бывать в таких переделках.
Заведующий горздравотделом поглядел на главного врача, участвовавшего в разговоре:
— Ну, а кого из медсестер пошлем делать прививки? Найдем добровольца?..
— Да… Сложное дело… — задумался главный врач. Рискованность полета была очевидной. — Не найдем добровольца — придется приказать.
— Пошлите меня, — не колеблясь сказала Катюша, — я полечу. Только на стройку начальству моему позвоните.
Так она и оказалась теперь в зимовье Кресты.
Катюша припоминала, как девчонкой приезжала сюда с отцом в гости.
Восемь дней качался отец в седле, а она, завязанная в меховые одежды, сидела у него за спиной, спускаясь с лошади только на привалах. Конь шел, пугливо кося глазом на темную тайгу. Отец рубил пихтовые лапки и распаливал к ночи такой костер, что искры, звеня, вырывались к самым вершинам деревьев. А наутро опять то же: белая полоса застывшей реки в наледях, полыньях и торосах, осторожная поступь коня, привычного к таким переходам, и уголок голубого неба, мерно двигающегося над плечом отца вверх и вниз, вверх и вниз…
На всем пути только два раза встретилось жилье: поселок Алангер и одинокое зимовье со странным названием «У Дикого». Везде у отца были дружки, оставляли погостить. Но отец только отмахивался: накатывалась весна, точила лед на реке, время терять было нельзя, — дороги берегом на Кресты не существовало.
Три дня — так уже положено по обычаю — гулял отец на Крестах со своим другом Григорием. Катюше тоже было весело: все эти дни она бродила на лыжах окрест зимовья с пятнадцатилетним Костей — сыном Григория, стреляли рябчиков, ставили плашки на осторожного колонка. А на четвертый день Федор собрался домой.
Костя провожал их до первой ночевки. Лед здесь был ненадежный, и Костя показывал, где безопаснее можно проехать.
Тут они распрощались, и снова с утра до вечера перед глазами Катюши закачался уголок бледного неба.
Ехать становилось все труднее, чаще встречались на пути открытые полыньи; обходя их, коню приходилось карабкаться по торосам. Однажды они провалились под лед. К счастью, глубина была небольшая, выбрались.
Вернувшись домой, дали зарок не ездить больше по весне в Кресты.
После этого два раза приезжал к ним Григорий, а Костю Катюша больше уже не видела. Их отцы разругались между собой. Из-за чего разошлись — этого Катюша не могла понять. И о Крестах она забыла…
Теперь Катюша сидела и думала: как удивительно переменилась жизнь! Чтобы попасть в Н-ск из Крестов, прежде надо было потратить добрых две недели, да при хорошей дороге, хороших лошадях и в хорошую погоду. А сейчас? В полдень она была в Н-ске, и вот солнышко еще не опустилось в горные цепи, а она уже на Крестах. Из Алангера можно в любое время разговаривать с Н-ском. А тогда почта ходила только три раза за зиму и один раз летом…
Женщина в лодке переплыла через реку.
— Ой, да как же это, — из-под берега кричала она, — как же это! Вот не гадала я: самолет!
Катя сбежала вниз. Набросилась на женщину с вопросами:
— Здравствуйте! А как ваши детишки? Больше никто не заболел?
— Ничего, — ответила женщина, пропуская Мишу к веслам, — ничего, пока все здоровенькие… Нелечка одна заболела. Не знаю, как она там в Алангере… Не знаю, добрались ли и как теперь ей… А остальные все здоровенькие. Трое у меня их, деток-то.
Без конца и на все лады она повторяла «все здоровенькие», пока лодка пересекала реку, направляясь к зимовью.
Поднявшись по тропинке, Катюша остановилась, посмотрела вокруг. Нет, ничего она здесь не может узнать, кроме самого зимовья и утеса над рекой. Двадцать лет минуло… Тогда тайга, окрестные горы — все лежало придавленное глубоким, чуть оседающим зимним снегом, и только на реке под северным берегом, на пригреве, кое-где появлялись первые заструги. А теперь все зелено. По берегам раскинулись черемушники, и от этого в долине стало словно теснее. Вон в той пади… или в той… а может быть, и еще дальше, катясь с горы, она упала головой вперед; лыжи соскочили, и она долго барахталась, погрузившись в сыпучий снег по самые плечи. Ей трудно досталось бы, но подоспел Костя.
— Твоего мужа зовут Константином? — спросила она женщину.
— Нет, Костя — это мой брат, он сейчас живет «У Дикого». А муж у меня — Владимир… Меня Тамарой зовут.
Они все вместе вошли в зимовье. Стол из тесаных плах, скамьи вдоль по стенам, и позади битой из глины печи что-то похожее больше на нары, нежели на кровать, — такой запомнилась Катюше обстановка зимовья на Крестах. Теперь вместо нар стояли две железные кровати, опрятно заправленные чистыми одеялами. Стол, может, стоял тот же самый, но он был покрыт скатертью с бахромой и поверх нее клеенкой. Стены выбелены белой глиной. На полу дорожка из медвежьих шкур, искусно подкроенных волос к волосу. Нет, пожалуй, больше и не следует копаться в памяти. Все здесь по-новому.
Катюша вымыла руки, достала из дорожного чемодана набор медицинских инструментов.
— Детям делали когда-нибудь прививки? — спросила она.
Тамара отрицательно покачала головой:
— Нет. Не думалось как-то. Фельдшерица сюда из Алангера не заглядывала, а ехать туда — черт бы не ездил…
Катюша повернулась к ней:
— Зовите детей.
Прививки ребятишкам она закончила еще до наступления сумерек.
А поздним вечером в дверь заглянул Миша.
— Прохладиться не думаете, Екатерина Федоровна? — предложил он.
Катюша вышла к нему на крыльцо.
Был тот час, когда вечер еще борется с ночью, не желая гасить свои темно-синие краски, а из дальних углов уже стремительно расползаются черные тени. Вершины гор потеряли свои резкие очертания. Рядом стоящие деревья стали неразличимы. Кусты черемухи над рекой тянулись уходящим в бесконечность высоким барьером, сквозь который едва пробивалось приглушенное шипение шиверы.
— Миша, нам нужно вылететь как можно раньше, — Катюша вглядывалась в противоположный берег реки, где чуть заметным серым пятном маячил на поляне самолет.
— А я могу и сейчас, — отозвался Миша. — Немного, правда, темновато для взлета, но ведь и утро не раздвинет гор. Давайте улетим?
— Выживет моя Нелечка? — Тамара неслышно появилась на крыльце, стала рядом с Катюшей. — Ты мне, милый товарищ, прямо скажи.
Катя немного помедлила с ответом.
— Выживет, выживет, успокойся, — наконец проговорила она. — В Алангере примут все меры.
Но что-то в ответе Катюши не удовлетворило мать.
— Жить-то будет? — повторила она.
С такой мольбой обычно обращаются к врачам, будто судьба больного — дело их прихоти. Трудно отвечать на такие вопросы.
Тамара закрыла руками глаза. Только сейчас Катюша могла как следует разглядеть ее. Она была примерно одних лет с Катюшей и ростом такая же. Но таежная закалка сказывалась во всем. И в крупных, сильных руках, и в жестком очертании губ, и в обожженном солнцем и ветром лице. Однако чисто женская тревога и беспомощность прозвучали в ее голосе, когда она, отведя ладони от лица, заговорила опять:
— Милая, да что же это?.. Как же это так?.. Ты пойми-ка сама… Ты ведь детная тоже.
Катюша обняла Тамару за плечи.
— Будет жить!
Они опустились рядом на ступеньку крыльца и так сидели молча, вслушиваясь в тихие шорохи ночи.
— Что вы сюда от людей, как монахи какие, ушли? — укоризненно проговорила Катюша. — Прежде или от жадности, или от горькой нужды в такие углы забивались, а теперь-то к чему?
— Да ты что это? — изумилась Тамара. — Понапрасну ты так думаешь. Мы здесь живем не сами по себе, а от нашего Алангерского колхоза. И Костя «У Дикого» тоже от колхоза, как разведчики. За ходом зверя следим, ловушки готовим, на лужках сено для коней ставим. Зимой баню горячую держим, а время выдастся — и подпромышляем.
Она сбивчиво стала рассказывать, как пробирались здесь с приисков геологи, останавливались у них на ночевку, говорили: на приисках дети болеют. Утром уплыли вниз по Чуне на плотике, а через две недели Нелечка слегла. Думали, думали и отправился с ней Владимир на лодке до Кости. Боязно дальше одному: дикая очень река. Ну, а там Костя подсобит, сплывут как-нибудь… в Алангер…
Словно кто обухом ударил Катюшу.
— Так вы же теперь и к нему в дом занесли заразу! — закричала она. — Как же так можно?
Тамара смотрела на нее испуганными глазами.
— Милая моя, да в мысль это никому не пришло. Потом — все равно те геологи обязательно к Косте заезжали. Если через них это… Да и как по-другому было сделать?..
