а Астемира с его кунаками.
И Давлет, довольный злой шуткой Мусы, говорил в свою очередь:
— Валлаги, Муса! Велик аллах! Тут Астемир плетями не отделается, закачается Астемир в петле, ничего, что плечи у него широки, как у Дамалея…
Так отвечал Давлет Мусе, но в тот же день опять шел к Астемиру, ввязывался в споры, а при случае повторял и перед хозяином дома «добрые» пожелания — и свои, и Мусы Абукова.
Астемир ко всем этим выходкам относился с удивительным спокойствием. Прищурит глаза, ухмыльнется и скажет:
— Вот тут, Давлет, я с тобою особенно охотно поспорю. Думаю, не меня, а тебя, как козла, подвесят на будущем койплиже. А Мусу, так того уж наверняка, потому что это будет настоящий койплиж, его сам народ устроит. Советую тебе, Давлет, обо всем этом хорошенько подумать, чтобы попасть на праздник не козлом, а гостем…
Нет, Астемир не потерял умения постоять за себя! Эльдар восхищался им. Во всем ему хотелось быть похожим на Астемира, если не на Степана Ильича.
И случай ему подвернулся.
По старой памяти Эльдар иногда заходил в мечеть, где помогал Саиду делать какую-нибудь тяжелую работу. Так было и в тот полдень. Правоверные только что совершили дневной намаз и мирно сидели рядком, греясь на весеннем солнышке. Был здесь и Муса. Заискивая перед богатым дядюшкой, желая подыграть ему, бездельник Газыз, который с годами не забыл своего поражения на памятном койплиже, увидя Эльдара, закричал:
— Эй, Эльдар, подойди сюда!
И когда Эльдар приблизился, продолжал:
— Помнишь ли ты, Эльдар, как на койплиже ты на столб лез?
— Помню. А что ты хочешь этим сказать?
— А вот что я хочу сказать, — съехидничал Газыз, — я хочу сказать, что скоро ты опять полезешь. Сначала Астемир, а потом ты. Полковник Клишбиев вас сам подтянет… Только там русской водки не найдешь… Ни водки, ни платочка. Найдешь намыленную веревку.
Злые слова Газыза возмутили Эльдара. Дикий огонек вспыхнул в его глазах, еще мгновение — и Эльдар схватил бы обидчика за горло. Некоторые из наблюдавших даже привстали встревоженно со ступенек, но тут Эльдар вспомнил, что Астемир учил его воздерживаться от применения силы там, где можно применить острое слово, вспомнил, как сам Астемир поступал в подобных же случаях, и опустил руку.
Но не сумел найти нужного слова, а только проговорил:
— Я не забуду, я еще отвечу тебе…
Давлет, который сидел тут же, был недоволен тем, что разгоревшийся было скандал мгновенно погас.
— Смотри же не забудь! — крикнул Давлет вдогонку Эльдару.
А Эльдар меньше всего нуждался в подобном наставлении.
Но не все были так неосторожны, как племянник Мусы.
«Воздержанные» и «невоздержанные» как бы менялись ролями. А тут другие события постепенно заглушили интерес к возвращению Астемира и сборищам в его доме, тем более что новизна первых впечатлений проходила.
Сразу в несколько домов пришла радость: вернулись сыновья — солдаты Кабардинского полка.
До позднего вечера толпились теперь люди у этих домов, прислушивались к мужественным голосам солдат-фронтовиков. Здесь тоже не было недостатка в удивительных сообщениях. Особенно интересным, просто-таки невероятным казался рассказ о том, как Дикая дивизия, шедшая под командованием генерала Корнилова на Петроград, главный город России, для того чтобы выгнать оттуда бунтовщиков, была остановлена этими самыми бунтовщиками-революционерами… Бунтовщики вышли навстречу. С ними, по словам солдат-рассказчиков, были почтенные старики из Кабарды, Осетии и Дагестана. Они обратились к войску со словами приветствия и разъяснили, почему бунтуют, чего они хотят для себя и для своего народа, почему генералы ведут против них войска.
Чуть ли не слово в слово повторялось то, что Астемир слышал от бедняги Карима, так и не успевшего вернуть себе ногу: он умер после операции. Астемир вспомнил госпиталь, беседы со Степаном Ильичом у печных заслонок, свою последнюю речь перед ранеными. Улыбнулся. Бывалые солдаты подтверждали, что подобные речи называются не хох, а митинг, солдаты уже слыхали такой митинг там, под Петроградом. Против справедливых речей не действовали приказы или угрозы. Да, действительно, главный генерал Корнилов был арестован адвокатом Керенским. Но адвокат Керенский недолго владел Петроградом. Вскоре большевики выгнали его вместе с У ч р е д и т е л ь н ы м с о б р а н и е м и всеми к а д е т а м и, и вот с той поры по всей России объявлена советская власть.
На вопросы, кто же это к а д е т ы и что за штука У ч р е д и т е л ь н о е с о б р а н и е, рассказчики отвечали недостаточно ясно, не мог этого объяснить и Астемир, догадываясь, что это не совсем то же самое, что р е в о л ю ц и я.
Все с нетерпением ждали объяснений Степана Ильича. Но все-таки самое главное прояснилось.
— Значит, Астемир и его кунак Степан Ильич говорят правду, — заключили люди. — Советская власть — это значит: прекратилась война, а вся земля отошла к карахалку, и даже безземельные унауты уже не батрачат на дворах князей и богатеев.
— А где же в таком случае они работают? — спрашивали сомневающиеся или просто любители повздорить, спорщики, вроде Давлета, — что же хорошего в том, что негде работать ни унаутам, ни тхукотлам?
Этот последний вопрос звучал вразумительно, и на него никто из солдат не умел ответить. Тогда опять люди обратились за разъяснениями к Астемиру. Астемир отвечал на это, что в России среди крестьян нет больше ни пшитлов, ни унаутов, потому что и безземельные батраки — унауты — получили землю в собственное владение.
Поразительно! Как понять все это?
Опять начали собираться люди — если не в самом доме Астемира, то у плетня Астемирова дома, и опять разгорались неуемные споры. И многие кабардинцы чувствовали, как глубоко и больно затрагивают их люди, оспаривающие неизменность законов адыге-хабзе, по которым привык жить карахалк испокон веков.
— Пхе! Что говорит Астемир! — слышались голоса.
— Он все мешает в одном корыте, как гяуры корм для свиней.
Но зерно уже было брошено в хорошую почву — и теперь не у одного только Эльдара было выражение серьезной и тревожной думы в глазах. Все чего-то ждали. Люди в ауле просыпались по утрам с новым чувством: настало время чего-то небывалого и важного.
Даже старая нана, наслушавшись споров Астемира с людьми, наполнявшими комнату, говорила Думасаре после того, как все расходились:
— Сказано в коране, что должны появиться небывалые люди — ивлисы. И будет это перед концом всякого дыхания… Ой, алла, ой, алла, — шептала старушка, стараясь, чтобы слов ее не услышал Астемир, — неужели я, старая женщина, так зажилась, что должна видеть своего сына во власти ивлисов, в царстве шайтана? Зачем аллах не забирает меня к себе?..
Думасара не умела ответить ей, а только вздыхала и старательно работала по дому.
— Скоро, нана, они наговорятся и перестанут приходить и спорить, — старалась успокоить она старую
